Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели - Лев Колодный

Должности главного архитектора города, как я сказал, он лишился. Но остался автором проекта. Никто не мог помешать ему в одном — выборе художника. Этим правом он воспользовался и пригласил Церетели украсить парадный зал Генштаба.

Ничего подобного из того, в чем в прошлом Зураб отличился — здесь нет. Он предложил в парадном зале установить картины из эмали в бронзовых роскошных рамах. Одну — посвященную Куликовской битве 1380 года. Другую картину — посвященную Отечественной войнt 1812 года. Обе объединяет триумф Победы. Ни на той, ни на другой нет батальных сцен, яростной схватки и стрельбы. Дмитрий Донской, опершись рукой на меч, попирает вражеский щит и указывает воинству на поверженных врагов, не попавших в картину. Композиция напоминает финальную сцену спектакля, когда под занавес выходят на аплодисменты все герои, до конца исполнив предназначенную роль. Вместе с воинами вышла на передний план белая лошадь, как символ победы. Свита князя облачена в яркие одежды и сапоги, воины в шлемах и доспехах, со щитами и копьями. С такими людьми — не до шуток. Но и здесь добрый художник остался верен себе, трагедия битвы завершается без убитых и раненых.

Подобная театральная сцена и на другой картине. С той разницей, что в ее центре Кутузов с генералами и офицерами, ополченцами и партизанами. Под ногами у триумфаторов валяются вражеские знамена, сумка с вензелем французского императора.

Краски эмалей сочетаются с бронзой рам и миниатюрными фигурками воинов, пеших и конных. Здесь нет никаких символов, никаких обобщений. Оружие, доспехи, облачение времен Дмитрия Донского и Михаила Кутузова выполнены с документальной точностью и отлиты мастерски. Рамы играют роль подмостков, на которых разыгрываются финальные сцены триумфов русского оружия.

В 1984 году Зураб побывал в Париже вместе с Андреем Вознесенским и его женой писательницей Зоей Богуславской. Тогда последний раз встретился с Марком Шагалом, которому оставалось жить считанные месяцы.

— Я часто бывал у Шагала, почти каждый год, и он в Союзе приходил ко мне в мастерскую на Тверской бульвар. Шагал видел не только репродукции, но и мои картины, написанные в Москве. Меня всю жизнь грели его слова. Он ценил во мне художника, что для меня дороже всего.

Меня в одну из первых встреч потрясло, что он помнит какие-то мои работы. Советский консул присутствовал на той встрече, сделал магнитофонную запись нашей беседы. Иначе бы я сам не поверил и сомневался, что великий Шагал сказал именно так: у тебя хорошая живопись. И на моем каталоге он тоже хорошие слова написал.

Художники вообще не показывают свою мастерскую, свою кухню/ Шагал это особенно не любил. В Париже у него были две мастерские — в одной он работал. В другой мастерской принимал гостей. Он никого не принимал, где работал. Но меня однажды принял. Я сразу же побежал смотреть его палитру. Но он это дело тут же вроде бы шутливо, но твердо пресек. Ведь на палитре сердце художника. Это личное дело очень.

Дважды встречался с Пикассо. Он мне рассказывал, что любил ходить в Париже в грузинский ресторан. Там кухня напоминала ему испанскую кухню. Хозяйка заведения показала ему репродукции картин Пиросмани. Когда я познакомился с Пикассо, то для него олицетворял Грузию, которую он полюбил заочно, благодаря Пиросмани. Пикассо и в моих картинах увидел воздействие Пиросмани.

Дома написал портрет Пикассо таким, каким видел и запомнил. Написал портрет Шагала, портрет Дали с короной над головой, и портрет Сикейроса, всех великих, с которыми встречался.

В Париж однажды Зураб привез небольшой портрет, подписанный "М. Шагал", датированный 1908 годом. С него началось коллекционирование живописи, о чем рассказывалось в начале книги. На нем изображена девушка, при виде которой почти столетний художник обрадовался. В такой же степени огорчилась жена. Пришлось везти подарок обратно. Теперь он хранится в музее современного искусства на Петровке.

С Парижем в годы «перестройки» связаны две истории, потребовавшие невероятных усилий для того, чтобы они закончились успешно. Одна связана с именем Евфимия Такайшвили и его жены Полторацкой. Ей, по словам Церетели, принадлежала до революции в Тбилиси земля, там где построили фуникулер. Когда Зураб учился в Академии художеств, столица Грузии с почестями похоронила академика Такайшвили. Его "Советская историческая энциклопедия" представляет грузинским историком, филологом и археологом, педагогом и общественным деятелем, академиком Академии наук Грузии, одним из основателей и первых профессоров Тбилисского университета. Когда власть в республике захватили большевики, профессор с женой эмигрировал и вывез во Францию "грузинские ценности мирового значения". С невероятными трудностями их удалось спасти от гитлеровцев в годы оккупации Парижа. После войны и победы над Германией профессор обратился с письмом к Сталину, напомнив ему о реликвиях. Он просил разрешить ему вернуться на родину вместе со спасенными сокровищами. Полторацкая не дожила до возвращения, ее похоронили вдали от родины.

