Собрание стихотворений - Борис Чичибабин

Сонеты из книги

«82 сонета и 28 стихотворений о любви»{278}

Сонеты к картинкам{279}

                1. ПАРУСА{280}

Есть в старых парусах душа живая.Я с детства верил вольным парусам.Их океан окатывал, вздувая,и звонкий ветер ими потрясал.

Я сны ребячьи видеть перестали, постепенно сердцем остывая,стал в ту же масть, что двор и мостовая, —сказать по-русски — крышка парусам.

Иду домой, а дома нынче — стирка.Душа моя состарилась и стихла.Тропа моя полынью поросла.

Мои шаги усталы и неловки,и на простой хозяйственной веревкетряпьем намокшим сохнут паруса.

1960-е

       2. ВЕЧЕРОМ С ПОЛУЧКИ{281}

Придет черед, и я пойду с сумой.Настанет срок, и я дойду до ручки.Но дважды в месяц летом и зимоймне было счастье вечером с получки.

Я набирал по лавкам что получше,я брился, как пижон, и, Бог ты мой,с каким я видом шествовал домой,неся покупки вечером с получки.

С весной в душе, с весельем на губахидешь-бредешь, а на пути — кабак.Зайдешь — и все продуешь до полушки.

Давно темно, выходишь, пьяный в дым,и по пустому городу один —под фонарями, вечером, с получки.

1960-е

      3. НА СУМЕРЕЧНОЙ ЛЕСТНИЦЕ{282}

В вечерний час на сумеречной лестницестою, плечом о стенку опершись.Где был — там нет. По лестнице не лезется.В кармане руки. Злобен и ершист.

Ну что, приятель? — думаю. — Держись.Все трын-трава, пусть сердце перебесится.А на душе — хоть в пропасть, хоть повеситься.Ночь, никого — и лестница. Эх, жизнь!

Ни добрых слов, ни красного денька.Все — ничего, водилась бы деньга.Была б деньга — пожить бы хоть с полмесяца.

Найти б себя, Поверить бы другим.Смертельно грустно, как там ни прикинь,в вечерний час на сумеречной лестнице.

1960-е

               4. ПОСТЕЛЬ{283}

Постель — костер, но жар ее священней:на ней любить, на ней околевать,на ней, чем тела яростней свеченье,душе темней о Боге горевать.

У лжи ночной кто не бывал в ученье?Мне все равно — тахта или кровать.Но нет нигде звезды моей вечерней,чтоб с ней глаза не стыдно открывать.

Меня постель казенная шерстила.А есть любовь черней, чем у Шекспира.А есть бессонниц белых канитель.

На свете счастья — ровно кот наплакал,и, ох, как часто люди, как на плаху,кладут себя в постылую постель.

1960-е

         5. ВОСКРЕСНЫЙ ДЕНЬ{284}

В воскресный день с весельем невезенье —оно давно у нас отменено.Наводит телек панику на семьи,приелась вдрызг эротика в кино —

и, как всегда, все к водке сведено,и уж нельзя взирать без омерзенья,как мы проводим наши воскресенья.Да сам-то я хоть чем-нибудь иной?

К чужим страну бездумчиво ревную.Пойду вздремну, потом пойду в пивную.Там воздух сиз от дыма и кощунств.

Грохочет рок. Ругают демократов.Взял кружку впрок, печаль в нее упрятав,и на пропащих девочек кошусь.

1990-е

                6. ОСЕНЬ{285}

О синева осеннего бесстыдства,когда под ветром, желтым и косым,приходит время помнить и поститьсяи чад ночей душе невыносим.

Смолкает свет, закатами косим.Любви — не быть, и небу — не беситься.Грустят леса без бархата, без ситца,и холодеют локти у осин.

Взывай к рассудку, никни от печали,душа — красотка с зябкими плечами.Давно ль была, как птица, весела?

Но синева отравлена трагизмом,и пахнут чем-то горьким и прокислымхмельным-хмельные вечера.

1960-е

          7. ЧТО Ж ТЫ, ВАСЯ?{286}

Хоть горевать о прошлом не годится,а все ж скажу без лишней чепухи:и я носил погоны пехотинцаи по тревоге прыгал в сапоги.

У снов солдатских вздохи глубоки.Узнай, каков конец у богатырства, —свистя душой, с высотки покатитьсяи поползти за смертью в лопухи.

