Сиятельные любовницы - Анри Кок

Если б вместо того, чтобы грезить с открытыми глазами в своих покоях в Фарнезино о той минуте, когда он соединится с Маргаритой, Рафаэль с помощью какого-нибудь доброго волшебника перенесся в эту ночь в комнату дочери булочника, то едва лишь зародившаяся любовь если и не рухнула бы окончательно, в любом случай сильно поуменьшилась бы.

В полночь, когда ее отец и его работники занимались печением хлебов, Маргарита находилась с мужчиной в своей комнате.

Правда, это был ее будущий муж, Томазо Чинелли, который каждую ночь проезжал тридцать миль, чтобы увидаться с будущей женой.

Что прикажете делать! По различным причинам свадьба Томазо и Маргариты была отсрочена на год, а чтобы хоть как-то успокоить свое нетерпение, обрученные брали задаток у настоящего за счет будущего.

А Форнарина, — о лукавица! — отрицательно покачала головой, когда Рафаэль спросил у нее, любит ли она своего жениха!..

Но, быть может, мы не вправе обвинять ее во лжи?.. Если она любила его, то, возможно, это было в прошлом, или же он не любил ее более?..

Нам легко будет удостовериться в этом, если мы перенесемся на место свидания двух любовников.

Томазо оставлял свою лошадь в соседней гостинице, потом перескакивал через стену в сад, где дожидалась его Форнарина. Оттуда рука об руку они входили на цыпочках по маленькой лестнице в комнату, которую следовало бы назвать брачной. Так бывало каждую ночь в течение целого месяца, так было и в эту ночь…

Итак, они были вместе, в комнате с тщательно запертой дверью, освещаемой дрожащим светом одинокой лампы. Но как бы ни был слаб этот свет, его было достаточно, чтобы заставить блистать ожерелье на шее Форнарины, которого жених ее не заметил в сумраке сада.

— Что это значит? — вскричал он. — Ожерелье?

Быть может, молодая девушка предвидела и даже приготовила этот эффект, потому что осталась спокойной.

— Ну, да, — ответила она, — ожерелье… И я полагаю, недурное ожерелье?..

— Прекрасное! — сказал Томазо, рассматривая вблизи драгоценность. — А кто тебе подарил его?..

— Сеньор Рафаэль Санти, живописец его святейшества Папы, который работает в настоящее время в Трастеверино, во дворце сеньора Чиджи.

— А!.. А за что ж он подарил его тебе?

— Чтоб я согласилась служить моделью для его картин.

— И ты согласилась?

— Глупец!.. Я же приняла ожерелье!

— А твой отец позволил?

— Он позволил за пятьдесят золотых экю, которые дал ему сеньор Рафаэль.

— Пятьдесят золотых экю твоему отцу?.. Тебе — царское ожерелье?.. Сеньор Рафаэль великодушен!.. Он, кажется, находит тебя красивой!..

— Разве он ошибается?

— Нет… по…

— Что но?..

— Но ты моя невеста, моя жена, Маргарита!.. А если я против, чтобы ты служила моделью?..

Голос Томазо мало-помалу изменялся, лицо покрылось смертельной бледностью… Пока только изумленный и обеспокоенный, он, однако, сверкал глазами и угрожал.

Форнарина без смущения снесла эту угрозу и возразила тем же бесстрастным голосом:

— Если ты воспротивишься этому, я опечалюсь, но все-таки настою на своем…

Молодой человек схватил свою любовницу за руку, в страшной ярости прошипел:

— Так я более не жених твой? Ты отрекаешься от меня?

— Кто это говорит? Я выйду за тебя замуж… позже… Теперь мне представляется случай обогатиться, я им воспользуюсь.

— Обогатиться!.. Изменница!.. Сделаешься любовницей сеньора Рафаэля, разумеется?.. Этот живописец развратник, вся Италия знает это — он содержит куртизанок. Ты тоже хочешь сделаться куртизанкой?..

— По чистой совести — да! Если, как честная женщина, я буду вынуждена переносить то, что переношу сейчас… Ты мне раздавишь руку!..

Форнарина произнесла эти слова, не меняясь в лице: кроме почти неприметного сжатия бровей, ничто в ее чертах не выражало ее страдания, но когда Томазо отпустил ее белую полную ручку, он не мог не заметить на ней синеватых следов своих пальцев.

Он ощутил стыд и сожаление и упал на колени.

— О, прости, прости, Маргарита!.. — пробормотал он с рыданием.

— Я прощаю тебя с условием, — сказала она.

— Каким?

— Пока снова не позову, ты останешься в Альбано.

Бедный юноша в отчаянии заломил руки.

— Ах! Ты… ты, — рыдал он, — хочешь стать любовницей сеньора Рафаэля? Ты хочешь оставить этот дом?

— Я хочу того, чего хочу, но ты должен выбрать одно из двух: или никогда не видеть меня, противясь мне, или увидеться на днях, подчинившись.

— Но то, что ты требуешь, ужасно, Маргарита! Я все-таки твой жених и в качестве жениха имею право…

— Жениться на мне против моей воли?.. Ха! Ха!.. Ха!.. Я тебя не боюсь!.. Да, я не боюсь, что ты насильно поведешь меня к алтарю, хотя ты очень силен…

Форнарина с горькой усмешкой смотрела на свою посиневшую руку.

— А когда ты позовешь меня? — спросил Томазо после некоторого молчания.

— Я ничего не знаю. Быть может, скоро, быть может, нет…

— Но клянешься ли ты, что рано ли, поздно ли — это будет?

— Клянусь.

— И тогда выйдешь за меня замуж?

Усмешка Маргариты стала иронической.

— Если ты захочешь, да! — сказала она.

Томазо встал.

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен, по также с условием…

— Каким?

— Ты повторишь мне эту самую клятву в церкви Санта-Мария-дель-Пополо.

— Охотно. Пойдем.

Молодая девушка направилась к дверям.

— О! Еще рано! — возразил Томазо, удерживая ее. — У нас есть еще четыре часа ночи… для последнего раза, Маргарита, которые я проведу с тобой…

Маргарита не возражала, она отдалась ласкам своего любовника, которым вскоре начала отвечать с неменьшей страстностью. В жилах этих двух существ, казалось, текла лава, когда они предавались любовным утехам…

Но Томазо обманулся. Мог ли он подумать, что эта женщина, которая, по-видимому, не могла насытиться его поцелуями, перестала его любить?

Она отдыхала рядом с ним, погруженная в сладострастную истому.

— Маргарита! Моя возлюбленная! — сказал он. — Правда, мы не расстанемся, мы не можем расстаться?.. Не правда ли, все, что ты мне говорила сейчас, — все это шутка?..

Она вздрогнула, открыла глаза, вскочила с постели и быстро оделась.

— Если мы хотим пораньше отправиться в церковь Санта-Мария-дель-Пополо, то теперь самое время, — сказала она.

Томазо с минуту оставался неподвижен, бледен, суров, и мрачный взгляд его был устремлен в пустоту.

Кто знает, какая злая мысль гнездилась в эту минуту в его мозгу?

Но она приблизилась к нему улыбающаяся…

— Я готова. Идем!..

Он тоже встал, поправил свою одежду и последовал за нею.