Невская легенда - Александр Израилевич Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Около Головкина задержался, посмотрел, как он белыми пальцами тычет, показывает солдатам, куда ряжи опускать. Головкин увидел царя, побледнел, засуетился.
Петр ногой пнул бревно, туповато затесанное, сунул топор постельничему:
— Руби!
Гаврила Иванович неловко ударил, лезвие скользнуло по мокрому дереву. Петр зло округлил глаза:
— Крепче руби!
У Головкина разъехались по шву лазоревые, дорогого бархата штаны. Видна белая рубаха. Зазорно.
Петр ухмыльнулся. Размахивая волосатыми ручищами, побежал к Флажной башне. Два дня назад над нею развевался шведский флаг. Теперь полоскался по ветру петровский зеленый штандарт. Строившийся здесь бастион вдавался в озеро. Работали семеновцы вместе со своим полковником.
Спутались в махине веревки. Баба застряла в выси. Бомбардирский капитан с разбега ухватился за пеньковый конец, кричит Голицыну:
— Чего смотрел? Заводи снасть!..
Сергей Леонтьевич Бухвостов долго стоял на мысу у Флажной башни. Ладога дышала холодом. Но сержанту не хотелось уходить. Жадно смотрит-не-насмотрится на озерное раздолье. Запоздалая чайка с криком пролетела к синему дальнему берегу.
— Вольно тут, хорошо, — говорит Бухвостов Голицыну.
Петр, накричав, убежал на другой конец острова, и князь успел позабыть его гневные слова. Скроил рожу, показал, как бомбардирский капитан шагает, по-журавлиному вытягивая ноги…
С того часа, когда Сергей Леонтьевич повидал Голицына на штурме, проникся к нему уважением. Так солдат уважает солдата, с которым рядом в битву идет, пополам делит и хлеб, и судьбу.
Узнав, что Михайла Михайлович стал владельцем села Оглоблино, сержант порадовался. Тогда же решил — надо с полковником поговорить начистоту. Он все поймет, уразумеет, поможет. Но не было случая для такого разговора. Сейчас время подходящее.
Голицын положил руку на плечо Бухвостова.
— На холодке дышится легко, — сказал Михайла Михайлович, — а гляди-ка, скоро морозы пожалуют…
Сергею Леонтьевичу вдруг с удивительным ощущением яви припомнились бойкие, с золотинкой глаза Ждана Чернова. Ему уж не полюбоваться этим простором, не наполнить грудь осенней, бодрящей стужей.
— В семеновском полку, — повернулся Бухвостов к Голицыну, — воевал солдат из твоего теперешнего села, Жданом звали.
— Рыжий-то? — откликнулся Михайла Михайлович. — Отвоевал он, а жаль. Сметливого холопа я потерял.
— Ты потерял холопа? — внезапно холодея недобрым чувством, переспросил Сергей Леонтьевич. — Солдат погиб, как настоящий герой. А ты говоришь — холоп!
— Так кто же он? — Голицын взметнул свои соболиные брови. — После войны, вернулся бы Ждан в деревню, может, я его старостой бы поставил… Я князь, он холоп. Это уж от бога… Ты что, Леонтьич?..
Бухвостов вывернул плечо из-под руки Голицына. Конечно же, он прав. Ничто не изменилось. На приступе, под огнем, командир семеновцев крикнул солдатам: «Братья!». Так что же, он и сейчас будет называть их братьями?
И опять, опять припомнились смелые глаза с золотинкой…
Сержант подумал о себе — он природный конюх, и мыслит, как конюх. Не понять ему князя, гедиминовича, владеющего неисчислимыми богатствами и людьми, смердами, рабами.
Сергей Леонтьевич угрюмо зашагал прочь.
Голицын озадаченно повел бровями. Что это, право, нынче все недовольны им. А он собой вполне доволен. И день такой славный.
