Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

— Вы кто? — спросила Ольга, когда отъехали на солидное расстояние. Первые слова, которые он от нее услышал. Ему понравился ее голос: учтивый, без эмоциональной окраски.

— Меня Иван Алексеевич послал. Прямо к нему и поедем. Там подлечишься.

— А это далеко?

— Часа за три обернемся. К рассвету.

— Можно я посплю?

— Спи, малышка, ты это заслужила.

За окружной Ольга начала кукситься, скулила, как собачонка, свернувшись комочком на заднем сидение. Ее трясло. Пришлось делать остановку. Климов свернул на первую попавшуюся грунтовку, отъехал недалеко, чтобы невзначай не завязнуть в какой-нибудь колдобине. Небо уже подавало признаки серого утреннего света. Достал аптечку, зажег салонные лампы.

— Где болит?

Ольга помахала рукой, обвязанной белой тряпицей.

Обрубок мизинца действительно распух, загноился, по ладони поползли алые трещинки.

— Придется потерпеть, — предупредил Климов. Ольга что-то пискнула в ответ. С ее рукой он провозился долго: сделал надрез, выдавил гной и кровь, промыл, прочистил рану, залил йодом и, перед тем как бинтовать, наложил компресс с бактерицидным бальзамом. Девушка терпела молча, и Климов почувствовал к ней уважение. Заодно спиртиком снял кровь с лица и шеи, заклеил пластырем ухо. А также сделал два укола: противостолбнячный — в плечо и обезболивающий с антибиотиками — в вену.

— Ну вот, — заметил самодовольно. — Скоро будешь как новенькая. На-ка, прими?

Протянул плоскую металлическую фляжку с коньяком. Даже не поинтересовавшись, что это такое, девушка запрокинула голову, прижала фляжку к губам. Жидкость забулькала как в водопроводном кране. Пить малышка умела, этого не отнимешь.

— Не угостите сигаретой? — попросила она кокетливо, когда Климов отобрал фляжку. Оживала на глазах. Сигарету дал. И зажигалкой чиркнул.

— Ну что, лучше?

Тут она показала, что еще не совсем вернулась в реальность.

— Не понимаю, — произнесла вдруг заносчиво. — Зачем вы заботитесь обо мне, если собираетесь зарыть в лесу?

— Вовсе не собираюсь. Отвезу к Ивану Алексеевичу.

— Вы второй раз о нем вспоминаете. Кто он такой?

Климов озадачился.

— Наверное, тебе лучше еще подремать, потом где-нибудь перекусим по дороге.

— Она хотела выколоть мне глазки, — сообщила Ольга интимно.

— Теперь уже не выколет.

Оленька закряхтела по-старушечьи.

— Не знаю, кто вы, но прошу, убейте сразу. У вас ловко получается — пук-пук! — и нету. Ну что вам стоит?

— Ничего не стоит, — согласился Климов. — Но тебя я не трону. Я твой друг, не враг.

Оленька хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Коньяк, что ли, подействовал?

— Вы хи-итрый мужчина… Перед тем как убить, положено изнасиловать, да? Это пожалуйста. Хоть сто раз. Но если можно, без боли. Я устала от боли. Неужели не понимаете?

— Все, закрой глаза и спи, — Климов выключил свет, пересел за баранку.

На трассе прибавилось машин: в основном грузовой транспорт, тягачи, дальнобойщики. На утреннем шоссе, в брызгах рассвета «Корвет» держал полтораста километров словно понарошку. Не езда — одно удовольствие. Ольга посапывала сзади. Уснула мгновенно. В зеркальце видны взлохмаченные локоны и краешек щеки. Несчастная, мужественная, любвеобильная рыночная мышка.

Климов по мобильному телефону соединился с информационным пунктом «Вербы», передал сообщение для Смагина. Доложил, что все в порядке, но немного наследил. Попросил немедленно произвести подчистку в лечебно-оздоровительной фирме «Грезы». Поблагодарил за помощь. Сказал, что вернется в Москву двадцать пятого мая, то есть завтра. Закодировал информацию «секундой», чтобы нигде не задержалась. Он мог позвонить Тихону Сергеевичу домой, напрямую, дед поднимался с петухами, но что-то его остановило. Слишком свежо в памяти давнее гостевание. Пироги, пельмени и ледяная «можжевеловка», гостинец недобитых словацких побратимов. Тихон Сергеевич обращался с ним, как с занедужившим сыном, каковым его и считал, хотя говорил об этом иносказательно. Поведал поучительную историю о некоем древнем арийском воителе Рогдане, который, одолев множество врагов на ратном поле, вечером, умиротворенный, лег спать, а утром не проснулся, хотя был абсолютно здоров. Генерал уверял, что это не единичный случай. Оказывается, есть роковая болезнь, которая настигает воинов в самый неподходящий час, она называется утомление души. Эта болезнь иногда поражает целые народы, как случилось в их стране. Генерал не сомневался в выздоровлении Климова, как не сомневался в том, что Россия в очередной раз перемелет посланную ей беду. Дело за малым: необходимо, чтобы благородные люди, кого не околдовал доллар, нашли путь к единению. Когда они объединятся, мрак, опустившийся на наши равнины, сам по себе рассеется.

