Паромщик - Маргит Сандему

— Он один прислуживал Нертхюс?

— Не упоминай это злое имя! Ужасная богиня!

— Но ведь Нертхюс была не такая уж плохая. Богиня плодородия.

— Спасибо, я заметила это!

— Там было что-то ужасное, да? На ее лице отразилось отвращение.

— Такие оргии, такие ритуалы! Уф-ф, меня тошнит. Нет, священник был один.

— Что ж, это совпадает со всеми рассказами. Но мне не доводилось слышать, что Нертхюс была такая уж кровожадная, не считая того, что рабы должны были умереть, наведя чистоту и красоту вокруг нее. А откуда тогда взялись «посвященные люди»? Если жрец на самом деле был один?

— Как раз они-то и становились жертвами, — всхлипнула она при воспоминании о всех тех молниеносных картинах, что пронеслись перед ней, пока брактеат был у нее в руках. — Каждый раз, когда богиня отправлялась в путь, на каждого из трех рабов надевали свой брактеат, и они должны были мыть все дочиста, ее повозку, покрывало и ее саму. Затем их приносили в жертву и бросали в воду.

— Подожди-ка, — сказал Сандер и помог Бенедикте снова подняться на ноги. — Разве их не приносили в жертву в самом начале? Они не были обескровлены, а затем повешены?

— Да, — сказала она жалобно, вспомнив то, что увидела. — Кровь использовали, чтобы… омывать богиню. Этот обряд последнего очищения жрец исполнял сам. А рабов бросали в воду.

— Но что это за смешение ритуалов? Все совершенно не сходится! Но подождите, если рассуждать логически, то… Нертхюс была германским божеством. Кимбры и тевтонцы по берегам Балтийского моря поклонялись ей. Затем, должно быть, это поклонение было перенесено сюда, в горы, впрочем, здесь оно не очень-то прижилось. В первые столетия после Рождества Христова было большое переселение народов, поэтому какой-нибудь тевтонец мог прийти сюда и захватить с собой своих богов. Впоследствии… затем, возможно, здешнее население ввело элементы культа Нертхюс в свои собственные древние кровавые ритуалы. Поклонявшиеся Нертхюс люди не приносили человеческих жертв, это мы знаем, но так поступали северяне. Но подобное жертвоприношение в воду имелось как в культе Нертхюс, так и в культе Тюра. Еще позднее имя Нертхюс было нашими предками переделано в мужское Ньерд, так звали бога плодородия. Здесь перемешались две религии, Свег! Не удивительно, что результат получился чудовищный!

Они снова продолжили свой путь. Бенедикте отчаянно попыталась сохранить, удержать возникшее чуткое взаимопонимание между ней и Сандером, но окрестности Ферьеусета были не самым лучшим местом для выживания едва зародившейся любви. Чем ближе они подходили, тем сильнее ее охватывали грубые, жестокие и жуткие предрассудки, так что она даже затаила дыхание.

— А сколько же всего, собственно, было брактеатов? — спросил Свег.

— Только три, — решительно ответила Бенедикте. — Их использовали снова и снова. Я смогла почувствовать исходящие от него страдания многих людей.

Свег был удивлен.

— И мы, значит, нашли все три? Тысячу двести лет спустя?

— Они были спрятаны, — рассеянно сказала Бенедикте, она пыталась снова вызвать в своей памяти промелькнувшие видения. — Я ощущаю вечную темноту и сырой запах камня и земли.

— Значит, немцы нашли их совсем недавно, — сказал Свег огорченно, он продирался сквозь кустарник, который почти совсем скрывал узкую тропинку.

— Нет, нет, — ответила Бенедикте. — Брактеаты вышли на свет несколько десятков лет назад. Я видела мужчину и женщину, державших их в руках.

— Ага, — сказал Сандер. — Я тоже сперва думал, что их нашли немцы. Хорошо, значит всю эту ужасную цепь несчастий запустили мужчина и женщина двадцать пять лет назад. Но ведь они и сами умерли.

— Так ты хочешь сказать, что немцы каким-то образом узнали об этой находке? — сказал Свег. — И втянули в неприятности Мортена Хьортсберга, а теперь ищут на свою голову дополнительные?

— Это всего лишь моя теория. Потому что мне кажется, что парень с девушкой нашли не только брактеаты. Они, должно быть, пробудили к жизни более могущественные силы, а для этого недостаточно этих маленьких амулетов. Тихо, кто-то идет!

Они замерли. На тропинке перед ними выросла тень, внезапно остановилась и шарахнулась в сторону кустов с протяжным криком.

Свег расслабился.

— Слава тебе, Господи, это только лось!

— А я испугалась, — сказала Бенедикте и вздохнула.

— Ты испугалась? — улыбнулся Сандер, он на мгновение прижал ее к себе, чтобы успокоить. — Но я знаю, что ты имеешь в виду. Мы сейчас в окрестностях Ферьеусета, а это место на кого хочешь подействует мрачно.

— Я почти уже думал, что это Ливор, — сказал Свег. — Разве он не должен был вернуться к вечеру?

— Он так сказал, но я думаю, вряд ли, — сказал Сандер. — Ему понравилась Аделе, но она отвергла его с таким холодом, хуже которого я ничего не видел. Вам надо было ее слышать! «Деревенский дурак» и «навозная амеба» были самыми мягкими выражениями. Он обиделся довольно сильно, это можно было видеть по его печальным глазам.

— Жаль, мы бы нашли ему применение сегодня вечером, — сказал пристав.

Бенедикте охватило сочувствие.

— Подумать только, он увлекся Аделе! Да, она очень красивая. Но Ливор?

— Бедный парень, — пробурчал Свег. — А она просто холодная, хитрая потаскушка!

Бенедикте чуть не расцеловала его за эти слова.

В лунном свете Ферьеусет казался особенно неприветливым. Но теперь они почувствовали также и то магическое, заразившее все вокруг зло, царившее здесь.

Большой дом возвышался над маленькими постройками, словно французский собор в маленьком городке. Подавляюще и безвкусно. На первый раз они решили не заходить в церковь, а пошли прямо к дому. С величайшей осторожностью они отворили скрипучую дверь и вошли внутрь.

Бенедикте втянула воздух.

— Сегодня здесь пахнет лучше.

— Да, мне тоже так кажется, — сказал Свег.

— И к тому же я больше не чувствую ту стерильную пустоту, не пропускавшую ни одного впечатления для меня, — сказала Бенедикте. — Теперь дом выглядит, словно самый обычный старый дом. В нем происходили и добрые, и злые события…

Остальные выжидающе смотрели на нее, пока она определяла атмосферу дома.

Что ж, она была права, противодействие, которое она ощущала здесь две ночи назад, ушло отсюда.

Теперь дом был открыт, все те чувства и картины, которые она получала, войдя в обычный дом, устремились к ней. Ощущения, которые имелись внутри подавляющего большинства старых домов…

Видения проплывали мимо, быстро и переменчиво. Вот сидела женщина у очага, на стуле, которого сейчас там не было. На полу безрадостно играл какой-то ребенок. Женщина выглядела невыразимо усталой. В другом видении кто-то лежал в постели, там, где сейчас стоял шкаф. Бенедикте ощутила голод, нужду, холод, одиночество без любви. Она увидела также и другую женщину, она сидела за столом с книгой перед собой и что-то писала в ней. Та одинокая женщина, хозяйка дневника. Так ли она выглядела? Бенедикте почувствовала сильную симпатию к ней. Женщина, которая, очевидно, так и не смогла быть вместе с мужчиной, о котором мечтала.