Атлантия - Элли Конди

И точно. Всего в нескольких футах перед нами из песка растут серебристо-серые деревья, а с их веток свисает пепельный мох. Надо же, цвета точно такие же, как у нас Внизу, но это совсем другие деревья – они живые, и, когда листья отрываются от веток, никто не заботится о том, чтобы приделать их обратно, потому что вырастут новые. Да никто и не смог бы этого сделать, даже если бы и захотел: ведь они такие тонкие и хрупкие, как бумага. Я подбираю несколько листьев и разминаю их в руках. Просто не могу удержаться.

А потом у меня в ушах звучит голос Майры. Она берет меня за руку и уводит прочь от опавших листьев. Я оборачиваюсь и не могу поверить своим глазам – транспорт уже исчез под водой.

Я даже не услышала, как он погружался.

Мы идем к низкой деревянной платформе, на которую уже поднялись остальные сирены. Похоже, платформа сделана из древесины тех самых деревьев, которые растут на этом острове.

– Я знаю, как вам с Тру можно сбежать, – торопливо говорит Майра.

Я вся обращаюсь в слух.

– За теми камнями, слева, – продолжает тетя, – есть узкий залив. Плывите вдоль его берега, пока не найдете пещеру. Спрячьтесь там и по возможности дождитесь темноты. А потом плывите на главный остров и идите в храм. Вы увидите его, как только подниметесь вон на тот холм. – Она указывает на берег главного острова.

– Откуда ты все это узнала? – спрашиваю я.

– Один из голосов рассказал мне, – с грустью отвечает Майра. – Рио, ты бы ни за что не выжила, если бы сбежала через шлюзы. У тебя бы легкие разорвались на подъеме. Я должна была любой ценой тебе помешать. Вот почему я рассказала Невио о том, что ты задумала. Мы успели как раз вовремя.

Так, значит, это тетушка меня заложила. Но как она узнала?

Мы подходим к платформе. Сирены выстроились в ряд, их голубые мантии раздувает ветер.

Недалеко от берега видны лодки, в них – люди, они явно ждут нас.

– Что это у них там? – спрашиваю я достаточно громко, чтобы услышали другие сирены. – Часом, не оружие?

– Даже если и так, это не важно, – говорит одна из сирен. Она произносит это так убежденно, что я почти ей верю.

Единственное оружие сирен – их голоса. А вдруг глупая затея Невио закончится смертью и голоса умолкнут навсегда? Зачем он это делает? Хочет стать последним сирениусом там, Внизу? Что-то я сомневаюсь, что этот тип вообще хочет спасти Атлантию.

Самого Невио нигде не видно. Сирены растерянно оглядываются по сторонам.

– Все в порядке, – говорит одна из них. – Верховный Жрец наверняка где-то рядом. И он же не обещал, что будет говорить вместе с нами.

Люди в лодках ждут. Лодки серые, как деревья.

Сирена с Нижнего рынка поднимает руки к небу. Остальные смотрят на нее. Они готовы.

– Что даровано нам, живущим Внизу? – спрашивает она.

Точно так же спрашивала мама в годовщину Великого Раздела; и Невио в тот день, когда ушла Бэй; а потом я слышала это еще раз на транспорте.

Ну и где, спрашивается, наш Верховный Жрец?

И зачем он устроил затопление Нижнего рынка? Чтобы сирены подумали, будто это провокация со стороны людей из мира Наверху, поднялись на поверхность и попытались спасти Атлантию? Интересно, он сказал жителям Атлантии, что сирены добровольно решили пожертвовать собой? Или представил все таким образом, будто бы Совет решил очистить город от нашего зловещего присутствия?

В любом случае он надеется, что мы все тут погибнем.

Неужели мы и впрямь погибнем?

– Береги свой голос, – шепчет мне Майра. – Но шевели губами, чтобы другие ничего не заметили. И не пытайся бежать, пока я не скажу, что пора.

После секундной паузы сирены начинают отвечать. Их голоса такие же богатые и разнообразные, как мир Наверху. И действительно, здесь они звучат еще сильнее, чем в Атлантии. У меня покалывает ладони, а горло сжимается от желания ответить вместе с остальными:

– Долгая жизнь, здоровье, сила и счастье.

– В чем проклятие живущих Наверху? – задает следующий вопрос сирена с Нижнего рынка.

– Короткая жизнь, болезни, немощь и нужда.

– Справедливо ли это?

– Справедливо. Так предопределили боги во время Великого Раздела. Кто-то должен оставаться Наверху, чтобы человечество могло выжить Внизу.

– Так возблагодарим же богов за это.

Я не присоединяюсь к хору сирен.

Я не говорю от имени богов. Единственное, чего я всегда хотела, это говорить от своего имени.

