Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 - Ричард Эванс

Однако на основе этой современной версии прусского бюрократического патернализма в Веймарской республике была выстроена гораздо более развитая и обширная структура, не без некоторых сложностей соединившая в себе принципы социального католицизма и протестантской филантропии, с одной стороны, и социал-демократического равенства — с другой[365]. Сама Веймарская конституция была полна далеко идущих деклараций о важности семейной жизни и необходимости ее государственной поддержки, о долге государства перед молодежью, о праве граждан на труд и об обязанности государства предоставить всем гражданам приличное жилье[366]. Эти принципы легли в основу целой серии проведенных через рейхстаг законов, начиная с положений, касающихся соцобеспечения молодежи (1921 г.) и регулирующих работу судов по делам несовершеннолетних (1913 г.), заканчивая нормами, закрепляющими за инвалидами войны право на социальную помощь и обучение новым профессиям (1920 г.), декретами, вводящими общую систему соцобеспечения (1924 г.), и в первую очередь, как мы видели, законодательным учреждением пособий по безработице в 1927 г. Помимо прочего, были дополнены и расширены существовавшие схемы медицинского страхования, пенсий и др. Были запущены программы массового обеспечения жильем, многие из которых были по-настоящему инновационными, и только между 1927 и 1930 г. людям было предоставлено более 300 000 новых или отреставрированных домов. Число мест в больницах выросло на 50 % по сравнению с довоенными днями, и соответственно увеличилась численность медицинского персонала. Резко сократилось число инфекционных заболеваний, а сеть клиник и организаций соцобеспечения теперь поддерживала уязвимые классы населения, от матерей-одиночек до молодых людей, имеющих неприятности с полицией[367].

Создание бесплатной и всеобщей системы социального обеспечения для всех граждан было одним из главных достижений Веймарской республики, а в ретроспективе, вероятно, и самым важным. Но, несмотря на масштабы этой системы, в конечном счете она не смогла удовлетворить требованиям, сформулированным в конституции 1919 г., и разрыв между обещанным и получившимся в итоге имел самое серьезное влияние на отношение граждан к республиканскому правительству. Во-первых, экономические трудности, переживаемые республикой, практически с самого начала превратились в такую ношу для системы соцобеспечения, которую она просто не смогла вынести. Было слишком много людей, которым требовалась помощь из-за последствий войны. В вооруженных силах между 1914 и 1918 г. служило около 12 миллионов немецких мужчин. Более двух миллионов из них были убиты. В соответствии с некоторыми оценками, это было эквивалентно одной смерти на каждые 35 жителей рейха, т. е. было почти в два раза больше количества военных смертей в Соединенном королевстве, где смерть одного солдата приходилась на каждые 66 жителей, и почти в три раза больше, чем в России, где на войне погиб 1 человек на каждые 111 жителей. К концу войны более полумиллиона немецких женщин стали вдовами, а миллион детей лишились отцов. Около 2,7 миллиона мужчин вернулись с войны с ранениями, ампутациями и другими видами инвалидности и были крайне недовольны тем, что обещанная политиками награда за их службу стране так и не нашла воплощения в реальности.

Правительство повышало налоги для состоятельных людей, чтобы справиться со сложившейся ситуацией, пока налоговая нагрузка практически не удвоилась, увеличившись, как и процент реального национального дохода, с 9 % в 1913 г. до 17 % в 1925 г., в соответствии с одним предвзятым источником[368]. Тем не менее этого было совершенно недостаточно для покрытия расходов, и правительства не решались идти дальше из страха быть обвиненными в повышении налогов с целью выплат репараций и вызвать еще большее раздражение основных налогоплательщиков. Государству не только приходилось нести бремя страховых выплат по безработице после 1927 г., оно в 1926 г. все еще платило пенсии примерно 800 000 бывших солдат-инвалидов и 360 000 вдов погибших на войне и поддерживало более 900 000 детей, оставшихся без отцов, и сирот, и все это накладывалось на существовавшую систему государственной поддержки пожилых людей. Выплата пенсий составляла самую большую часть государственных расходов за исключением репараций[369]. В конечном счете система соцобеспечения привела к разрастанию и так раздутого бюрократического аппарата в рейхе и федеративных землях, который увеличился на 40 % с 1914 по 1923 год, что привело почти к удвоению стоимости содержания государственной управленческой машины в расчете на одного немца[370]. Такие крупные расходы могли бы оказаться приемлемыми в растущей экономике, но в измотанной кризисами Веймарской республике это было просто невозможно без печатания необеспеченных денег и увеличения инфляции, что происходило между 1919 и 1923 г., или без начавшегося с 1924 г. уменьшения выплат, сокращения штата социальных организаций и введения еще более строгих проверок для претендующих на получение помощи.