А в лопухах, служа червям кормежкой, —лихой скелет с распахнутой гармошкой,в ее лады запутался осот.

Тряся костьми и в хохоте ощерен,в пустые дырки смотрит чей-то черепи черным ртом похабщину несет.

1960-е

     8. ДЕМОН ДЕМОКРАТИИ{287}

Я — демократ не на заморский ладкакой-то там ква-ква-адвокатуры.Я — демократ и рыцарь диктатурыв рабочей робе, красен и крылат.

Я — демократ и рад, когда корятее враги, корыстны и понуры,но, свету сын, но любящему брат,молюсь добру из-под звериной шкуры.

Себе ж на гибель гимн пою мечам,вселившим страх в магнатов и мещан,набитых злом, в невежестве чванливых.

Где Божий стан? Где войско палача?Но, темный век по-свойски волоча,сквозь строй врагов иду во тьму, свалив их.

1957, 1990-е

                 9. ХОРАЛ{288}

Дай заглянуть в глаза твои еще хоть.Скажи хоть раз, что ты была не сном…Под сапогами, черными, как деготь,кричит заря в отчаянье смешном.

Святые спят. Их плачем не растрогать.Перепились на пиршестве ночном.Лишь чей-то возглас: «Господи, начнем!»И детский крик. И паника. И похоть.

На небесах горит хорал кровавый.Он сбрасывает любящих с кроватей.Он рушит стены, грозен и коряв.

Кричит в ночи раздавленное детство,и никуда от ужаса не деться,пока гремит пылающий хорал.

1960-е

10. НЕ ВИЖУ, НЕ СЛЫШУ, ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ{289}

Не вижу неба в петлях реактивных,не вижу дымом застланного дня,не вижу смерти в падающих ливнях,ни матерей, что плачут у плетня.

Не слышу, как топочет солдатня,гремят гробы, шевелятся отцы в них,не слышу, как в рыданьях безотзывныхтрясется мир и гибнет от огня.

Знать не хочу ни жалости, ни злобы,знать не хочу, что есть шуты и снобы,что боги врут в руках у палача.

Дремлю в хмелю, историю листаю, —не вижу я, не слышу я, не знаю,что до конца осталось полчаса.

1960-е

      11. ЛЮДИ И БУМАГИ{290}

Не жди добра от множества бумаг.В конце концов они своей лавинойсомнут твой мир, задушат хваткой львиной,и ложь и страх поселятся в умах.

Кто уцелеет, станет жить впотьмах,без дум, без крыльев, нижней половиной,забудет чудо тайны соловьинойи средь бумаг состарится бедняк.

Он заслужил судьбу свою: вольно ж!А ты не жди, а ты тревожь покой их.Давно пора нагрянуть на вельмож,

на души их бумажные, у коихрабочий класс не сходит с языка,а на рабочих смотрят свысока.

1957, 1990-е

           12. ПЛЕМЯ ЛИШНИХ{291}

Мы — племя лишних в городе большомс дворами злыми, с улицами старыми,где люди глушат водку и боржом,и врут в глаза, и трусят, как при Сталине.

Сто стукачей к нам сызмала приставлены,казенный дом на тысячу персон.А мы над всеми верами поржем.А сами вовсе верить перестали мы.

Мы — племя лишних в этой жизни чертовой,и мы со зла кричим: «А ну, еще давай!»Нас давит век тяжелый, как булыжник.

В ракетных свистах да в разрывах атомныхмы — племя лишних, никому не надобных.И мы плюем на все. Мы — племя лишних.

1960-е

         13. ДВА БОРОДАЧА{292}

Сидят и пьют Толстой с Хемингуэем —тот бородач и этот бородач.Им есть за что, покуда мы говеем,теряя вкус тюремных передач.

Их стих застал в какой-то из кофеен,доступной тем, кто волен и бродяч.Они ушли от воздуха удач.Их ратный пир огнем боев овеян.

За встречу пьют, о главном бормоча.Беседе той не нужно толмача.Ей движет хмель, который нам неведом.

В летах безбожных не оледенев,им есть зачем побыть наедине,бородачам, отверженцам, поэтам.

1960-е

      14. СТАРИК-КЛАДОВЩИК{293}

Старик-добряк работает в райскладе.Он тих лицом, он горестей лишен.Он с нашим злом в таинственном разладевесь погружен в певучий полусон.

