Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

«Солнце моё, разве бы я сделал что-то способное тебе сильно навредить?»

– Ключевое слово «сильно».

«Поверь, сильнее, чем милые друзья Крокосмии, тебя здесь не обидит никто».

За полузаброшенным парком начинались трущобы. Когда я протискивалась боком между старыми домами, Йен уломал меня на минуту сделать рокировку и подготовил для преследователей небольшой сюрприз; не знаю, что это было, но вблизи оно выглядело как переплетение прозрачных нитей, нечто вроде паутины. Чары «слабые, но коварные», по его словам, добавили к моему и без того паршивому самочувствию ещё и лёгкую тошноту.

Со стола попутной кафешки я прихватила нож для стейков, а чуть дальше внаглую сняла с пожарного стенда топор.

Салли одобрила.

Подсознательно я ждала, что меня с таким арсеналом задержат гвардейцы, но нет. Людям по большей части нет дела ни до кого, кроме себя. Даже если кого-то и беспокоило, что по оживлённой улице куда-то целеустремлённо идёт женщина с топором под мышкой, они предпочитали не вмешиваться, пока это не касалось их лично. Думаю, если бы меня начали убивать в подворотне, то и тогда мало кто вступился бы…

Когда я сворачивала в очередной переулок, издалека донёсся надрывный крик.

«О, чары сработали, – среагировал Йен мгновенно. – Если тебе повезло, преследователей стало меньше».

– А если нет?

Я поднырнула под стираные простыни, развешанные на верёвках, и нагло срезала дорогу через чей-то лимоновый сад.

«То они станут злее. Кстати, если трюк с речкой их не обманул, значит, они не такие уж простаки, к сожалению».

– Умеешь обрадовать, – пробормотала я.

…Подходящая каверна всё никак не попадалась, точнее сказать, их тут вообще не было – Крокосмия как нарочно выбрал для своей резиденции очень спокойную, стабильную местность без аномалий. Даже потерянные души тут встречались реже, чем около моего дома, и выглядели они куда безобиднее – лёгкие серебристые облачка, почти невидимые в солнечных лучах. И когда я увидела в проходе между домами чудовищную многоглазую тень, то свернула туда без сомнений.

«Урсула, что ты делаешь?» – голосом Йена можно было стрекоз в полёте замораживать.

– Пытаюсь выжить, – прошипела я. Где-то хлопнули ставни, а на улице раздался взрыв смеха, но это было кошмарно далеко; а здесь, в сырой, прохладной тени пахло плесенью и ржавчиной, а звуки доносились словно через подушку. – Взгляни правде в глаза. Мы носимся кругами больше полутора часов, и они едва-едва отстали. Ещё немного, и я просто свалюсь. Вероятность, что мы успеем найти каверну – почти нулевая.

«Предлагаешь сдаться?»

Проход оказался тупиком, но весьма затейливым – он разделялся на два коротеньких отростка, каждый из которых упирался в глухую стену дома, а на развилке торчала огромная, старая, почти выгнившая изнутри липа. С точки зрения обычного человека это была просто грязная подворотня, но я видела больше.

Потерянные души.

Не знаю, что и когда здесь случилось, но химера, в которую они тут слились, ужасала даже меня.

– Предлагаю сражаться всем, что у нас есть, – сквозь зубы ответила я и, преодолевая желание зажмуриться, протянула руку к жуткой массе, чёрной, липкой, испещрённой множеством отверстий-глазков. – Ну же, иди сюда… кис-кис-кис…

Скопление душ колыхнулось из стороны в сторону, точно в сомнении – и хлынуло на меня.

…это было грустно. Невыносимо, чудовищно грустно.

Фрагменты воспоминаний рассыпались, как фигурки из сухого песка – тесный подвал, постель из ящиков, зелёный дёрн в окошке под потолком; высокий грузный мужчина в чёрном фартуке; скотч на запястьях; битое стекло; кровь, много крови; крик; удушье. Но хуже всего было ощущение полнейшей, всеохватывающей безнадёжности, подспудное знание: выбраться не получится, что этот подвал – навсегда, и даже после смерти, да-да, она разрыла пол и видела там кости…

– Хватит, – хрипло выдохнула я, усилием воли отстраняясь от воспоминаний. Отделять свою личность от чужой было больно, всё равно что отдирать пластырь от заживающей раны. – Тс-с. Никакого подвала. Смотри, какое небо…

Я не впускала эту душу в себя, просто касалась её, вдыхала и выдыхала, как обычные люди дышат кислородом. Но моё знание – и видение – каким-то образом передавалось ей.

