Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я поскакал во вражеский лагерь, не обращая внимания на удирающих. Разве что время от времени убивал тех, кто оказывался на пути, чтобы не мешали коню. Булгар там уже не было. Оба самых больших шатра, черный и белый, стоявших в центре, видимо, герцогских, были свалены. Как догадываюсь, чем-то Гримоальд Второй сильно насолил кочевникам, потому и согласились предать его. Возле черного сидел на корточках тщедушный смуглый паренек лет пятнадцати, видимо, раб, лицо которого выражало вселенскую печаль. Увидев меня, зажмурил глаза и склонил голову — приготовился к смерти.

— В шатре осталось что-нибудь ценное? — спросил я.

Раб поднял голову, посмотрел на меня печальными глазами и ответил трагично:

— Там убитые. Скифы всех порубали.

У германцев, как и у римлян и греков, слово скиф можно считать синонимом слова кочевник. Так проще, не надо запоминать названия племен и народов. Шляется по степям, выпасая скот? Значит, скиф.

— А ты уцелел, так что радуйся, — посоветовал я и поехал к шатру поменьше, стоявшему по соседству.

Раб пошел за мной, без приказа взял поводья, когда я слез с Буцефала.

Внутри сильно воняло горелым мясом, хотя никакой еды и даже посуды не обнаружил. Наверное, питались в шатре у герцога или булгары все вымели. Возле стенок стояли четыре складные кровати, по две с каждой стороны от входа. Под ними лежали переметные сумы и баулы, набитые сменной одеждой и обувью. Только в одной нашел кожаный мешочек с сорока семью триенсами разных центров чеканки, включая франкские, и шестью арабскими дирхемами. Если бы не совратил булгар, наверняка награбил бы больше. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

46

Гримоальд Второй погиб во время сражения. В его теле было шесть булгарских стрел. Случайно столько не попадет. Видимо, баварский герцог не просто насолил, а изрядно нагадил кочевникам. Подозреваю, что презрительным отношением к ним. Говорят, был очень заносчивым типом. Его жену Пилитруду и их детей нам выдали жители Регенсбурга в обмен на собственную неприкосновенность. Карл Мартелл пообещал, что город не тронут. В него войдет со своими букеллариями только Хугберт, отныне единственный герцог Баварии. Пилитруду тут же постригли в монахини, а их детей удавили. Мажордому не нужны были наследники строптивого герцога, тем более, от брака, считавшегося незаконным. Сейчас все твердо уверены, что недостатки, а склонность к независимости — самый главный из них по мнению правителей, передаются по наследству.

После чего наша армия двинулась в герцогство Алеманния, куда убежал уцелевший во время сражения Лантфрид. Герцог засел в своей тогдашней столице Констанце, названной так в честь римского императора Констанция. Раньше на ее месте был римский каструм, входивший в Рейнско-Дунайский лимес. Сейчас это еще и епископский город. Именно епископ Адальберт и прибыл к Карлу Мартеллу для переговоров.

Это был пожилой человек с узким морщинистым лицом и седой бородкой, подволакивавший правую ногу. Туника на нем была ярко-красного цвета, день выдался солнечный, хотя и не жаркий, поэтому в ярких лучах казалось, что епископ объят адским пламенем еще при жизни. С Карлом Мартеллом он говорил часа два. Затем отправился к Лантфриду. Где-то через час опять приехал к нам, просидел у мажордома еще пару часов и вернулся к своему сеньору, На следующий день переговоры продолжились. Епископ сделал три ходки к нам, на этот раз задерживаясь всего на полчаса или чуть дольше. После чего был заключен договор. Герцог Лантфрид признавал себя вассалом франкского короля Теодориха Четвертого. Отныне все южные территории герцогства Алеманния, ранее принадлежавшие младшему брату Теудебальду, переходили в собственность франков, а бывший их владелец становился наследником титула.

Меня и моих подчиненных особенно заинтересовала южная часть герцогства. Не трудно было догадаться, что именно там нам и дадут наделы. Уж мы-то из шкуры вылезем, чтобы не вернуть их прежним хозяевам. Драться будем до последнего, надеясь только на Карла Мартелла и, как следствие, храня ему верность. Поэтому, когда пришел посыльный с приглашением посетить шатер мажордома, я догадался, о чем пойдет речь.