— Они в Париже голодали, жили в подвале, когда Гитлер начал обыски, они спрятали все в мусорном ящике. Он пишет письмо Сталину. Возвращается. Перевозит все. Его сажают под домашний арест.

Когда я работал в Институте истории и этнографии, то видел его письмо. Он просил, ничего не хочу на свете, только похороните меня рядом со своей супругой. Я это запомнил. И когда был в Париже, взялся выполнить последнюю волю Такайшвили.

Шаляпина как раз тогда перевезли из Парижа в Москву. Занималось перезахоронением все посольство, государство. Я послу сказал, Ежову, дайте мне письмо правительству Франции, я хочу перезахоронить Полторацкую. Посол засмеялся: "Я дам письмо, но мы занимались этим восемь месяцев, а как ты сможешь все сделать за три дня?" Я ответил, что да, времени у меня мало.

Он до сих пор смеется, когда вспоминает эту историю. За три дня перезахоронил. Мечту выполнил. Мне помогала моя супруга и внук Василий.

Другая история связана с музеем Человека на площади Трокадеро во дворце Шайо.

Говорил я тебе о музее Человека? Я нахожусь в Париже, хожу по музеям, все изучаю досконально. И попал на Трокадеро в интересный музей антропологии и этнографии.

Этнография меня очень интересовала. Вижу, стенд, где показывается Грузия, в ужасном состоянии. Там какие-то кинжалы не грузинские, одежда, все нарушено. Мадам Делави руководила отделом. Встретился с ней, поговорил, она просила что-то сделать. Я вернулся домой, для меня это была понятная тема. Этнография! Абхазию, Грузию: Хевсурети, Кахети, Сванети, Татушети, все прошел. Собрал все материалы, как лоза, как виноград делается, получилось больше пятисот элементов. Я снял все это на фото, понес в Москву, в министерство культуры, показал Демичеву. Экспертизу прошел, все утвердили. Постановили, что это этнографические материалы, это не опасно, можно вывозить. Я все упаковал. Отправил целый контейнер пароходом.

И вдруг вмешался заместитель Демичева по фамилии Иванов. Запретил. Дал телеграмму, и французы арестовали груз на таможне. Зашел я еще раз к Демичеву. Показываю, объясняю — вот разрешение. Он вызывает Иванова. Что происходит? Тот объясняет, там есть кинжал! Демичев смеется, говорит, что был в Сухуми несколько раз, там всегда ему дарили кинжалы и сванские шапки. Что за проблема?

Тогда посол СССР во Франции смеялся: "Да, министерство культуры мешает всегда нам, дипломатам. Зураб, ты не волнуйся, вот гостиница, гуляй, смотри Париж. Они сами будут тебя просить".

Так и произошло. Иванов звонит и требует — пусть они принимают! Потому что штрафы. Деньги надо платить таможне за хранение груза. Он это не знал, когда телеграмму отправлял таможне. Так я своего добился.

Как все советские люди Зураб радовался, что к власти пришел молодой (по сравнению с покойными Генеральными секретарями) Михаил Горбачев. Казалось, начинается жизнь, свободная и достойная. Новый лидер партии звал народ к «перестройке» и «ускорению». Его ближайшим соратником в роли министра иностранных дел СССР стал Эдуард Шеварднадзе.

Ветер перемен задул по Москве. С Урала руководить столицей перевели секретаря обкома партии Бориса Ельцина, опытного строителя.

В центре на Арбате Грузия получила несколько старинных особняков, переданных под культурный центр «Мзиури», что по-русски значит «Мечта». Выполнить интерьеры центра естественно пригласили Зураба.

Поблизости от «Мзиури» в одном из переулков к старинному особняку сделали пристройку для постоянного представительства Грузинской ССР. И этот комплекс поручили художнику, украсившему интерьер витражами.

"Это тема солнца и развевающихся красных знамен", — описывает витраж искусствовед. На мой взгляд, желтый диск с зигзагами золотых лучей сияет посреди радуги цветов. Другой витраж, в гостинице постпредства, посвящался древним грузинским храмах, осененным крестами. И здесь нет символов советской власти, доживавшей последние годы, чего тогда никто не ведал, даже "прорабы перестройки" во главе с Горбачевым и Шеварднадзе.