Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь

Леони – сама гармония и грация.

Леони, от которой он глаз не мог отвести.

Думал о ней и днем, и ночью.

Украдкой брал себе какие-то принадлежащие ей вещи: тюбик губной помады, отлетевшую пуговицу от блузки, ноты, хранящие след ее пальцев.

Он отковыривал жвачку, которую она прилепляла под стол в кафе, и заворачивал ее в свой платок. Потом жевал ее ночью в кровати, представляя себе отпечатки ее зубов на белой массе. У нее были мелкие зубки, как у ребенка, с маленькой щербинкой посередине. Счастливая примета… Он давал ей свой шарф, когда было холодно, она натягивала его на нос, он смотрел на нее восторженными глазами. Шарф пропитывался ее запахом, ее теплом. Когда она возвращала его, Эдмон клал шарф под подушку и ночью вдыхал его аромат.

Когда он видел Леони, он начинал путаться в словах, потел, краснел и чувствовал себя рядом с божеством.

Внизу раздался шум колес, заскрипела дверь гаража. Видимо, жена возвращается со своего бриджа. По лестнице застучали шаги, дверь хлопнула, резкий голос прокричал:

– Эдмон! Ты здесь? У тебя свет горит в кабинете!

Он не ответил. Если захочет с ним поговорить, толкнет дверь и войдет. Он не собачка, чтобы отзываться на каждый свист.

– Эдмон?

В голосе слышно было сомнение. Она повторила еще раз: «Эдмон?» Тон изменился, стал беспокойным, раздраженным.

– Ну ладно… я иду спать. Не сиди там допоздна!

«Вот и славно, – подумал он, – поднимайся и ложись, засунь в уши беруши и спи спокойно».

Леони не видела вокруг никого, кроме Рэя, а Рэй перед всеми хвастался своей девушкой. Он задирал ей юбку, чтобы все посмотрели на ее ноги, на ее ляжки, он щипал ее за грудь, целовал ее в губы на глазах у всех, похлопывал ее по заду, приказывая: «Давай, кролик, доставь удовольствие своему мужчине». И она садилась к нему на колени, чтобы он мог ее щупать и тискать в свое удовольствие. Или она шла ему за пивом. Без пены. «Я же сказал, без пены!» – прикрикивал он на Леони.

Леони слушалась. Леони краснела. Леони позволяла целовать себя. Потом она вставала, сказав, что должна пойти позаниматься. Она заканчивала факультет права и хотела любой ценой сдать экзамены и получить диплом. «Это важно для меня, остался всего месяц, я у последней черты», – добавляла она, чтобы оправдаться перед ним.

Рэй сердился. Просил обещать ему, что скоро вернется. Хватал ее, стараясь удержать, выкручивал руку, если она пыталась вырваться. Она уходила, пританцовывая, оборачивалась, чтобы послать ему воздушный поцелуй, бегом возращалась, чтобы поцеловать его, и убегала назад в замок, где после обеда обычно садилась заниматься.

Однажды, когда они все сидели на террасе в кафе, было так жарко, что парни принялись уже за третье пиво и, обнюхивая свои подмышки, говорили: «Е-мое, какая жара», а Леони тянула ментоловую воду, звякая льдинками, она как-то прошептала, хмуря брови, что ей пора идти заниматься, что через два дня она все закончит, всего-навсего два дня, и все! Она знала, что Рэй разозлится и покажет, как он разозлен. Втягивала голову в плечи, крутила соломинкой в стакане, повторяла, что всего два дня, словно извинялась за провинность, которая больше не повторится.

– Мадемуазель желает получить свой диплом, – проворчал Рэй. – Мадемуазель хочет подчеркнуть, что она не такая, как мы.

– Какой такой диплом? – переспросил Тюрке, словно никогда об этом не слышал.

Каждый раз одна и та же комедия. Одни и те же роли, которые они играли, изображая удивление.

– А диплом-то по праву, – ответил Рэй, макая губы в бокал.

– А это что еще за штука такая? – спросил Жерар, вытирая лоб. – Ну, помимо того, что нужно ходить в длинном черном балахоне, который делает тебя похожим на ворону…

И он каркнул и замахал руками, изображая ворону, которая летит по лесу.

– Я хочу защищать женщин и детей. И всех угнетенных, – возразила Леони.

– А как же мужчины? Меня ты, что ли, не будешь защищать?

– Ой, ну, конечно, буду… ты же сам знаешь, что ты как маленький! – робко прошептала Леони.

– Ох, ну не фига себе! Как она с ним разговаривает! – воскликнул Тюрке. – «Что ты как маленький!» И ты ничего не скажешь? Не проучишь ее?

Эдмон повернул голову. Он увидел мамашу Валенти, одетую в черное, которая шла через площадь с корзиной чистого глаженого белья, которую она несла одной из заказчиц. Он почувствовал, что напряжение растет, и взмолился про себя, чтобы Леони бегом уносила ноги оттуда. Но она стояла на месте, прислонившись к столу, переминаясь с ноги на ногу, обхватив себя руками.

