Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

Глава 3

«Не запугаете!»

Столыпин был призван к власти в тяжелейший для России период, когда власть и общество находились в состоянии войны. Борьба шла по всем направлениям от обличительных речей в Государственной думе до жестоких террористических актов, уносивших десятки жертв. Столыпин мужественно противостоял разрушительному движению. С думской трибуны он произнес знаменитые слова «Не запугаете!», обращенные к силам, взявшим курс на конфронтацию. Эти слова стали лейтмотивом деятельности Столыпина на посту Председателя Совета министров и министра внутренних дел Российской империи. В этой главе мы попытаемся осветить разнообразные аспекты деятельности Столыпина, связанные с Государственной думой и борьбой с революционным движением.

Министр внутренних дел

43-летний Столыпин был новичком в Петербурге. Седовласые сановники втихомолку поговаривали, что ему не хватает государственной широты. К тому же чинопроизводство не поспевало за стремительным восхождением Столыпина по служебной лестнице. Дочь П.А. Столыпина вспоминала, что министерский лакей, впервые помогавший облачиться новому министру, спросил: «Где лента его Высокопревосходительства? Лента где?» Саратовский слуга обиженно ответил: «Никакой ленты у нас нет, Петр Аркадьевич не генерал». Привыкший к службе у старых сановников, лакей не мог себе представить, что у министра еще нет орденской ленты. Столыпин имел чин действительного статского советника, тогда как многие из его подчиненных были тайными советниками или полными генералами. В первое время на заседаниях Совета министров Столыпин предпочитал помалкивать, а когда заговаривал, опытные сановники с усмешкой переглядывались, заслышав провинциальные обороты: «у нас в Саратове», «у нас в Гродно». Но Столыпин быстро вникал в масштаб задач, стоявших перед российским правительством.

Приступая к рассказу о деятельности П.А. Столыпина на высших государственных постах, неизбежно задаешься вопросом, с каким идейным багажом он приступил к выполнению возложенных на него обязанностей. Ни до, ни после своего назначения в правительство Столыпин не имел случая изложить свое кредо в систематизированном виде. Впоследствии ряд его мыслей нашли отражение в речах, произнесенных с трибуны Государственной думы и Государственного совета. Но о его политических взглядах до появления в Петербурге можно судить только по нескольким запискам и отчетам, среди которых особенно важны два уже цитировавшихся всеподданнейших отчета, подготовленные на посту саратовского губернатора, а также по отдельным замечаниям в личной переписке. В письме к жене Столыпин заметил: «Я ведь первый в России конституционный министр внутренних дел»[141]. В этих словах сквозило некоторое недоумение, так как он оказался в роли конституционного министра явно не по своей воле.

Обычно молодое поколение исповедует более либеральные, а иногда и гораздо более радикальные взгляды, чем их отцы и деды. Например, главный организатор цареубийства 1 марта 1881 г. Софья Перовская была внучкой министра внутренних дел и дочерью петербургского военного губернатора. В случае со Столыпиным все произошло прямо противоположным образом. Мы видели, что его дед Д.А. Столыпин был близок к декабристам и одобрял их конституционные проекты, причем, судя по его дружбе с Павлом Пестелем, склонялся к наиболее радикальному варианту, воплощенному в Русской Правде. Заметим, что отец П.А. Столыпина, в отличие от его деда, не увлекался конституционными проектами и всю жизнь был верноподданным монархистом. Вместе с тем генерал А.Д. Столыпин, друживший с Львом Толстым и имевший обширные знакомства среди творческой интеллигенции, говорил, что его сыновья гораздо правее, чем он сам. Действительно, в третьем поколении не наблюдалось ни малейших поползновений к вольнодумству. Старший сын – Петр Столыпин в студенческой молодости избежал увлечений радикальными идеями, что было обычным явлением даже для самых благонамеренных в будущем людей. Младший – Александр Столыпин, ставший журналистом, сотрудничал в консервативной газете «Новое время».

В начале XX в. такие течения русской общественной мысли, как славянофильство и западничество, уже были размыты, и Столыпина нельзя было считать принадлежащим к какому-то из этих направлений. Для сравнения скажем, что предыдущий глава правительства С.Ю. Витте в молодости испытал сильное влияние славянофильских идей, а в зрелые годы стал сторонником теории национальной экономики Ф. Листа. Нам неизвестно имя мыслителя, который оказал бы такое же воздействие на мировоззрение Столыпина. Вероятно, он был знаком с трудами Д.А. Столыпина, хотя бы потому, что тот являлся его родственником, но нет никаких сведений, что П.А. Столыпин увлекся позитивистской теорией О. Конта, которую популяризировал его двоюродный дядя.

Столыпин не отвергал западный опыт и даже пристально его изучал, но в основном в экономической и отчасти в социальной сферах. Последнее, кстати говоря, было достаточно смелым поступком, так как страхование рабочих и тому подобные меры считались едва ли не социализмом. Столыпин также ссылался на опыт «благоустроенных западных государств» и даже республиканской Франции, но исключительно в административной области. Перенесение западного политического опыта на русскую почву казалось ему преждевременным. «Помилуйте, разве мы готовы к парламентаризму?» – восклицал он.

Между тем перед правительством, в состав которого вошел Столыпин, впервые в российской истории стояла задача наладить отношения с парламентом. В августе 1905 г. было объявлено о созыве Государственной думы. Название этого выборного органа было заимствовано из проектов Михаила Сперанского, с которым переписывался двоюродный дед П.А. Столыпина. В начале XIX в. проект Сперанского не был воплощен в жизнь, но к этой идее вернулись почти столетие спустя. Государственная дума, получившая название Булыгинской по имени министра внутренних дел, проектировалась как законосовещательная. Однако Булыгинская дума была сметена, так и не собравшись. С.Ю. Витте, еще недавно доказывавший несовместимость самодержавия с выборным началом, подготовил Манифест 17 октября 1905 г., в котором провозглашалось: «Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей». После подписания Манифеста Николай II говорил: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное».