Вся Робин Хобб в одном томе - Робин Хобб

если ее разум затуманен опием. Я надеялся, что Спинк примет мое сообщение всерьез. Я узнаю, помогло ли мое предостережение, не раньше, чем войска вступят в бой. А до тех пор мне следует держать свои сомнения при себе, особенно пока я подпитываю неуверенность мальчика-солдата в боеготовности его армии. Снова и снова я вспоминал о том, как кадеты в Академии поднимались еще до зари. И как еще мальчишкой наблюдал за подкреплениями, маршем направлявшимися в восточные крепости мимо отцовских владений. Даже под конец долгого дневного перехода солдаты держали строй ровным, а головы — поднятыми. Мальчик-солдат наблюдал за тем, как его воины собираются кучками вокруг недавно назначенных командиров. У них не было единообразия ни в одежде, ни в снаряжении, в их действиях напрочь отсутствовали четкость и дисциплина — необходимые составляющие военных действий, насколько мне известно. Но от единственной их сильной стороны кровь стыла в моих жилах. На каждом лице читалась ненависть. Жажда не просто убийства, но кровавой резни слышалась в их жестоких клятвах и небрежно заключаемых с приятелями пари. Сегодня погибнут многие. Я вдруг вспомнил старого бога Орандулу, но тут же выкинул его из головы. Я не хотел привлечь его внимание, не хотел, чтобы он истолковал предстоящее кровопролитие как предложение сделки.

Но когда разношерстные войска мальчика-солдата выстроились, чтобы великие быстроходом перенесли их на опушку леса, я не мог не увидеть в происходящем руку бога равновесия. Смогут ли ненависть и решимость перевесить опыт и дисциплину? Я вдруг понял, почему старого бога смерти также считают и богом равновесия. Что угодно можно уравновесить, перемещая опору. И у меня возникло неуютное ощущение, что я сам стал такой опорой, которую кто-то сдвинул.

Мальчик-солдат попрощался с Оликеей. Все кормильцы, кроме охраны Дэйси, останутся здесь с Кинроувом и Джодоли. Дальше воины под предводительством Дэйси и мальчика-солдата пойдут одни. И вновь мы больше вели наших немногочисленных лошадей в поводу, чем ехали верхом. Я так и не видел, чтобы Дэйси садилась в седло. Приятно было думать, что она окажется скверной наездницей.

День и тускнеющий свет недолгого вечера минули в мелькающих картинах быстрохода. Снег лежал сугробами там, где он просачивался сквозь кроны деревьев. От холода трескались губы и немели лица. Воинов постепенно охватывали недовольство и уныние. Полагаю, кое-кто охотно повернул бы обратно, но из-за быстрохода оказался перед выбором: идти с нами или еще несколько дней тащиться в одиночестве к оставшемуся далеко позади лагерю. Так что они шли, но даже не пытались скрывать свое раздражение.

Впервые с тех пор, как Дэйси вошла в нашу жизнь, при ней не было меченосцев. Кинроув с Джодоли отказались даже пробовать переносить быстроходом кого-то, при ком будет железо, сообщив, что само присутствие этого металла поблизости разрушит их магию. Не знаю, боялась ли Дэйси, что мальчик-солдат воспользуется возможностью отомстить. Как и он, она оставила новых кормильцев в лагере, но двое прежних, теперь уже как воины, шли по обеим сторонам от нее. Их бронзовые мечи казались столь же опасными, как и железные, а сами они выглядели вполне уверенными в себе. Теперь им стоило волноваться лишь о своем умении обращаться с оружием, а не о том, как уберечь великую от случайных ушибов и неудобств. Следом еще один воин вел в поводу огромную лошадь, на которой Дэйси собиралась ехать в битве. Пока что ее использовали как вьючное животное, нагрузив на нее мешки со смоляными факелами.

Сегодня мальчику-солдату и Дэйси предстояло пройти пешком немалое расстояние, что само по себе уже было испытанием для столь крупных людей, не привычных к подобным нагрузкам. Мальчика-солдата беспокоил не столько холод, сколько жар, выделяемый его телом при ходьбе. Он предпочел бы не потеть, поскольку прекрасно представлял, как быстро замерзнет, стоит им остановиться, но мало что мог с этим поделать. Я вновь претерпевал неприятные рывки и качку, пока магия тащила нас, но утешал себя тем, что мальчику-солдату приходится не легче.

Сумерки сгустились рано, поскольку мы остались к востоку от гор, заслонивших свет более позднего заката, к которому я успел привыкнуть. Последняя часть нашего путешествия прошла в темноте. Как-то не по себе становится, когда магия увлекает тебя вдаль, а местность вокруг становится все темнее и выстуженнее. У леса деревьев предков, обрывавшего Королевский тракт, наше странное путешествие внезапно закончилось. Во мраке и холоде вдруг замельтешили люди и около дюжины лошадей. Воины тихонько переговаривались, разыскивая друг друга в темноте. Дэйси все удачно рассчитала. Она выгрузила факелы и один за другим зажигала их магией, передавая горящие дальше.

Кроны деревьев-великанов вокруг нас изрядно отягощал снег, по большей части так и не достигавший земли. Кое-где он осыпался в сугробы, но в основном не доходил и до колен. Воины быстро насобирали дров, и вскоре во тьме вспыхнуло и затрещало два десятка костров. Свет обращал мелькающие тени в чудищ, а поднимающиеся вверх потоки жара ерошили ветви деревьев, суля скорую капель или обвалы снега нам на головы. Мальчик-солдат переходил от одного костра к другому, беседуя с избранными им командирами. Некоторые из них вполне справлялись с сержантскими обязанностями: заботились о своих людях, следили, чтобы тем хватило и воды, и пищи. Другие, гордясь новообретенным положением, больше изводили воинов, чем действительно ими руководили. Им следовало бы самим выбирать себе командиров, решил я. Это бы больше соответствовало местным обычаям. К собственному удивлению, я видел, как попытки мальчика-солдата насадить в войске спеков гернийскую военную дисциплину противоречат их культуре, а сам он явно этого не замечал. И я вновь усомнился в том, так ли уж полно наше слияние.

Завершив обход, он вернулся к собственному костру, у которого собрались воины из его клана. Несколько долгих мгновений он потратил на сожаления о том, что не сблизился с ними раньше, чтобы теперь полностью на них положиться. Мальчик-солдат улыбнулся им и спросил, не тревожит ли их что-нибудь, но ответы выслушал не слишком внимательно. Через несколько часов от них будет зависеть сама его жизнь, а он едва знал этих людей, равно как и прочих своих подчиненных. Он ничуть не лучше, намекнул я, тех равнодушных офицеров, под началом которых я служил в Геттисе. Я безжалостно подрывал его уверенность в себе и своей способности командовать. Я вдруг задумался, не поступал ли он со мной так же, пока я оставался рабом и пленником своего отца? Не он ли в том числе мешал мне вырваться на свободу и начать новую жизнь? Сама мысль о такой