Тайна куртизанки - Джоанна Борн

— Вы не можете остановить это, Анник.

Она могла. От нее зависит, сгорят ли те дома вместе с пухлыми фермершами и босоногими детьми. Это стало ее решением, когда шесть месяцев назад Вобан отдал ей в руки планы Альбиона. Выдав их англичанам, она станет предательницей, и за это ее ждет смерть. А Вобана тут же вытащат из его постели, обесчестят и пошлют на гильотину. Франция подвергнется большой опасности, зато дети в том белом фермерском доме будут живы.

А может, и нет. Откуда ей знать?… Возможно, другие такие же невинные дети умрут вместо них. Вмешательство в судьбы государств — страшное дело.

Год назад она поехала бы в Лондон, отдала бы все в руки Сулье и выполняла бы приказы. Сейчас она уже не ребенок, и ее ответ не мог быть простым. Она перевернула на бок оранжевый уголек, сосредоточив на нем внимание. В конце концов, ей не обязательно принимать решение сегодня.

Роберт изучал содержимое корзинки, приобретенное час назад в белом фермерском доме. Под красным цветастым полотенцем лежали замечательные продукты — сосиски, хлеб и маленькие коричневые яйца.

— Я бы не осмелилась просить еду. Знаете, вы очень смелый.

— Не побоялся ужасного кентского фермера в его берлоге? — Он расстелил между ними полотенце. — Они не так опасны.

— Он мог спустить на вас собак. Я их не люблю.

— Приму к сведению.

Волосы на его груди, куда падал свет костра, были золотистыми. Она представила, как это будет, если до конца расстегнуть и снять с него рубашку. Волосы на ощупь будут как мех, а кожа жесткой. Когда она находилась под действием наркотиков, Грей для тепла завернул ее в свою кожаную куртку. Если она прижмется щекой к Роберту, он ей напомнит ту кожу. Твердые мускулы, как у Грея. И руки его будут, как у Грея. Такие же загрубевшие от работы руки он положит ей на грудь…

Анник закрыла глаза. Она не могла сказать, кого сейчас хочет больше — Грея или Роберта? Возможно, она сходит с ума.

— Вот хлеб. Сосиски. — Роберт положил хлеб на красное полотенце, сосиски насадил на раздвоенную ветку. — Не хочу больше ограничивать себя ягодами и кислыми яблоками. Это не жизнь для мужчины.

— Хорошо. Но вы заплатили фермеру. А я не могу покупать такую еду. Имея всего три фунта…

— И шесть пенсов. Да, вы уже говорили. У меня денег значительно больше…

— Поздравляю. Но я не могу взять еду и не заплатить свою часть.

— Моральные терзания?…

— Они повсюду, если ищешь. Но возможно, я глупа.

— Похоже на то. И яйца. — Они лежали на дне корзины в соломенном гнездышке, сделанном женой фермера. — Был человек, который мог сказать, от какой курицы яйцо. В Дельфах.

Он пытается ее отвлечь. Напрасно.

— Это из рассказа Монтеня. Там говорится: «Он никогда не ошибался. Имея множество кур, он мог сказать, какая из них его снесла». Не думаю, что это правда. Впрочем, я не так хорошо знаю кур. Но Монтень не поможет мне узнать, что делать с этой едой, хотя он, конечно, очень умный. Я уже приняла от вас мидии. А я не привыкла, чтобы меня кормили незнакомцы.

— Думаете, я пытаюсь вас соблазнить вареными яйцами? — Роберт выбрал одно и протянул ей, держа его тремя пальцами.

— Не будьте дураком! — Она вдруг очень разозлилась. Хотя взяла у него яйцо, и его пальцы даже не коснулись ее руки. — Вы абсолютно не пытаетесь меня соблазнить.

— Нет. — Он дружелюбно улыбался и совсем ее не хотел. Что было очень досадно. — Дорогая Анник, если б вы остановились тут с вашими цыганами, вы бы прокрались ночью в курятник того милого фермерского дома, чтобы украсть несколько яиц?

В ответ на его рассказ о жизни в Сомерсете она рассказала ему эту часть своей жизни.

— Цыгане их не едят. Знаете, как можно отличить вареное яйцо от сырого, когда жонглируешь ими? Цыплята, должно быть, нервничают.

Анник несколько раз подбросила и поймала яйцо. По дороге она уже показывала Роберту свое жонглирование. Она думала, что это произвело на него впечатление.

— Тогда притворитесь, что украли еду у меня. Это успокоит ваши моральные терзания.

— Вы приводите неубедительный довод. — Она разбила яйцо о край корзинки и бросила скорлупу в огонь.

— Украдите у меня еще и хлеб. Очень хороший костер. Научились у цыган?

— Вряд ли я вообще разводила костер у цыган. Женщины не любят, когда дети ворошат их костры, портя еду пеплом. А этой хитрости… — Анник обвела веткой сделанное в земле углубление, которое сохраняло огонь и делало его невидимым в темноте. — Этому я научилась у одного солдата в Тироле. Насколько мне известно, он до сих пор в армии, выжил. Но я не думаю, что он был хорош в бою. Просто умел его избегать, что в высшей степени необычно для человека в форме. Он мне говорил, что не любит убивать людей.

— А вы кого-нибудь убивали, когда были в армии? — Роберт перевел взгляд с жарящихся сосисок на нее. Выражение лица, как часто бывало, непроницаемое.

— Знаете, я не думаю, что вообще кого-либо убила, только оперировала. Правда, кое-кто, на кого я была зла, мог, в конце концов, умереть, потому что я ударила его ножом. Хотя этого трудно избежать. В нашей жизни происходит слишком много убийств.

— Должен с вами согласиться.

— Убийство — глупый ответ, неблагоразумный. Так сказал мне отец перед тем, как его повесили. Я убедилась, что это правда.

— Вы никогда не убивали? — Он пристально изучал ее.

— Насколько я знаю, нет. И все же я скажу вам о себе нечто такое, что меня не красит, Роберт. Тот человек, который первым бросился на меня… Я порезала ему сухожилие большого пальца. Эту рану не излечишь. Он уже не сможет ничего держать в правой руке и вообще пользоваться ею. Никогда в жизни. Я не такой уж хороший человек.

— Возможно, его следующая жертва поспорила бы с вами. Опять ваши моральные головоломки. Возьмите сосиску, пока я над этим подумаю.

Роберт протянул ей сосиску на конце ветки, чтобы она могла снять ее хлебом. Ближе он к ней не подходил. Он не говорил о жене, но, вероятно, она у него была, и он хранил ей верность. Счастливая женщина, его жена.

За дни совместного путешествия Анник изучила Роберта Фордема. Знала каждую морщинку на его лбу, едва заметный шрам на левой руке, видимо, от небрежного обращения с рыболовным крючком. Знала, как он двигается, как играют мышцы на его шее, когда он оборачивался, чтобы оглядеть дорогу за их спиной.

Это был подарок, который сохранила для нее память. Она уже не забудет Роберта Фордема.

— Завтра мы приедем в Лондон, — сказала она.

— До полудня, если не задержимся. Вы собираетесь провести ночь под мостом?

— Там или в переулке. Я недолго сплю. Мое дело займет всего несколько дней. Потом я исчезну, город недобр к одиноким женщинам, не имеющим денег.