Вся Робин Хобб в одном томе - Робин Хобб

class="p1">— Я делал все, что мог придумать, чтобы ты захотел измениться, Невар. Но ничто тебя не трогало. Даже когда я отнял у тебя имя и дом, ты не сказал, что хотел бы попытаться еще раз. Ты не сказал, что сожалеешь о том, что сделал! Ты так и не вернулся. Неужели ты так сильно меня ненавидишь? За что, сын? Почему ты не смог стать тем, кем тебе суждено было стать? Почему не смог принять то, что я заслужил для тебя, и радоваться этому?

В том сне я молчал. Я даже не был уверен, что действительно там присутствовал. Может быть, я наблюдал за ним через окно. Возможно, это окно было в моем сознании.

Я проснулся в замешательстве. Аромат яблок сменился запахом рыбы, я замерз, и огонь меня не согревал. Мой отец не станет плакать по мне, он сам меня прогнал. Я протер слипшиеся веки. Голова моя по-прежнему болела, но не так сильно, как раньше. Я был голоден и страшно хотел пить. Открыв глаза, я увидел, что Оликея вернулась и развела костер побольше. На камнях рядом с углями пеклись две прекрасные жирные рыбы. Еда. Свет. Немного тепла. Что за чудесные вещи.

Но, глубоко вздохнув и попытавшись сесть, я понял, что еще изменилось. Лихорадка отступила. Ранки все еще мерзко зудели, а когда я поскреб одну, с нее содралась корочка. Но жар спал. Я тяжело вздохнул.

— Вода есть? — услышал я собственный хриплый голос.

— Ты пришел в себя! О, хорошо. Ликари, принеси воды.

Мальчик больше не спал за моей спиной. Он вышел на свет, держа в руках мех с водой.

— Я сторожил, пока ты спал, — гордо сообщил он мне.

Я улыбнулся. Но когда попытался его поблагодарить, вдруг понял, что не я управляю телом. Мальчик-солдат тепло улыбнулся Ликари моими губами, но не произнес слов благодарности, которые сказал бы я. Он просто кивнул ему, взял из его рук мех и принялся жадно пить холодную сладкую воду.

Я разорвал с ним связь. Он явно понял, что я снова от него отделился. Он ухмыльнулся еще шире, поскольку на время я слился с ним, но не стал сражаться. Я даже не заметил, что в эти минуты существовал отдельно от него.

— Я чувствую себя окрепшим, — вслух произнес он, и я с неудовольствием решил, что обращался он не столько к Оликее и Ликари, сколько ко мне.

Я отстранился от него, наблюдая в молчании, как Оликея заканчивает готовить рыбу и делит ее на троих. Они жадно поели, едва дав еде остыть, прежде чем проглотить ее. Потом Оликея с гордостью показала ему полную горсть грибов с клейкой кожицей. Формой они напоминали пальцы, и в тусклом колеблющемся свете костра казались желтыми. Их вид вызывал у меня отвращение, но мальчик-солдат глубоко вдыхал их заманчивый аромат.

— Мед мага, — гордо пояснила Оликея. — Очень питательные для магии. Никогда не видела их столько сразу. Я нашла их прямо на верше, целую семейку. Они восстановят твои силы и поставят тебя на ноги.

Оликея и Ликари остались голодными, но не выказали ни малейшего желания разделить с ним эту пищу. Они внимательно наблюдали за тем, как мальчик-солдат взял один из студенистых грибов и положил на язык. Мое тело незамедлительно отозвалось: по нему пробежала дрожь, кожа покрылась мурашками, а волосы на голове и руках встали дыбом. В следующее мгновение я попробовал мед мага. Его назвали так за цвет, а не вкус. Тот оказался не столько неприятным, сколько невнятным, лишь с легкой мускусной ноткой. Когда мальчик-солдат разжевал гриб, было похоже, что он набил рот передержанным желе. Не слишком аппетитно. Но когда он его проглотил, мое тело содрогнулось вновь. Ощущение оказалось столь сильным, что я не был уверен, понравилось ли оно ему. Однако он взял следующий гриб и положил в рот.

Ощущения становились острее и длились дольше с каждым новым грибом. На пятом я, кажется, расслышал шепот Оликеи: «Смотри, как он светится силой!» — но не обратил особого внимания на ее слова, так сильно меня захватила эта еда.

Когда последний кусочек исчез, я остался сидеть, дрожа всем телом. Все мои чувства болезненно обострились, но осязание просто подавляло, словно протянулось вовне моей кожи, как трепещущие кошачьи вибриссы. Я замечал смещение воздушных потоков в пещере, щербинки на камне, на котором сидел, и даже уловил движение воздуха, когда мимо пролетело какое-то насекомое. Пока я сидел, мои чувства обострялись все сильнее. Я видел в темноте с четкостью, превосходившей мой взгляд при дневном свете. В то же время меня переполнила беспокойная энергия, требующая, чтобы я немедленно встал и занялся чем-нибудь, чем угодно. Мальчик-солдат резко поднялся.

— Пора идти дальше, — объявил он, и собственные слова прозвучали у меня в ушах ревом труб не когда он их произнес, а когда ко мне вернулось прежде чуть слышное эхо.

— Наполни мех, сверни одеяло и собери наши вещи, — взволнованно велела Оликея Ликари. — Сейчас мы пойдем быстроходом, готова поспорить.

Силы настолько переполняли его, что ему было трудно ждать. Думаю, Оликея ощутила его нетерпение, поскольку она схватилась за мою руку, стоило мне только подняться.

— Иди, иди быстрее, — подозвала она Ликари, — возьми его за другую руку.

Мальчик подбежал ко мне и вцепился в мою свободную руку так, словно от этого зависела его жизнь. Возможно, так оно и было. Магия струилась по мне, словно огонь по жилам.

В четыре шага мы вырвались из темной, промозглой пещеры к свету дня и пронизывающему ветру. Небо плотно застилали тяжелые серые тучи, но свет все равно казался ослепительно-ярким. Мальчик-солдат резко замер, и, только когда Оликея и Ликари сильно рванули меня за руки, прежде чем остановиться тоже, я понял, какую скорость мы развили.

Когда мальчик-солдат оглянулся, я увидел вход в пещеру, из которой мы выбрались, как длинную трещину на неровной поверхности скалы. Мы стояли на утоптанной тропе на склоне холма, поросшего высокой пожелтевшей травой и увядающим утесником. Тропа сбегала в закрытую ложбину, густо заросшую вечнозелеными деревьями. В полудюжине мест над их верхушками поднимался дым только затем, чтобы его тут же развеял холодный ветер. Сбегающая с гор быстрая река делила долину надвое, даже с такого далекого расстояния я слышал ее голос, низкий и жадный. Она спускалась с крутого склона, с глухим ворчанием и грохотом увлекая за собой камни. Ее вода побелела от каменной пыли. Она прорезала долину, словно острый нож. Вдалеке, над ее искристым устьем, вставало солнце. Я никогда