День лисицы. От руки брата его - Норман Льюис

— В этом деле замешан человек по имени Коста.

— Очень знакомое имя.

— Вы же мне его рекомендовали, сеньор. Может, помните — он был героем нашего движения. Молина, между прочим, снимал комнату у его матери.

— Как же, помню. Он вам помогал, не так ли?

— Очень помогал и содействовал. К несчастью, у него серьезные неприятности.

— Насколько серьезные?

— Его обвиняют в убийстве, сеньор.

— В убийстве? Я что-то не припомню, чтобы об этом упоминалось в вашем отчете.

— Преступление было совершено в Барселоне. Его невеста по глупости поступила прислугой в дом терпимости, и владелец заведения соблазнил ее… Эго известный способ вербовки девиц.

— И что же?

— Коста узнал об этом.

— И?

— Он вступил в пререкания с этим человеком.

— Вы называете это пререканиями? Вы же сказали, что он его прикончил?

— Набросился на него в припадке умопомешательства. Я видел копию медицинского заключения. Преднамеренности тут никакой не было, сеньор.

— Из чего вы это заключаете?

— Он не применил оружия.

— Отчего же наступила смерть?

— Во время ссоры жертва была выброшена из окна пятого этажа.

— Акт самообороны, — заметил полковник, — любопытно. Есть в этом что-то классическое. И с какой же целью вы все это мне рассказываете?

— Если бы этим занялись надлежащие инстанции наверху, возможно, дело удалось бы свести к непреднамеренному убийству.

— Вы так считаете? Мило с вашей стороны, что вы мне об этом сказали. Должен ли я это рассматривать как просьбу употребить мое влияние, как вы выразились, в надлежащей инстанции?

— Коста для меня — товарищ по оружию, — сказал лейтенант.

— Значит, вы меня об этом просите. Ну что же, о делах такого рода, пожалуй, лучше всего говорить начистоту. — Впервые за время их знакомства полковник мысленно одобрил Кальеса. — А где же девушка?

— Она, сеньор, вернулась в деревню.

— С ней все в порядке?

— По-моему, да, сеньор.

— Никаких дурных последствий? Здоровье ее не пострадало? Она не забеременела?

— Насколько я понимаю, что-то в этом роде было, но деревня помогла ей всем миром. О подробностях я не расспрашивал.

— Вы когда-нибудь, лейтенант, изучали обычное право древнего королевства Арагон? — внезапно меняя тон, спросил полковник.

— Нет, сеньор.

— А стоило бы. Законы эти гуманны, терпимы и исполнены здравого смысла. Я упомянул о них только потому, что, по законам Арагона, приговоренному к смерти часто уже на эшафоте предлагали помилование, в случае если он согласится взять в жены падшую женщину. Вас это удивляет, лейтенант?

— Должен признаться, да, сеньор.

— Вы еще больше удивитесь, узнав, как часто такие предложения отвергались.

Кальес изо всех сил постарался изобразить на лице изумление. Он понимал, куда клонит полковник.

— Так вот этот Коста. Представьте себе, к примеру, что мы добьемся смягчения приговора. Как по-вашему, такой ли он человек, чтобы взять девушку обратно?

— Не знаю, сеньор.

— Так узнайте, лейтенант. Узнайте. Почему, черт возьми, мы воображаем, что закон окажется более мудрым, чем люди, которых он призван защищать?

ОТ РУКИ БРАТА ЕГО

РОМАН

Я… взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его.

EVERY MAN’S BROTHER

London

1967

Перевод P. Облонской и H. Треневой

1

В самом начале мая Брон Оуэн, отсидев два срока — в общей сложности пять лет, ни дня не скостили ему за примерное поведение, — был освобожден из тюрьмы Хэйхерст в графстве Чешир.

Завтрак — кусок печенки — Брон оставил почти нетронутым, потому что горло и грудь ему сжимала судорога волнения, и в девять часов утра надзиратель повел его к главному врачу тюрьмы.

Надзиратель нажал кнопку, внутри щелкнул электрический замок, и дверь отворилась. Надзиратель заглянул в кабинет.

— Оуэн просится к доктору Далласу, сэр.

Доктор Джеддер раздраженно нахмурился, что уже вошло у него в привычку.

— Доктора Далласа сегодня нет.

— Узнайте, может, он сам меня примет, — шепотом проговорил Брон.

— Оуэн просит, чтоб его приняли вы, сэр.

Джеддер замахал рукой, словно разгоняя облачко дыма.

— А, ну ладно. Давайте его сюда.

