Князья Эльдорадо - Владимир Лошаченко

К битве с войском польским корпус тщательно готовился: рыли длинные траншеи, перед пехотными полками ставились рогатки, вкапывались заостренные бревна под наклоном в сторону неприятеля, в землю вбивались колышки – словом, создавали «комфортные» условия для вражеской конницы. В центре встали три обученных русских полка, рекруты и иноземные полки на флангах. Гвардейский полк Кошкин оставил при себе в резерве. Юсупов с ротой спецназа отправился на правый фланг к тридцатитысячной казачьей коннице – для пригляда. Казаки укрылись за густым перелеском, дожидаясь своего часа.

Вечером перед битвой рядом с палаткой на столике, покрытом холстиной, командир первой роты Ямпольского добровольческого полка, лейтенант, князь Георгий Кошкин-Эльдорадо чистил личное оружие. Делал все аккуратно и не спеша. Закончив с наганом и пистолетом «Глок», который отец почему-то называл неудачной копией, взялся за именной карабин «СКС-45». Этот ствол ему на день рождения подарил дядя Илья. Таких карабинов штучной работы насчитывалось не больше десятка. Гоша любил оружие и тщательно за ним ухаживал. Дядя Илья из последнего рейса привез оптический прицел и объяснил, как им пользоваться. Почистив дуло шомполом и куском тряпицы, снял затвор и боевую пружину. Затем начал чистить машинным маслом детали. Сидевший рядом Нунга, прикрыв глаза, тянул свою нескончаемую песню вполголоса. Где-то задерживался денщик, умотавший полчаса назад за ужином. Солдаты укрепляли траншеи жердями, слышался стук топоров и приглушенная перебранка. Над позициями стелились дымки походных кухонь и костров. Стоял одуряющий запах трав – лето в разгаре. Гошино увлекательное занятие прервал незнакомый сержант. Козырнув, тот доложил:

– Сержант Хельцман. Привел два отделения спецназа.

И уточнил:

– По приказу князя Кошкина-Эльдорадо.

– Если прибыли для усиления роты, то что-то вас маловато.

– Нет, господин лейтенант, у нас другая задача.

Достав из кармана небольшой пакет, вручил Гоше:

– Это от князя.

Гоша вскрыл письмо, точно – рука отца. Коротко и сжато написано. Спецназовцы – личная Гошина охрана, одного Нунги маловато будет. Просил не лезть, куда не надо, и надеялся, что сын не посрамит воинской чести. Лейтенант с непроницаемым лицом прочел послание и, кивнув прибывшим спецам, сказал:

– Получите палатки у каптенармуса, скажите ему, что встали у нас на довольствие. Кухня в той стороне.

Сержант молча козырнул, и спецназовцы небольшой цепочкой двинулись на ужин. Гоша взялся за сборку карабина. Оптику держал отдельно в замшевом футляре. Объявился денщик, обвешанный котелками. Сев отведать кулеша, Гоша никак не мог понять, что его зацепило в появившихся спецах, как их называли в армии. Только добравшись до взвара с яблоками, понял – вооружение. То, что у каждого бойца автомат, – это понятно, а вот две пистолетные кобуры на поясе – интересненько. Мало того, у каждого спеца – кинжал в ножнах и в кармашках на бедрах два метательных ножа с короткими рукоятками.

– Ну, отец, удружил, прислал целых два отделения волкодавов. Перед бойцами неудобно.

Видимо, последние мысли он высказал вслух, так как встрепенулся Нунга.

– Извините, князь, но вы совершенно не правы. Ваш отец не только великий воин, но и предусмотрительный человек. Не забывайте, вы единственный наследник, и ваши родители возлагают большие надежды на любимого сына.

Гоша поперхнулся взваром:

– Нунга, первый раз слышу, чтобы ты изъяснялся высоким штилем.

Тсонга белоснежно улыбнулся:

– Ну не все же негры – тупые черномазые обезьяны, – и скорчил дебильную рожу.

Оба расхохотались. Гоша после этого разговора стал по-другому смотреть на тсонга. На ночь для успокоения еще раз перечитал мамины и Белкины письма. Большого страха он перед битвой не испытывал, а вот холодок неизвестности присутствовал. Отец всегда говорил:

– Не боится только идиот. Зажми страх в кулак, еще лучше – войди в состояние ярости.

Родитель знал, что говорил – недаром прошел суровую воинскую школу. Кошкин-старший к армейской жизни сына приучал с малолетства. Закалял не только физически, но и воспитывал волю к победе. Потому и юнкерское училище Гоша окончил спокойно, без напряга. Почитав милые послания, разделся и лег спать на раскладную деревянную кровать.