Михайла Михайлович вернулся к солдатам, распутавшим снасть, но еще не подтащившим бревна к махине. Он по-петровски ощетинил усы и петровским баском рявкнул:
— Копаетесь тут!..
Летят дни. Солнце, встав над Ладогой, застает русских воинов в трудах. Уходит солнце на покой, а они все копают, рубят, отлогие берега острова выкладывают булыгой. Работают от света до света. Строят в крепости бастионы.
Начинался ледостав. Из озера выносило в Неву серые льдины. В протоках они кружились, сталкивались, ломались с гулким треском.
Теперь уже ясно, что шведы не скоро соберут силы, и вряд ли вернутся к Орешку. Не опомнились еще от поражения.
На всякий случай в Шлиссельбурге был размещен гарнизон — три полка с достаточным запасом ядер, пороха, продовольствия. Остальные пехотные полки ушли в Псков и Новгород на зимовые квартиры[7].
Щепотев попрощался с Окуловыми. На островном бережку обнялись, расцеловались. Отец и сын водой отправлялись к себе, в Олонец. Спешили, опасаясь, не затерло бы лодку льдом. Щепотеву — держать путь в другую сторону.
Гвардейские полки Преображенский и Семеновский чинили амуницию. Одевали чехлами знамена. Кормили лошадей перед дальней дорогой.
Со всей армии собрали лучших литаврщиков, гобоистов, сиповщиков. Среди них был и Трофим Ширяй.
Гвардия шла к Москве.
2. БЕЛОКАМЕННАЯ
На дневку остановились в Вышнем Волочке.
Сергея Леонтьевича потянуло побывать в Оглоблине. Он оседлал коня и по ранней пороше поехал в село.
Мелкая речушка замерзла до самого дна. Знакомые петляющие берега занесло снегом; конь проваливается по брюхо.
В селе было тихо. На соломенной крыше амбара лежала зубьями вверх борона. Где-то мычала корова. Собачонка вывернулась из подворотни, лениво залаяла.
Лишь на боярском подворье людно. Не слезая с седла, Сергей Леонтьевич увидел князя Голицына, окруженного дворней.
Стоял он почти на том же месте, где Бухвостов впервые свел знакомство с Оглоблиным Меньшим. Но не было собачьих свор. Не было и шутов с дудками.
Молодой черноусый полковник, красиво избоченясь, говорил что-то своим новым крепостным. Говорил строго, но милостиво — так казалось по выражению его лица. Лысый старик стал на колени, лбом стукнулся о пол, подполз, поцеловал княжескую руку…
Бухвостов толкнул коня шпорами, поехал к краю села.
Возле хатки на обрыве соскочил, подошел к колодцу. Вода в нем совсем высохла, виднелось промерзлое комковатое дно.
Хатка осела на бок, бревна расщелились. В пустые оконницы нанесло много снега.
Повернув за угол, сержант увидел Родиона. Он стоял с опущенной головой, руки сжаты на груди.
Немой заметил Сергея Леонтьевича, но даже не повернулся к нему. О чем думал солдат? Об отце с матерью? О семье, которой нет? А может быть, просто о хате — надо бы подпереть ее, не то совсем развалится…
Долго не решался сержант подойти к немому. Потом легонько тронул его за руку.
— Полно, Родя. Поедем.
Солдат выпрямился. Его конь стоял у прясла; разогрев дыханием снег, пощипывал прошлогоднюю траву. Бухвостов разглядел деревянный сундучок, притороченный к седлу.
Сержант и Родион отправились через все село пешком, Лошадей вели в поводу.
За гумнами около избы, похожей на сараюшку, немой начал торопливо отвязывать сундучок. Взял его в обе руки. Подошел к двери и остановился, словно запнулся о порог.
Подумал, тяжело вздохнул и плечом толкнул дверь. В избе было темно. Сергей Леонтьевич не сразу заметил старую женщину, сидевшую одиноко за столом. Она узнала немого. Подошла к нему, ласково сказала:
— Родюшка…
Но увидела сундучок,