Карл Мартелл в компании баварского герцога Хугберта и епископа Адальберта праздновал победу за узким прямоугольным столом. Его сотрапезники сидели не напротив друг друга, а немного наискось, чтобы было место для больших серебряных тарелок с цветочным барельефом по краю и кубков с барельефом в виде скачущих лошадей. Меня посадили на той же стороне, что и герцога Баварии, но не рядом, а так, чтобы епископ Констанца был наискось, и его посуда оказалась не перед моим носом, а левее. Конопатый юноша-раб, скорее всего, сакс, поставил и передо мной такую же. Другой раб, постарше и тоже конопатый, подошел ко мне с деревянным большим блюдом с гусиным мясом, чтобы я выбрал понравившиеся куски, а третий, самый старший и почему-то не конопатый, налил мне красного вина, сладкого, лангобардского. Это германское королевство теперь было нашим соседом. Во время смуты в герцогстве Бавария правитель Лангобардии Лиутпранд воспользовался моментом и оттяпал маленько земель.

Карл Мартелл представил меня епископу Адальберту и заверил его, не поинтересовавшись моим мнением:

— Теперь он граф Альтдорфа и будет твоим защитником от герцога Лантфрида и помощником в распространении христианства среди алеманов.

— Надеюсь, и ты придешь на помощь, если потребуется, — сказал священнослужитель.

— Если бы я был на твоем месте, то больше бы надеялся на него, чем на меня! — хохотнув, произнес мажордом. После чего серьезно не столько приказал, сколько попросил меня: — Позаботься о нем.

Я кивнул: принято.

— Твои люди и новички из других отрядов получат наделы в твоем графстве. Распределишь выделенные им земли сам, как сочтешь нужным. Отныне ты их сеньор, и под твоим командованием они прибывают по моему зову, вооруженные и оснащенные, — продолжил Карл Мартелл.

Пока что граф — это не наследственный титул, а должность, которая может достаться и потомкам, если будут справляться со своими обязанностями. Решать придется не только военные вопросы, но и административные, и религиозные, потому что большую часть населения составляют язычники.

На этом официальная часть закончилась, и мы вернулись к еде, питью и праздной болтовне. Карл Мартелл поведал о походе на саксов. Герцог Хугберт — об упертости баварцев. Епископ Адальберт — как огнем и мечом обращает язычников в истинную веру. Я — о скользком менталитете ромеев-константинопольцев.

Когда епископ начал зевать, мажордом разрешил ему уйти вместе с герцогом в шатер последнего, где оба будут ночевать, а мне дал знак рукой, чтобы задержался.

— Мне сказали, что ты ушел от Эда Большого из-за того, что он пообещал тебе свою внебрачную дочь, а потом выдал ее за Мунузу, — начал он.

— Да, — коротко ответил я, не желая говорить на эту тему.

— Я поступлю умнее — выдам за тебя свою внебрачную дочь Арду, — усмехнувшись, молвил мажордом.

Карл Мартелл еще тот ходок. У него несколько любовниц и куча внебрачных детей. Одна из них, Свангильда, племянница покойного Гримоальда Второго, выданная нам вместе с Пилитрудой добропорядочными жителями Регенсбурга, сейчас путешествует вместе с нашей армией.

Отказаться от такого предложения чревато оргвыводами, поэтому я согласился, понадеявшись, что дочь лицом и телом пошла не в отца. Если будет уж слишком страшной, у меня есть наложницы.

Глава 4

47

Альтдорф — небольшой городишко в предгорьях Альп, километрах в двадцати севернее Боденского озера. В двадцатом веке это будет территория Германии. Построен он на невысоком холме. Стены и прямоугольные башни каменные снизу метра на два-три и деревянные сверху. Трое ворот с каменными надвратными башнями. Население чуть больше тысячи человек. Две трети составляют свевы, остальные — алеманны с небольшим вкраплением других племен. Как ни странно, свевы называют себя алеманнами, однако говорят на своем диалекте германского языка, за что истинные алеманны называют их свевами.