Вошел Оуэн, невысокий коренастый валлиец с красивым, южного типа лицом, так и не отвыкший от неприятной манеры глядеть тюремному начальству прямо в глаза. На нем жестко топорщился нелепый костюм с тюремного склада, где ему выдали еще и тесную рубашку из белой бумажной ткани, галстук в ромбах и грубые черные башмаки. Собственная его одежда где-то затерялась при переводе из Уондсвортской тюрьмы в Хэйхерст, когда ему накинули еще два года за оскорбление действием надзирателя. В тюремной канцелярии карточку его уже переложили в картотеку освобожденных. На карточке была синяя полоска — это означало, что он считается неисправимым и опасным. Пока в тюрьме не прошла реформа, предусматривающая смягчение режима, таких арестантов, как Брон, содержали в особом, «строгом» корпусе, где надзиратели действовали по принципу: «Сначала дай в ухо, потом задавай вопросы».

Джеддер смотрел на него с презрением, но к презрению примешивалась ненависть, а ненависти всегда сопутствует смутный оттенок уважения.

— Что вам, Оуэн? — произнес Джеддер. — Я занят.

— Я сегодня выхожу, сэр.

— Вижу. — Оглядев его костюм, Джеддер подумал, что в арестантской одежде малый выглядел куда лучше. Один рукав его пиджака был заметно длиннее другого.

— Доктор Даллас велел, чтобы я непременно зашел к нему перед выходом.

— Ничем не могу помочь, Оуэн. Я же говорю — его нет.

— А вы не могли бы сказать, сэр, он сегодня еще будет?

— Понятия не имею, — ответил Джеддер, разглядывая пятнышко сырости на стене между двумя фотографиями из спортивного журнала чуть левее головы Оуэна. — Планы его мне неизвестны.

Ничего не поделаешь, надо рискнуть. Брон провел кончиком языка по губам.

— Простите, что надоедаю, сэр, но, может, он для меня что-нибудь оставил у вас или у мистера Эрмитейджа?

Мистер Эрмитейдж был тюремный аптекарь.

Джеддер перевел взгляд на Брона и изобразил на лице изумление.

— И что же, позвольте узнать, должен был оставить для вас доктор Даллас?

Брон пожал плечами, оробев оттого, что дело принимает такой оборот, и боясь невольно подвести доктора Далласа, психиатра: ведь Джеддер числится его начальником.

— Оуэн, мне некогда!

— Насколько я понял, он хотел продолжить лечение, сэр.

— Лечение? А, да, помню. Височная эпилепсия, верно? — Джеддер вдруг закинул голову и издал какой-то попугаичий пронзительный и злой смешок. — Височнодолевая эпилепсия, а? Не слишком оригинально, ну да ладно. Так вот, чем бы ни лечил вас по своей доверчивости доктор Даллас, в одном я могу вас заверить: о том, чтобы продолжать лечение, когда вы отсюда выйдете, не может быть и речи. Это противозаконно, и, разумеется, доктор Даллас на это не пойдет.

В свое время между психиатром и главным врачом из-за Оуэна разгорелась борьба, в которой одержал верх доктор Даллас, после чего Оуэн перешел от Джеддера под его наблюдение. Болезнь Оуэна, которую доктор Джеддер объявил чистой симуляцией, Даллас счел серьезной, и Джеддер так и не простил Оуэну своего поражения.

— Нельзя ли мне повидать мистера Эрмитейджа, сэр? — спросил Оуэн.

— Нельзя! И кстати, имейте в виду: вы меня вашими баснями не обманете. Вы прекрасно знали, что доктора Далласа сегодня не будет, и решили на всякий случай попытать счастья у меня — вдруг удастся выманить наркотики. Ведь речь идет о наркотиках, не так ли?

— Вероятно, лучше спросить у самого доктора Далласа, сэр.

— Вы весьма успешно втирали очки доктору Далласу, Оуэн, но меня вы не провели. Я вас раскусил с самого начала. — Джеддер нажал кнопку на столе, вошел надзиратель.

— Вы мошенник, Оуэн, — сказал Джеддер. — Убирайтесь вон, и чтобы я вас больше не видел.

Надзиратель постучал пальцем по плечу Брона и резким кивком указал на дверь; Брон повернулся и вышел, сопровождаемый надзирателем.

В понедельник утром Джеддер зашел в кабинет Далласа. Тот только что вернулся с какой-то конференции.

— Оуэна в субботу выпустили.

— Знаю. Жаль, мне обязательно нужно было повидать его до ухода.

— В самом деле? — Держа руки в карманах, Джеддер сел, вытянул ноги и уставился прямо перед собой, намеренно не обращая внимания на окружающую обстановку. Кабинет Далласа был в тюрьме единственным отрадным местом. Даллас сумел убедить начальника тюрьмы, что в угрюмой тюремной атмосфере небольшая передышка психологически очень важна, и ему разрешили купить мебель, а главное — ковер. Этот ковер не давал покоя Джеддеру и сделал его врагом Далласа.