Многие претенденты, таким образом, быстро поняли, что система соцобеспечения не выплачивала им столько, сколько было необходимо. Особенно скупыми были местные управленцы, потому что местные власти несли значительную часть финансового бремени по социальным выплатам. Они часто требовали, чтобы лица, получающие пособия, передавали им свои сбережения или собственность — это было условием оказания помощи. Детективы, нанимаемые организациями соцобеспечения, сообщали о скрытых источниках дохода и поощряли соседей доносить на соседей, отказывавшихся разоблачать их. Более того, организации соцобеспечения, в которых не хватало персонала для быстрой обработки большого числа заявок, отвечали на прошения о помощи с огромной задержкой — сначала им нужно было связаться с другими агентствами для проверки, не получали ли претенденты пособия ранее, а иногда они пытались переложить обязанности по выплате пособия на плечи других организаций. Таким образом, система соцобеспечения Веймара быстро стала инструментом дискриминации и контроля, поскольку чиновники ясно давали понять претендентам, что те получат только причитающийся им минимум, и бесцеремонно влезали в личную жизнь каждого, чтобы убедиться в обоснованности его заявки.

Ничто из этого не делало республику более привлекательной для тех, кому она должна была помогать. Жалобы, ссоры, драки и даже демонстрации были далеко не уникальным явлением внутри и снаружи контор соцобеспечения. Достаточно хорошее представление о том, с какими проблемами приходилось сталкиваться системе соцобеспечения и как она пыталась с ними справляться, дает пример шорника и обойщика Адольфа Г.[371] Родившийся в 1892 г., Адольф воевал в 1914–18 гг. и получил серьезную травму, хотя и не в героической битве против врага, а от удара копыта лошади в живот. Это потребовало больше шести операций на кишечнике в начале 1920-х. Старый несчастный случай на производстве и семья с шестью детьми давали ему право на дополнительные выплаты помимо тех, которые обеспечивала полученная на войне травма. Не имея возможности найти работу после войны, он посвятил себя усилиям по получению государственной поддержки. Однако местные власти в Штутгарте после 1921 г. потребовали в качестве условия продолжения выплаты пособий из-за несчастного случая, чтобы он отдал радиоприемник и антенну, потому что они были запрещены в муниципальной квартире, где он проживал. Когда он отказался, его вместе с семьей выселили, на что он ответил яростной письменной бомбардировкой властей, включая министерство труда в Берлине. Он приобрел пишущую машинку, чтобы его письма были более разборчивыми, и пытался получить другие виды пособий, соответствующие его положению инвалида войны и отца большой семьи. Конфликт разрастался. В 1924 г. его посадили в тюрьму на полтора месяца за помощь в попытке аборта, предположительно из-за того, что они с женой посчитали, что в тех условиях шестерых детей было достаточно. В 1927 г. его оштрафовали за оскорбительное поведение, в 1930 г. его пособия урезали и ограничили возможности траты этих денег, например, только покупкой одежды, а плата за жилье перечислялась владельцу напрямую. В 1931 г. его обвинили в мошенничестве с заявками на пособия, потому что он пытался заработать немного денег на стороне в качестве старьевщика, и снова в 1933 г. за уличные выступления. Он обращался в политические организации левого и правого направления, чтобы получить помощь. Попытка убедить власти, что ему требовалось в три раза больше еды, чем обычному человеку, поскольку из-за травмы живота он не мог переваривать большую часть того, что съедал, наткнулась на стену непонимания. В 1931 г. в конце своего письма в министерство труда в Берлине он сравнивал чиновников службы социального обеспечения с баронами-разбойниками Средних веков[372].