Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917 - Ян Кэмпбелл

информации, которой им не хватало. Это была не новая идея. И. Алтынсарин, объединяя цивилизационные идеи и местную инициативу, намеревался составить вторую часть своей «Киргизской хрестоматии», которая должная была содержать «возможно полное, основательное понятие о естественной истории, географии, истории, немного из химии, физики, технических производств» [ССИА, 3: 60]. Алтынсарин выступал одновременно в роли составителя и переводчика этой второй части (так и не завершенной), выбирая то, что он считал лучшим и наиболее полезным для предполагаемой аудитории – школ под его руководством[324]. В Сибирской степи, где двуязычное обучение было налажено гораздо позже, чем в Тургайской области, государственное русскоязычное образование горячо пропагандировала КСГ, которая охотно публиковала труды казахов, поддерживавших ее миссию.

Хотя русский язык имел, помимо прочего, прикладную функцию как язык властей и его сторонники полагали, что его обязательное введение улучшит качество работы местных администраторов, в первую очередь он служил источником применимой на практике и эмпирически выверенной информации[325]. В КСГ постоянно печатались короткие заметки, часто под общим заголовком «Общеполезные сведения», которые давали читателям советы, как сугубо бытовые, например, о способах лечения ревматизма, так и непосредственно практические, в частности, о способах предотвращения пожаров в постоянных зимних жилищах[326]. Эти полезные советы были либо обобщением данных экспериментальной науки, либо описанием подручных средств, которыми пользовались русские крестьяне для борьбы с природными угрозами, такими как болезни и пожары. Хотя в двуязычной КСГ эти статьи печатались на казахском, а алфавит использовался арабский, было совершенно ясно, из какого они взяты источника; так же ясно в них подразумевалось, что именно царские институты служат главным средством совершенствования казахов. Посредничество государственного языка, кроме того, облегчало передачу казахам полезных идей от народов, находившихся в сходных условиях: русский в этом случае служил языком-посредником. Так, например, в 1900 году в газете была опубликована статья, в которой автор, казах под псевдонимом Найманец («из рода найман»), пересказывал другую статью, прочитанную им в столичной газете «Санкт-Петербургские ведомости», о методах возделывания искусственных сенокосных лугов; эти методы используют буряты, кочевой сибирский народ монгольского происхождения[327]. Казахские корреспонденты и царские чиновники соглашались, что русский язык может многое предложить и как средство обмена между нерусскими народами, и как устоявшийся язык научного общения.

Не менее важным было и внимание КСГ к достижениям науки. За 15 лет существования газеты известия о научных экспедициях и новых открытиях приблизились по частоте публикации к новостям о делах царской императорской семьи. Рядом с распоряжениями губернаторов и восхвалениями казахов, верно служащих империи, читатели и слушатели могли найти сведения о жизни знаменитых русских исследователей, таких как Н. М. Пржевальский и П. К. Козлов, о достижениях других европейских исследователей в отдаленных частях мира, о новых археологических и научных открытиях[328]. Иногда такие публикации имели прямое практическое значение: из них подписчики узнавали, как прокормить скот в условиях крайней нужды или защищаться от эпизоотий (из которых страшной считалась чума рогатого скота). Но главным было то, что эти статьи формировали среди читателей КСГ атмосферу, убеждавшую, что знание интересно само по себе, число научных достижений человечества неуклонно растет, а исходным материалом для изучения всего этого служат столичные издания. Как бы ни были интересны сами по себе путешествия Козлова, по важности они не могли сравниться с идеей о европейской науке как достижении человечества.

Извечные тревоги царского правительства по поводу застоя и отсталости по сравнению с другими европейскими великими державами оказались полезным идейным подспорьем как для приведения этих аргументов, так и для восприятия их казахами. По мнению Абая, Россия служила для казахов особенно показательным примером, потому что некогда она тоже была отсталой, запоздавшей в своем развитии страной: «…русские, узнав иные языки, приобщаясь к мировой культуре, стали такими, какие они есть» [Кунанбаев 1993: 186]. Только после того как Петр Великий сделал Московское государство открытым для влияния Западной Европы, Россия смогла преодолеть многовековой застой, в результате чего теперь она стала имперской державой мирового класса, и мощи у нее более чем достаточно, чтобы сокрушить три казахские орды. Теперь Россия имела возможность стать для степи тем же, чем была Европа для России. Авторы статей в КСГ, как правило, разделяли эту эволюционную точку зрения. Расцвет Японии в эпоху Реставрации Мэйдзи был для них достаточным доказательством того, что азиаты способны развиваться под европейской опекой (а судьба Китая в китайско-японской войне преподносилась как «хороший урок» того, как нужно правильно учиться) [Субханбердина 1994: 434–435]. Действительно, стадиальное развитие делало такой прогресс исторической неизбежностью: «Все передовые народы последовательно проходили различные степени в своем развитии, прежде чем достигли настоящего состояния» [Там же: 296–297]. Та же газета публиковала восторженные сообщения о постепенном «слиянии» нерусских с русскими путем частых контактов, слиянии, которое сопровождалось переходом к оседлости и общим совершенствованием[329]. Читая КСГ как единый текст, мы ясно видим основной ее посыл: русские обладают высшими цивилизационными способностями; все народы, включая русских, прошли через стадии развития; русские были и дальше в своем развитии, чем казахи, и ближе всех доступных «передовых» народов. Принять их опеку имело смысл.

КСГ также нашла себе союзника (который, возможно, сам не ведал, что оказался таковым), регулярно перепечатывая статьи из бахчисарайской еженедельной газеты «Терджиман» («Переводчик»). Издававшаяся с 1883 года крымским татарином Исмаил-беем Гаспринским, основателем модернистского движения джадидов, газета «Терджиман» отвечала потребностям управленцев-реформаторов, в то время как идеи джадидов явно вызывали интерес у некоторых казахских читателей[330]. Джадидизм начинался как новый метод обучения арабской грамоте (фонетический, а не путем заучивания наизусть), однако вскоре он стал больше ассоциироваться с доктринальной адаптивностью и открытостью мировым знаниям. Эти взгляды хорошо сочетались с модернизирующей, дидактической редакционной линией КСГ; обе газеты писали о бездумном суеверии как о комплексе отсталых идей, которые привели к вполне заслуженному, легко ожидаемому подчинению мусульман более развитым народам[331]. Так что, когда в КСГ оставались свободные колонки, она заполняла их материалами корреспондентов «Терджимана», например, о пользе для инородцев знания русского языка или о важности дополнения религиозного образования светскими знаниями[332]. Подкрепленные выдержками из Корана широковещательные призывы к религиозной терпимости (сопровождавшие активную цивилизаторскую деятельность имперских властей) сочетались с куда более утилитарными аргументами в пользу предотвращения инфекционных заболеваний[333]. Реклама подписки непосредственно на газету Гаспринского, позволявшей знакомиться с мнениями ее авторов из первых рук, появлялась в конце календарного года рядом с такими же объявлениями о подписке на русские и сибирские газеты[334]. «Стратегический союз», образовавшийся на страницах КСГ, объединял не только