Боги и Боты - Teronet

Вода была вторым элементом, на котором я сосредоточился. Нужно было представить себя таким же, как Солнце, покачивающимся на волнах, смотреть на поверхность воды и сквозь неё. Не имело значение, какие тайны там скрываются. Важно было видеть одну только воду — толщи воды, глубже, глубже. Затем я представил, как вся эта водная масса из текучего состояния превращается в твёрдое — представил себе чистый и блестящий на солнце лёд. Только этот совершенный образ, больше ничего. Лёд не плавился, не менялся — он был вечным, как бы далёкое Солнце ни пыталось его растопить. Он лежал на Земле Великим Замёрзшим Океаном… А я скользил по его поверхности, стараясь охватить взором всё это пространство вплоть до горизонта.

…

Иной раз меня сбивали с толку образы чёрных титанов, бредущих сквозь снежную бурю к ускользающему полюсу, видения ангелов мрака, освещённых стрелами метеоров, [97] но я старательно игнорировал их. Моё сознание всё было сосредоточено на главном, и я добился своего.

Я увидел перед собой фантастическую картинку. В центре Мира блистал отражёнными лучами величественный алмазный восьмигранник. Внимательнейшим образом я изучал все самые мелкие детали его огранки, прослеживал взглядом направление лучей, отражающихся от каждой из бесчисленных граней драгоценных камней, размещённых по его контуру. Как кропотливый ювелир я исследовал драгоценные нити, которые переплетались и накрепко стягивали все края восьмигранника… а вокруг них — насколько хватало глаз — круги, круги, круги… из озёр, из рек, из дорог и тропинок, окаймляющих, окружающих центр мира…

И вот, с трепетом и восхищением — в центре этих бесчисленных кругов и переплетений, в глубине самого восьмигранника я увидел тело Будды… и через мгновение — себя в нём! [98] Так я погрузился в самадхи.

Не знаю, смог бы я повторить то же самое ещё раз. Слава Богу, сейчас мне предстояло всего лишь погрузиться в воспоминания.

…

Устройства с тарелками, подобные тому, что стояли в лаборатории универа, были нескольких видов. Одни, самые доступные — просто стимулировали мозг и создавали видения. Другие, те, что использовались в научных институтах для исследований и телекомпаниями для съёмок дрим-контента, решали двойную задачу. С одной стороны, стимулировали мозг, чтобы сны были более реалистичными и связанными с дневными впечатлениями, с другой стороны — считывали эти сны один в один, как их видел сам подопытный.

Устройство, которое использовал Вайнштейн, было ближе к тем, что использовали сотрудники спецслужб. Некий современный вариант сыворотки правды. Устройство не мешало погружаться вглубь сна, наоборот, способствуя засыпанию. И, разумеется, оно также должно было считывать то, что я видел своими глазами. Лично мне и самому было очень важно увидеть и пережить всё снова, так как воспоминания остались обрывочные, лоскутные. А уж профессор-то как волновался — этого нельзя было передать. Уникальный тип! Он сел за пульт управления, нацепил себе на голову паукообразный гаджет, вмазал линзы и наушники и махнул студентам рукой.

Когда те отошли от аппарата и присоединились к нему, я прикрыл глаза и тут же перестал ощущать реальность вокруг… как будто выключили свет и звук, потом стал слышать его голос, который доносился не извне, а как бы шёл изнутри:

— Вы засыпаете… Вам так хочется выспаться… Вы бы могли не спать, но веки тяжелеют… Вы засыпаете… Вы спите…

Сейчас вы переместитесь в своих воспоминаниях далеко в прошлое. На 100 лет назад. Вы готовитесь к погружению в летаргический сон, занимаетесь медитацией… Вы видите всё, что видели тогда…

…

И вот я снова вижу это — огромное солнце на закате, которое зависло над океаном и его лучи отражаются от поверхности воды, бликуют на волнах… воду, которая из текучего состояния превращалась в твёрдое — чистый и блестящий на солнце лёд, ледяное море. Затем тот самый восьмигранник с алмазами. Перед моими глазами проплывали все самые мелкие детали, лучи, отражающиеся от бесконечных граней драгоценных камней, нити, которые переплетаются и накрепко стягивают все края восьмигранника… круги… И, наконец, — тело Будды, моё новое тело… и весь мир глазами из центра этой конструкции…

Эти ощущения, давно забытые, вновь подарили мне то счастье, которое не сравнится ни с каким земным. Счастье бестелесного и почти бесконечного существования, полной погружённости в покой и гармонию.

