Добрым демоном и револьвером - Харитон Байконурович Мамбурин

было своих способностей, сейчас болезненно переживали эту разлуку. Те из них, чьи организмы были менее зависимы или более крепки, сейчас находились в шоке и прострации, не отрывая от меня остекленевших взглядов. Впрочем, как и Дикурий Октопулос, несмотря на то что Тишина сильно ударила по греку, заставив того буквально опереться на собственные руки, чтобы удержаться в стоячем положении.

Голова начала слегка побаливать.

Они, все они, сейчас вызывали у меня нечто, вроде сочувствия. Столь привычное им Зазеркалье было невероятно важным элементом жизни. Оно объединяло Древних, позволяло монархам всех стран приватно общаться между собой, служило для быстрого перехода из одного места в другое, являлось спасательным кругом, если кто-то из них заболеет или будет ранен, гарантируя сверхбыструю доставку лекаря, лекарства или эликсира из «Пещеры дракона». А теперь…

Эту привилегию, эту жизненно важную штуку у них забирают. Но до осознания этой сложной и невероятно неприятной концепции нужно еще дойти. На данный момент большинство из Сбора Свидетелей, лишь краем сознания коснулись этого совершенно неприемлемого для них факта. А вот два трупа из рода Грейшейдов, оо… это совершенно другой вопрос!

Двое Древних убиты на глазах у Сбора Свидетелей.

Пусть переваривают. Мне нужно немного пройтись, так что общий шок не повредит. Не хотелось бы убить еще кого-нибудь. Лишнего.

Пока я неторопливо хромал вдоль стола к Октопулусу, не отрывающему от меня глаз, несколько Древних потеряли сознание, свалившись на пол. Во всяком случае, я надеялся, что они просто вырубились, а не что-то похуже, но тут уж, как говорится, ничего не поделаешь. Гранд-финал этого акта состоялся, но одну точку лично для себя я еще хотел поставить.

Грек вблизи был похож на карлика. Старого, сморщенного, лысого карлика весом едва ли не сорок килограммов. Кожа да кости, увядающие прямо на глазах. Видимо, в составе постоянно принимаемых им препаратов содержалась изрядная доля эфира, испарившегося под воздействием Тишины. Но он устоял.

— Господин Октопулос, — мой голос звучал ровно, может, низковато слегка, и, наверное, чуть-чуть угрожающе, — Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Я понимаю, что моя молодость и изначальная позиция четвертого сына могут… как бы это выразиться? Вызывать пренебрежение. Вполне понимаю. Но ваше отношение к действующему лорду рода Эмберхарт вызывает один очень важный для понимания наших взаимоотношений вопрос. Скажите, а каково это — грубить тому, кто может низвергнуть вашу душу прямиком в Ад? Обнуляя, так сказать, все десятилетия усилий, ушедшие у вас на формирование укрепленных Ядра и Плода?

Вопрос был совсем не праздный. Я понятия не имел, что заставляло старого хрыча цепляться за эту реальность, но о том, что он добился устойчивости собственной души, знал еще от отца. Древние все практикуют набор и усвоение знаний, закалку характера и воли, желая в конце концов, после смерти, отправиться на перерождение со своей памятью и сохранив характер. Только вот это было далеко не ординарное достижение, большинство могло надеяться, что их усилий будет достаточно, чтобы сохранить хоть какую-то часть. Октопулос же был на стадии, способной позволить сохранить почти всё. Да, это не гарантия абсолютного бессмертия, ведь нужно еще как-то выжить там, в Пустоте, найти новый мир, тело… всё это тратит набранный прижизненный «запас», переводя Плод души в эфир, позволяющий ей действовать. Но шансы грека были просто великолепны!

Ключевой момент — «были». Он, смотрящий на меня снизу вверх, как-то это понял правильно. Осознал. Почувствовал.

Даже открыл рот, собираясь что-то сказать. Возможно, стал бы умолять или торговаться, но у меня все сильнее болела голова, что было совсем некстати для эпичных сцен и диалогов…

…поэтому я просто воткнул трость вновь раскалившимся концом в камень пола, меч вонзил перед Октопулосом в стол, а затем, освободив собственные руки, выдернул старика за плечи из его кресла, как цапля выдёргивает лягушку. Установив жертву на колени и поддерживая её, не разрывая при этом зрительный контакт, я свернул Тишину.

Рискованный, конечно, момент… но меня никто не прервал. Даже леди Элиза Мур, уже пришедшая в себя и рассматривающая происходящее из самой выгодной и близкой позиции. Хотя, смотреть особо было не на что, разве что на поплывший по ходу моего речитатива пол, куда довольно быстро погрузился Дикурий Октопулос, отправляясь в путешествие, которого пытался избежать большую часть жизни.

Затем каменные плиты вернулись в то же состояние, в каком пребывали ранее, а я поднял голову, обводя взглядом зал. Треть лежат без сознания, треть в шоке, остальные… безобидны. Отлично. Но можно еще кое-что сделать на бис.

— Леди, — я протянул руку Элизе, — Я предлагаю вам пройти со мной. Клянусь, что не задержу вас у себя в гостях долее, чем на пять минут, и клянусь отпустить, по истечению этого времени, без всяких обязательств и обременений.

— Лорд, — спустя пару секунд у меня в руках всё-таки оказались тонкие прохладные пальчики Древней, — я согласна.

— Тогда нам пора.

Голова болела всё сильнее.

Леди Мур продержалась ровно до другой стороны зеркала. Когда её ноги оказались на железной палубе «Благих намерений» леди изволила превратиться в белую безвольную тряпочку в самый неожиданный момент. Пришлось, чертыхаясь, бросать оружие, затем тащить женщину в ближайшее кресло и организовывать даме в срочном порядке полный бокал бренди. Верхние конечности Элизе вполне подчинялись, что выяснилось, когда её правая рука атакующей змеей впилась в предложенную емкость. Моя старая знакомая выпила алкоголь залпом как подогретое молоко для ребенка, а затем внезапно попросила хриплым голосом дать ей пощечину.

Я удовлетворил просьбу дамы.

— Алистер, что ты наделал!? — тут же уставилась на меня еще держащаяся за щеку Элиза.

— Слушай меня, внимательно, — я опустился перед леди на колени так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, — Через пятнадцать минут род Мур станет самыми востребованными людьми на планете. Я сове… нет, не советую, а убедительно прошу тебя — сейчас ты бегом отправляешься в свой родовой Каллед, созываешь всех Муров, что остались, после чего запираетесь там на пару лет. Поняла? Времени у тебя — крохи!

— Что ты собираешься сделать?! — вмиг побледнела только начавшая набирать краску Элиза.

— Через пятнадцать минут я разрушу Зазеркалье, леди Мур, — хрипло ответил я, хватаясь за голову и морщась от еще одного приступа боли. Она уже не тихо и тонко долбилась в висок, а мощно накатывала короткими волнами.

— Что с тобой?!! — Элиза шлепнула ладонью по моему лбу, а затем, не успел я