– Он прав! Нечего так со мной разговаривать, поняла? – прорычал Рэй.

Мамаша Валенти прошла мимо них, не остановившись, с гадкой улыбкой на губах.

Леони опустила голову, она вся дрожала. Наконец сказала тоненьким, срывающимся голоском:

– Ну, я пошла…

– Да ладно, – сказал Рэй. – Я тебя провожу.

Леони удивленно посмотрела на него.

– Не стоит, зачем?

– Затем, что я так сказал! – заорал он.

– Ты уверен? Я же приехала на велосипеде.

– Ничего, велик здесь оставишь, а я тебя отвезу… Завтра заберешь, ничего с ним не случится. Дашь мне ключи от тачки, Жеже?

Жерар бросил ему ключи от своего «Рено 4», припаркованного как раз напротив кафе. Рэй поймал ключи. Взял Леони за руку. Толкнул ее перед собой. Открыл машину, и когда Леони полезла в салон и ухватилась за верх дверцы – она хотела сесть так, чтобы юбка не задралась, – захлопнул дверь, прищемив ей пальцы.

Она закричала и потеряла сознание.

Были сломаны три пальца.

Никакие экзамены она уже никогда не сдавала, дипломированным юристом так и не стала.

В этот день Эдмон понял, что он способствовал рождению монстра.

На выходные он больше не уезжал из общежития и вообще почти перестал ездить в Сен-Шалан.

На каникулы ездил в Англию, в Америку, в Мексику, в Индию, в Бразилию.

Потом он узнал, что Рэй и Леони поженились.

Его затошнило, и он выбросил свою коробку с трофеями. Ту, где хранил жевательные резинки, заколки для волос, носовые платочки и соломинки, через которые Леони пила сок.

Иногда он, когда приезжал в Сен-Шалан навестить мать, тетку и бабушку, на улице встречал молодую пару. Рэй здоровался с ним, Леони опускала глаза. Он вежливо приветствовал их в ответ.

Потом он встретил их на свадьбе Жерара Лансенни. Леони, казалось, избегала его. Она была бледна и молчалива. Сидела в углу, смотрела, как другие танцуют. Под глазами у нее были большие черные круги. Когда он двинулся в ее сторону, чтобы поговорить, она подскочила и спряталась за буфет. Ну, он и не стал настаивать.

Потом он увидел их с Рэем на свадьбе Жерсона.

Там он с удивлением услышал странные пересуды.

– Они женаты уже четыре года, а детей все нет! Что ты об этом думаешь, дружище? – спросил его отец Жерсона. – Вокруг народ об этом талдычит, вновь всплывают имена Сухостой и Раймон, нехорошо как-то все. Он не говорил с тобой? Однако если он кому-то и доверится, то только тебе.

– Нет-нет, ничего не знаю. Вообще ничегошеньки. Я вообще редко бываю в Сен-Шалане, – ответил Эдмон. – Я же работаю на «Дюпон», ну, вы слыхали, американская химическая компания. Все время езжу по миру: Гонконг, Вилмингтон, Гонолулу, Лондон. Я разбираюсь в науке вести дела. Мне нет времени слушать сплетни.

– Ну, я просто так тебе сказал, – пробормотал отец Жерсона. – Я думал, ты в курсе.

– Ну нет же… и, по правде говоря, меня это волнует меньше всего на свете…

Двумя годами позже Эдмон Куртуа ушел из компании «Дюпон» и купил предприятие по переработке металлолома, по-простому «Железку». Вернулся в родные края.

И вот тогда случилось то, что, как он думал, никогда не может случиться. Случилась вещь, о которой он не мог подумать без того, чтобы не вывернулся наизнанку желудок, чтобы огненный стыд не обжег каленым железом.

Золотым и черным грозовым вечером Рэй постучал в его дверь.

И с тех пор его жизнь превратилась в ад.

Если можно назвать адом то, что навсегда лишает тебя любви.

Он, похоже, всю ночь будет чистить эти карманные часы. Приход Стеллы разбудил в его голове лавину воспоминаний, которая грохочет и стучит в висках.

На протяжении долгих лет он запрещал себе думать об этом. Запретил оглядываться назад.

Очертя голову ринулся в работу, не спал, не пил, не ел. Работал на «Железке» наравне с простыми служащими: таскал металл, дышал пылью, убирал опилки, пропитывался запахом машинного масла. Изучал колебания рынков меди, латуни, алюминия, цинка и нержавейки. Учился отчищать от ржавчины автомобили, производить сортировку, менять аккумуляторы, вычислять ворованный материал, например, все, что было утянуто с железной дороги, и отказываться от него. Он хотел знать все, чтобы иметь свободу все попробовать. Не хотел быть хозяином, который боится запачкать руки.