Вероятно, многое из того, что говорил (или недоговаривал) старый вояка, справедливо и умно, но Климову было невыносимо глядеть в добрые, проницательные глаза генерала и слушать его вязкие, прочувствованные речи. У него возникло ощущение, будто его горестно окликает минувший век. Он устыдился суетного раздражения, которое охватило его за ужином…

Девушка на заднем сиденье зашевелилась. На шоссе как раз возник указатель с перекрещенными вилкой и ложкой. Климов проехал еще сто метров, сбрасывая скорость, и свернул к избушке на курьих ножках, прилепившейся к соснам. По фасаду избушки протянулась ярко-красная реклама «Кока-колы» и чуть выше название забегаловки: «Бистро Брайтон-Бич». Климов даже не улыбнулся: ко всему привык. Поодаль вытянулась цепочка теремков-шопиков, чуть в стороне — конус заправочной станции.

— Ольга, проснулась?

— Да.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально.

Щеки порозовели, голос не дрожит, глаза смотрят печально.

— Я схожу куплю чего-нибудь поесть.

— Куда вы меня везете?

— Я же говорил, к Ивану Алексеевичу.

— Иван Алексеевич живет в Москве.

Опамятовалась — и то слава Богу.

— Он выехал на природу. Не волнуйся, все в порядке.

— Я хочу в туалет.

— А-а, конечно. Пойдем тогда вместе.

Машину запер и поставил на сигнализацию. На воле приятно обдуло утренним ветерком. В висках набрякла тяжесть: сказывалась бессонная ночь. Кофе покрепче — то, что надо.

Внутри «Брайтон-Бич» — обыкновенная столовка, но чисто. На столах клеенчатые скатерти, в одном углу — музыкальный автомат, в другом — бар в сиянии кофейного агрегата и множества разноцветных бутылок. За одним из столов завтракала компания водил, пять человек, — хмурые, невыспавшиеся лица, мерное движение челюстей. Из обсуживающего персонала — малый лет тридцати в темно-синем комбинезоне, больше подходящем для заправочной станции, чем для столовой, и почему-то с белым поварским колпаком на голове. Из-за стойки бара он сонно взглянул на вошедших Климова и Ольгу.

— Где у вас туалет? — спросил Климов.

— Туалет платный, — пробурчал бармен.

— Не беда. Заплачу.

Проводил Ольгу до двери, прикрытой полотняной шторкой.

— Сама справишься?

Не ответила, шмыгнула за дверь. Не было ее долго, минут пятнадцать. Климов взял в баре тарелку бутербродов, два стакана кофе и для девушки большую рюмку малинового ликера. Отнес на стол подальше от шоферюг. Пока ждал, выпил оба стакана и съел бутерброд с жирной польской ветчиной. Вернулся к бару.

— Сделай еще кофейку, братишка. Только покрепче.

— Покрепче — двойная цена.

— Ничего, не разорюсь. Завари по-человечески.

Новый кофе бармен подал в фарфоровых чашках с затейливым орнаментом и с отбитыми ручками.

Девушка наконец пожаловала из туалета — и словно другая. Умылась, причесалась, коленки дерзко сверкают из-под короткой юбчонки. Куртка наброшена на плечи как-то так, что создается впечатление шика. А провожал в туалет инвалидку. «О женщины, — подумал Климов, — о, таинственные создания!»

Села за стол — и сразу потянулась к рюмке. Но пригубила без жадности, не так как лакала коньяк из фляжки.

— Выздоравливаешь на глазах, — одобрил Климов. — Покушай немного. Бутерброды вкусные. Вон с рыбкой попробуй, я не пробовал.

— Как вас зовут?

— Михаилом Федоровичем. Для тебя просто Миша.

— Можно спросить об одной вещи?

— Хоть и о двух.

— Вы работаете на Гария Хасимовича?

— Нет, я сам по себе.

— Так не бывает, — в ее глазах не осталось и следа безумия — поразительная метаморфоза. — Вы же сами знаете, что так не бывает. Не может быть человек сам по себе.

— Допустим, я приятель Ивана Алексеевича. Он попросил об услуге, я ее оказал. Вот и все.

— У него не может быть таких приятелей, как вы.

— Почему?

— Миша, не вешайте лапшу на уши. Я не дурочка, хотя вы считаете меня дурочкой. И напрасно.