Сирена снова начинает задавать вопросы. И на этот раз Майра отвечает вместе с другими.

В жизни не слышала песни печальнее. Сирены поют хором, Майра повторяет те же слова, но голос ее звучит отдельно. Он окрашен в синий и коричневый цвета, в нем есть все: деревья без листьев и затопленный рынок; свечи, зажженные в память о погибших, и выдуманные боги; возносимые им молитвы и просьбы, обращенные к людям Наверху, чтобы те позволили нам жить в Атлантии. Она не приказывает, как остальные, она просит.

Но даже голос Майры не срабатывает. Не берусь объяснить откуда, но я это знаю наверняка. Я не вижу лица людей в лодках. Лодки раскачиваются на волнах и с каждой секундой подплывают все ближе. Люди наблюдают за сиренами. Они чего-то ждут. Какие странные у них лица: пустые, лишенные всякого выражения. Я различаю неподвижные рты и бессмысленно вытаращенные глаза. А потом понимаю, что все эти люди – в масках. Для чего они их надели? Чтобы защитить себя от отравленного воздуха? Или для того, чтобы спрятать от нас свои лица?

Голоса сирен набирают силу, они поднимаются и опускаются, как волны; одни приказывают, другие льстят; в одних голосах – мед, а в других – яд.

Сирена с Нижнего рынка поет, стоя лицом к воде, а потом снова поворачивается к нам, чтобы продолжить литанию.

Она открывает рот и поднимает руки, но не успевает произнести ни слова. Потому что падает как подкошенная.

Сначала я ничего не понимаю. Другие сирены тоже. Одним голосом стало меньше. Они продолжают петь.

– И да будут боги милостивы к нам.

– А также к тем, кто живет Наверху.

Упавшая сирена не двигается.

Почему-то мы в Атлантии всегда думали, что превосходим тех, кто живет Наверху, и имеем над ними власть.

Но мы ошибались.

Каким-то образом чудесные голоса сирен перестали воздействовать на обитателей мира Наверху.

Сирены начинают кричать, приказывая людям в лодках, чтобы они уходили, уходили, уходили.

– Почему наши голоса не действуют? – в панике спрашивает одна сирена.

Ее товарка пытается обратиться в бегство, но не успевает сделать и нескольких шагов. Она падает. Ее тоже подстрелили. Испуганно вскрикнув, Тру опускается рядом на колени, надеясь хоть как-то помочь. Но это, конечно, бесполезно. Бедняжка уже не дышит, только кровь хлещет из раны.

Я в ужасе смотрю на ее обмякшее тело, на разлетевшиеся в стороны полы голубой мантии.

«Как летучая мышь», – думаю я.

Чудеса умирают. Сирены больше не имеют власти над тем, что происходит Наверху.

Я открываю рот, чтобы попросить за Тру. Может, у меня получится объяснить людям в лодках, что он не сирениус, и убедить их сохранить ему жизнь.

Но тут рядом со мной возникает Майра. Она тихо и настойчиво говорит мне на ухо:

– Рио, береги голос. Он понадобится тебе позже. – Тетя улыбается. – У меня хватит сил, чтобы отвлечь их, пока вы бежите. Я могу заставить их забыть о том, что сегодня на острове было на два человека больше.

– А как же ты? – спрашиваю я.

Еще одна сирена падает на землю, но мы трое неуязвимы.

Майра берет мою руку и вкладывает в ладонь что-то твердое и хрупкое. Я, даже не глядя, догадываюсь, что это раковина. Еще одна.

– Пусть она обо всем тебе расскажет сама, – говорит Майра. – Ты поверишь, если услышишь это от нее. Но я слишком долго хранила эту раковину. Постарайся услышать. Она заговорит только один раз.

– Кто она? – Я даже не смею надеяться.

– Ваша мама, – поясняет Майра и закрывает глаза. – Моя сестра Океания.

Ее голос наполнен гордостью и любовью. У меня на глаза наворачиваются слезы. Хотела бы я, чтобы мы с Бэй так говорили друг о друге.

– Ты любила ее, да?

– Всю свою жизнь, – отвечает Майра. – И я до сих пор люблю ее.

Она стоит с закрытыми глазами, и у нее такой мягкий голос: в этот момент Майра невероятно похожа на нашу маму, свою родную сестру.

– И она тоже любила тебя?

– Конечно любила. А меня так волновала собственная жизнь, я была такой страшной эгоисткой, что теперь с радостью расплачусь за все, что сделала.

Я не успеваю спросить Майру о том, что все это означает, что же такого страшного она сделала и верит ли она, в конце концов, в богов. Тетя открывает глаза и смотрит прямо на меня.