Утро без рассвета. Колыма - Эльмира Нетесова

Семен садится на гладкий валун. Решил перекурить. И снова смотрит на узкую прибрежную полосу. По ней он шел Гирей шесть лет назад. А возвращается, уходит Семеном.

Шесть лет… Но зачем вспоминать? Они ушли, как умерли. Назад оглядываться не стоит. Прошлое, как умерший родственник, сколько ни жалей о нем, его не воскресить, ничего не исправить. Лишь горечь утрат, да ошибок осталась за спиной, о них лучше не вспоминать.

Но человек — не море. У него есть сердце и память. Больная, цепкая, она не дает забыться и грызет совесть, крепко держит в своих руках душу человеческую.

Прибрежный камень. Здесь он отдыхал шесть лет назад. Поделив его с угрюмым сопровождающим. Тот сказал, глядя на море:

— Тяжело тебе здесь будет. И все ж — это не лагерь. Люди вокруг будут хорошие. Станешь ты их уважать — тебя никто не обидит. Сердце-то, оно у всех одинаковое. Тепло, да привет, кто не уважает? И, передав Семена с рук на руки председателю сельсовета, вскоре ушел.

Совхоз «Октябрьский». Дома вдоль морского берега выстроились, как утлые лодчонки, готовые по первому знаку сигануть в море, то ли за лучшей судьбой, то ли за рыбой, то ли за собственной погибелью своей.

Когда-то, совсем недавно, здесь ловили жирнющую селедку. Одна под три кило весила. А потом забросили промысел. То ли селедку решили приумножить, то ли картошку ей предпочли и занялись полеводством.

Немного было пригодных для этого земель в совхозе. Картошка с фасолину рождалась. А вот капуста — отменная. Потом и коров, и лошадей завели. И когда Семен сюда прибыл, хозяйство уже встало на ноги. Изголодавшиеся за войну люди — охотнее сюда потянулись.

Их устраивал на работу председатель сельсовета — плотный, безногий мужик. Сам — бывший фронтовик. Артиллерист. Василий Иванович Панкратов.

Встретил он Гирю насмешливо, зло, даже не скрывал своей враждебности.

— Пополнение? — спросил у сопровождающего. И, глянув на Семена, сказал:

— Что ни говно, то все к нашему берегу.

— Он — мужик работящий, — вступился сопровождающий.

— Оно и видно. Ишь сколько заработал! Целых десять лет на одной Чукотке. Да здесь…

— Ничего. Он уже все осознал, — встрял сопровождающий.

— Посмотрим, — хмуро отозвался Панкратов. И, глянув на Гирю, спросил:

— Что умеешь делать?

— Многое, — ответил Семен.

— За многое много и получил. У нас что-то одно делать будешь! Дизелист нам нужен. Свет давать селу. Сможешь? Я смотрю, ты в лагере электриком был.

— Сумею.

— Двигатель у нас имеется. «В2-300». Проводку всюду подвели. А дизелиста нет.

— Горючее есть? — спросил Гиря.

— Соляр подвезли еще давно.

— Тогда меня — туда. Хоть сегодня, — обрадовался Семен, что работать будет в помещении, в тепле. На одном месте. И не вкалывать физически.

— Вот это мне нравится! Значит, нужного нам прислали. Но смотри — без фокусов. Если что, своими руками с тобой разделаюсь. Они у меня слава богу целы! — показал он поселенцу крепкие, потрескавшиеся руки свои.

Гиря побледнел. Он не терпел угроз. Но на этот раз сдержался.

— Жилье мы тебе дадим. И все остальное. Ну и с тебя спросим, как положено, — пообещал Василий Иванович. И, встав из-за стола, повел Семена к дому на окраине села, прихрамывая на оба протеза.

— Устраивайся. Тут жить будешь. Три дня тебе хватит?

Семен глянул на черную утробу дома. И голову опустил.

— А! Не нужно мне этого. Покажи, где работа моя.

— Не нравится?

— Мне все равно.

— Тогда пошли. Покажу дизельную.

По дороге Панкратов свернул к какому-то дому. Попросил Гирю подождать. И, войдя, пробыл там минут пять. Вышел. Следом за ним — старушка.

— Иди, убери у него в доме. А то испугался. И наведывай его, чтоб мехом не зарос. Все ж дизелист. Свет давать будет, — сказал Василий Иванович, указав на Семена, и повел его к дизельной.