Но это состояние длилось недолго. Голос психолога погнал меня дальше, как бы проматывая плёнку на видеомагнитофоне. Я снова пережил весь тот свой первый разговор с Эукариотами и Ангелами. А потом свою опустошённость после того, как они покинули меня.

Дальше профессор снова заставил меня торопиться в поисках чего-то содержательного…

— Вы в самой гуще событий. Кульминация вашего нахождения среди Эукариотов. Постарайтесь вспомнить, что происходит с вами, кто вас окружает.

Сперва мне было сложно сосредоточиться… а он всё требовал и требовал… И тут я совершенно ясно увидел перед собой абсолютно невероятную, сюрреалистическую картину. Примерно так же когда-то давным-давно в детстве меня потрясла картина Сальвадора Дали или подражание ему — я в этом плане был совершенно безграмотным. Я увидел её висящей в туалете, когда гостил у своего двоюродного дяди — пошлые привычки советского мещанства. Нелепые длинноногие существа брели по пустыне… в гордом одиночестве… я даже забывал, порой, зачем пришёл туда — долго стоял с расстёгнутыми штанами, как заворожённый. Так и теперь…

Я находился посреди пустынного мира, по которому, извиваясь и подпрыгивая, слегка зависая в воздухе, медленно передвигались высоченные скрученные молекулы ДНК. Моё сердце разрывалось от жалости. Все они были как родные. Казалось, что я их знаю так давно, что они прямо из детства или из того времени, когда детство ещё не началось. Эти существа были хрупкими и слепыми. Они просто перемещались в пространстве, не зная направления, сталкиваясь друг с другом и расходясь.

Неожиданно над поверхностью земли мелькнула тень, и все молекулы в едином порыве выдохнули от страха. Тут же сверкающее лезвие пролетело сквозь нескольких из них и пропало за горизонтом. Поражённые распадались на части медленно, болезненно. Другие сопереживали им, а сами рассечённые стонали.

Я попробовал подойти поближе. И чувствовал, как слаба гравитация, хоть это и не сильно мне помогало. У моего тела не было ног, я был один из них и так же вынужден был извиваться и подпрыгивать, чтобы перемещаться. Приблизившись к одной из таких половинок, упавшей на землю и корчившейся от боли как раненый дождевой червь, я смог увидеть, что внутри неё что-то кипит, бурлит, мельтешит не переставая. Она не была чем-то твёрдым, оформленным. Всё её тело состояло из чего-то более мелкого и мне хотелось разглядеть всё поподробнее.

Приглядевшись, я увидел скользких, сцепленных и борющихся друг с другом существ. Такими вот схватками кишмя кишела вся закрученная спираль молекулы. Я взял парочку в руки и попробовал их расцепить. Это были маленькие головастики, без ног, но с ручками. Когда я их расцепил, каждый из них слегка вырос и… раздвоился. Появились новые половинки, каждая в одной из моих ладоней, которые тут же стали бороться друг с другом. Я понял, что это бесполезно и засунул обе пары обратно, хотя им теперь там было тесновато. Но я умудрился запихнуть и огляделся — не увидел ли кто.

Огромным молекулам было не до таких мелочей. Они снова выдохнули, ожидая пролёта карающего металла. Он сделал своё чёрное дело и улетел. Вниз стали опадать новые жертвы.

Продолжая наблюдать за ними, я обнаружил, что некоторые упавшие половинки постепенно успокаиваются, выгибаются и становятся вертикально. Они как бы обретают вторую жизнь и снова внедряются в это хаотическое шествие ДНК. Только теперь не такие длинные. Не такие гордые.

Клинок летал достаточно высоко, что повышало вероятность быть раздробленными самым высоким молекулам. Во всём этом я постепенно начал постигать смысл. Не такая уж это и жестокость. Тут какая-то справедливость всё же присутствует. Я стал уважать этот летающий клинок, особенно потому что сам был ещё слишком мал, чтобы тот меня почикал.

…

Со временем я завёл друзей, если можно было назвать дружбой совместное подпрыгивание и сталкивание. Большую часть времени мы обменивались своими головастиками. Точнее — мы заставляли их делиться и таким образом дарили друг другу подарки. Так мы росли, держась кучкой и стараясь не связываться с неприятными, недружественными нам молекулами. Этих недружественных было немного. Они имели какой-то дефект, какое-то отличие, которое делало их уродами в наших глазах. Или прокажёнными. С ними никто не хотел дружить и они не росли, так как ни с кем не могли обмениваться головастиками.