С раннего утра над Краковским полем накрапывал мелкий дождик. В шесть ноль-ноль в польском и русском лагерях заголосили горнисты, объявляя побудку. Зашевелилась многотысячная масса людей, разделенная тремя километрами. Казалось бы, ничтожное расстояние, но очень символичное, пройдя которое в скором времени воины разделятся на живых и мертвых. Задымились костры и полевые кухни, слышались отрывистые звуки команд, понеслись на конях бесшабашные ординарцы. Надо сказать, в русском военном лагере порядка гораздо больше, чем у поляков. Наши бойцы уже сели завтракать, а польские жолнежи только продирали глаза после вчерашней пьянки.

– О, Матка Боска, зачем я вчера выхлестал столько вина?

После завтрака в большой штабной палатке собрались командиры полков и несколько казачьих атаманов с гетманом Хмельницким. Совещание вел князь Кошкин-Эльдорадо, князь Юсупов-Эльдорадо сидел рядом. Разложив на большом столе схематическую карту, начальник штаба, капитан Вельяминов, посвятил присутствующих в суть будущего сражения. Порядки русских войск и неприятеля для наглядности выполняли каленые орехи и маленькие деревянные плашки.

Командиры полков – фон Рогенау и Риде – торопливо записывали в книжицы ход операции, остальные внимательно слушали. Богдан хоть и делал присутственную морду, однако мыслями был далеко. Сегодня ночью его шатер посетили посланники гетмана Вишневецкого, притащившие бочонок золота. Один из них – шляхтич со шрамом на все лицо – на ухо Хмельницкому передал предложение Вишневецкого: в разгар сражения ударить казачьей конницей на москалей. В награду после битвы Богдан получит два бочонка золота, один из них – старшине.

– А это злато, – поляк кивнул на принесенный бочонок, завернутый в холстину, – так, аванс.

Они поговорили минут десять, уточняя детали будущего предательства. Вначале гетман согласился. С ходу блеск злата затмил разум, а вот после ухода шляхтичей призадумался. Грузно засел с кувшином вина чуть ли не до утра. Подумать есть над чем. Он прекрасно осознавал, что у поляков, несмотря на трехкратный перевес в живой силе, шансов нет. С другой стороны – вот оно золото, а будет вдвое больше. Но вспоминая пронзительные, выворачивающие душу глаза князя Кошкина, его начинал бить озноб. Под утро заснул гетман кошмарным жутким сном. Приснилось, что князь лично сажает его на кол. Проснулся от собственного крика весь в поту. Прибежавшего казачка-денщика обругал матерно и запустил в него сапогом. Потом, придя в себя, приказал подать умыться, вытерся рушником и сел завтракать. Кусок не лез в горло, опростал чарку горилки и все.

Совещание закончилось через час. Командиры полков потянулись к выходу.

– А вас, гетман, попрошу остаться, – с мюллеровской интонацией отчеканил князь Кошкин.

Илья фыркнул и выкатился вслед за командирами. Хмельницкий, уставясь в пол, обливался холодным потом.

– Уважаемый гетман, вы мне ничего не хотите сказать? – медовым голосом спросил Кошкин.

Богдан хотел ответить, но слово «нет» застряло в глотке, и он, стараясь не смотреть на князя, лишь отрицательно помотал головой.

– Имей в виду, предашь – лично посажу на кол. Свободен.

Гетман пулей выскочил наружу, неистово крестясь. Вмиг понял, эта, с косой, только что стояла рядом, радостно скалясь в страшной улыбке.

«Слава Богу, пронесло. Нет, ну его к бесу, поляцкое золото. Своя шкура дороже».

Гетман чертом взлетел на коня и рванул со всей мочи от страшного князя. Старшина еле поспевала за ним, недоуменно переглядываясь:

– Какая муха укусила Хмельницкого?

Ямпольский полк стоял впритык к третьему пехотному полку, занимая две траншеи. Гошину роту, как самую обученную и имеющую большее количество огнестрела, поставили в центре.

Княжич в последний раз инструктировал своих копейщиков:

– При атаке вражеской конницы первый ряд на колено. Упереть копья покрепче в землю, левый бок прикрываете щитом. Второй ряд, стоя принимаете удар. Держимся плотно друг к другу, не вздумайте разрывать строй. Сами погибнете и товарищей подведете. Нашего ежа невозможно взять ни одной конницей, проверено не раз, еще со времен Александра Македонского.

Шестьдесят бойцов, вооруженных карабинами, расположил в центре, в мелкой траншее на пригорке. Солнце нехотя проглядывало из-за низких облаков. Свежий ветерок гонял волнообразно по полю ковыль, в траве свиристели мелкие птахи. Гоша глянул на часы – подарок отца: «О, уже восемь двадцать, чегой-то поляки задерживаются».