Должно быть, есть же старому резон,забыв лета и не забавы ради,расколыхав серебряные пряди,брести в пыли с гремучим колесом.

Ему — в одышке, в оспе ли, в мещанстве —кричат людишки: «Господи, вмешайся!Да будет мир избавлен и прощен!»

А старичок в ответ на эту речь ихтвердит в слезах: «Да разве я тюремщик?Мне всех вас жаль. Да я-то тут при чем?»

1960-е

                   15. СЕЛО{294}

На кой мне ляд проваливаться в ад?Бродить по раю, грешный, не желаю.Зато в селе всему, что помню, рад:дымку печей, кудахтанью и лаю,

шатрам стогов и шаткому сараю,где дышит хмель и ласточки шалят.Страды крестьянской праведность и ладв крови храню и совесть с ней сверяю.

До зорьки встать, быть к полдню молодцом,разлечься на ночь к воздуху лицом,охапку снов поклавши в изголовье.

Нет, сельский дух и в храме не изъян:и красота корнями из крестьян,ей и дерьмо коровье на здоровье.

1960-е

         16. ЖЕНЩИНА У МОРЯ{295}

Над вечным морем свет сменила мгла.Плывут валы, как птицы в белых перьях.Всей красоты не разглядеть теперь их,лишь пыль от них на камушки легла.

И женщина, пришедшая на берег,в напевах волн стоит голым-гола,как хрупкий храм. И соль на бедрах белых,и славят ночь ее колокола.

Две наготы. Два неба. Два набата.Грозна душа седого шалуна,и, вся его дыханием объята,

как синева, хмельна и солона,стоит у моря женщина ночная,сама себя не видя и не зная.

1960-е

                    17. ВЕТЕР{296}

Дуй, ветер, так, чтоб нам дышать невмочь,греми в ушах, перед глазами черкай,прочней вяжи моих морозов мощьс ее весной, мучительной и зоркой.

Не бойся ветра, нежная, как ночь,ни буйства страсти, сумрачной и горькой.Мы крещены бедой и черствой коркой.И только ветер смеет нам помочь.

У жизни есть на всякого указки.Но мы вступаем в заговор цыганский.Возврата нет. Все брошено в былом.

Ладонь в ладонь! Черны или червонны —любовь и ветер — больше ничего мыв тревожный путь с собою не берем.

1960-е

                    18. СНЕГ{297}

А ну, любовь, давай в оконце глянем —в душе разор, а в мире красота.Что за зима, как будто в детстве раннем,трескучим светом пышно разлита!

Белым-бело, а зорька золота.И год пройдет, а в город не нагрянем,к щеке щека прильнув к искристым граням,не для людей отливы изо льда.

А Бог дохнет — и с неба хлынут хлопьяи белизну сияньем обновят.Нет, Божий мир ни в чем не виноват.

Он бел и свеж до неправдоподобья.Бездарна жизнь, но в двух вещах мудра:есть огнь и снег, все прочее — мура.

1960-е, 1990-е

          19. ВЕСЕННИЙ ДОМ{298}

Я помню дом один весною в городе.Его за то я в памяти храню,что по его карнизам ходят голубии снег лежит у крыши на краю.

Еще мокрынь, еще деревья голы те,но, вся отдавшись нежному вранью,горит девчонка в том весеннем холоде,в мальчишеских ладонях, как в раю.

Взлетают неба синие качели.А дом стоит, тяжелый от капели,а льды звенят, а снег никак не стается.

Мне холода вовек не возомнятся.Моим девчонкам всем по восемнадцать.Я никогда не доживу до старости.

1960-е

           20. СМУТА НА РУСИ{299}

Толкуют сны — и как не верить сну-то?Хоть все потьмы слезой измороси.Услышу: «Русь», а сердце чует: «смута»,и в мире знают: смута на Руси.

А мы-то в ней, как в речке караси.А всей-то жизни час или минута.И что та жизнь? Мила ль она кому-то?На сей вопрос ответа не проси.

А вот живу, не съехавши отсюда!Здесь наяву и Чехов жил, как чудо,весь мир даря вниманьем и тоской.

Есть смуте срок. Она ж неуморима,моя Россия — Анна и Марина иБожьи светы — Пушкин и Толстой.

1990-е

Политические сонеты{300}