И успокаивало.

Многоглазое чудовище действительно оказалось похоже на кошку – драную, грязную, агрессивную, но очень истосковавшуюся по ласке. Оно охотно подалось за мной, сдвинулось с места и перетекло в левый отросток-ответвление тупика; теперь оставалось ждать и надеяться, что мне удастся натравить потерянную душу на своих преследователей.

В конце концов, не зря же чародеи так боятся лантернов, да?

«Ты слишком рискуешь».

– Просто пытаюсь выжить, Йен, – прошептала я. – Посиди тихо и позволь мне тебя защитить, ладно?

Преследователи не заставили себя долго ждать. Их было шестеро, поровну мужчин и женщин; один с культей вместо правой руки и явно очень злой – наверное, тот, кто попался в ловушку из чар. Ещё один – невысокий мужчина с красивой стрижкой и сложной бородкой, одетый в бледно-голубой деловой костюм – держался позади всех и выглядел скорее напыщенным, чем опасным.

– Уверена, что эта тварь сюда побежала? – спросил он кого-то, оглянувшись.

«Остерегайся тех, справа, – посоветовал Йен. – Это явно Непентес, у них хорошая реакция. Будешь убегать – бери влево».

Не уверена, что смогу… Но постараюсь.

– Запах, – ответил низкий, хриплый голос. Звучал он глуховато, словно сквозь несколько мотков шарфа. – И невежливо называть женщину «тварью».

– Ну, поговори мне ещё тут…

Дослушивать сей, несомненно, изысканный диалог я не стала и оттолкнула от себя чудовище, рождённое из потерянных душ, в сторону чародеев. Без особой надежды на успех, если честно, с одной только мыслью: если не получится, сама стану такой же и застряну здесь, в замусоренном тупике, у рассохшейся липы, неспособная даже разглядеть небо над собой.

Помоги мне, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

И оно послушалось.

Многоглазая текучая масса сдвинулась – и хлынула чёрной волной, захлёстывая тех чародеев, что стояли ближе всего ко мне. Мой импульс словно придал ей проникающей силы, как в тот раз, когда я швырнула алый комок боли в затылок Крокосмии. Тёмная, клокочущая масса окутала сразу четверых, втягиваясь через рот и уши…

Первым закричал мужчина с культей.

– Ы-а-а-а-у!

Другие, кажется, ещё и не поняли ничего, а он крутанулся на месте, пытаясь содрать с себя невидимое, неосязаемое, но приносящее боль; из обрубленной руки потекла кровь, словно бы маслянистая, вязкая. Глаза закатились, оставляя только белую полоску под веками, а потом… потом, кажется, он откусил себе язык.

Я рефлекторно отвернулась.

– Ах-хр-р… – захрипел кто-то ещё, и раздался отчётливый влажный хруст.

«Сейчас», – скомандовала Салли.

Преодолевая дурноту, я подскочила, забирая влево, как велел Йен – и побежала, стараясь не смотреть на тех четверых, которые в судорогах бились на земле. Один шаг, второй, третий – мне наперерез метнулась какая-то тропическая лоза; рывок в сторону – видимо, удачно; вспышка – пригнуться, пропустить над собой, наугад ударить топором…

Попала или нет? Кажется, попала.

Повалил дым – со всех сторон разом, если мне не мерещилось. Каким-то чудом Салли чуяла противников – и умирающих, и живых ещё, а значит опасных. И, когда путь нам преградили, она заметила врага первой. Я размахнулась наискосок, снизу вверх, метя обухом… и точно на скалу налетела.

Руку резко дёрнуло вверх.

Раздался треск.

Топор вывалился на брусчатку, и я повалилась следом. Запястье болталось, как на ниточке.

Больно не было вообще – но только первую секунду, а потом затопило, скрутило, сожгло.

…это же только рука, да? Почему больно везде? Почему?

«Урсула, успокойся! – Йен практически кричал мне. – Меняемся сейчас же! Слышишь? Урсула?»