Там все было готово к работе. И, осмотрев двигатель, подводку, рубильники, проверив смазку, Семен заправил двигатель. Включил малые обороты. Прогрел двигатель. Прибавил обороты п включил свет.

— До одиннадцати работать будешь. С восьми утра.

— Один? — удивился Семен.

— Пока один. Ученика тебе дадим. Чем быстрее его выучишь, тем скорее тебе сменщик будет, — сказал Панкратов и довольный ушел из дизельной.

А через пару часов пришла к Семену старушка, которую Панкратов просил прибрать в доме. Поесть принесла.

— В доме у тебя я немного убралась. Но завтра — основное. Побелить надо. Печку замазать. Почистить, — говорила она, вытаскивая из сумки миску, баночки, свертки. — Ты ешь, ешь сынок, не гляди на нас. Ведь вон ты какой умелый. В свете разбираешься. Знать, не совсем плохой. Ешь.

И он ел торопливо, ложку за ложкой в рот пихал. Что ни говори

— сутки во рту ничего не было. Тут уж ни до чего. И, забыв поблагодарить старушку, Семен заспешил. Завтра может снова есть не придется. Когда он первую зарплату получит! А живот свое требует. И Гиря спешил.

— Не торопись, сынок, я тебе, часа через три, еще принесу поесть,

— прижала платок к глазам старушка и отвернулась. Семен тогда ничего не понял, ни о чем не спросил. Обрадованно разулыбался.

Она ни о чем не спрашивала. Молча смотрела на Семена. То ли свое вспоминала, то ли поселенца жалела, втихомолку. Когда он поел, она тихо собрала в сумку миску, банки. И неслышно ушла.

Семен на сытый желудок — думать стал: «Что это за женщина? Почему о нем заботиться взялась? И что, чем он должен будет ответить ей на это? Отказаться? Но такое невозможно. А принимать — платить нечем. Но и она о плате не говорит. Хотя… Возможно, Панкратов ей велел. Но нет. Весь разговор я слышал. Хотя в доме… Там он ей мог сказать. Да чего я голову ломаю? Получу зарплату и рассчитаюсь. За прошлое съеденное. И за предстоящее расплачусь», — успокоил себя Гиря.

Было девять часов, когда старушка, приоткрыв дверь, снова вошла в дизельную. Семен еще не успел окончательно проголодаться, но и не отказался. Ел с завидным аппетитом.

— Ты мне оставь завтра, что постирать тебе нужно. Я сделаю, — сказала она тихо.

— Стирать? Так если я отдам, в чем ходить буду? Весь гардероб, как у улитки — на мне. Заработать надо. Потом и поговорим.

— Вот оно что? — горестно вздохнула старушка. И, покачав головой, сказала: — Ладно. Придумаем что-нибудь. И, тихо собрав все в сумку, ушла, не сказав больше ни слова.

Вернувшись домой, Гиря опешил. Даже при свече увидел разницу. В доме было жарко. Вымытый пол сверкал свежестью. В углу кровать белизной манила. На печке — ведро с горячей водой. Чайник шипит. А на столе, отмытом до завидной белизны, банка с вареньем, хлеб, сахар, чашка. И даже пепельница.

— Вот это да! — почесал затылок Гиря удивленно и подумал: «И когда она успела? Ведь старушка совсем. А такая быстрая, да ловкая».

Семен оглянулся. В углу уже был прибит умывальник. Под ним — таз. Мыло, мочалка. Все как положено. И даже полотенца. Показалось на минуту, что он здесь живет уже не первый день.

Семен долго плескался под умывальником. Оттирая всю грязь с себя. Потом за стол уселся. И поневоле задумался. Вспоминал весь сегодняшний день. Порадовался. И лагеря в памяти всплыли.

Гиря тяжело вздыхает. Давно ли это было? Детство. У деда оно прошло. В деревне. Среди лесов. В зарослях орешника аукнуло коротко. Радовалось землянике. Бежало, босоногое, за грибами. Визжало, плескалось в речке беззаботно! Ловило пескарей, плотву. Гоняло в ночное лошадей. И замирало под тулупом, слушая дедовы сказки про ведьм и леших, про зеленых болотных кикимор и про красавиц русалок, но смыли вешние дожди слезы детского страха. Вырос Семен. Дюжим парнем стал. И захотелось деду выучить внука, отдать его в науку, чтоб большим начальником стал. Бухгалтером в деревне, а может и самим председателем колхоза. Продал старик корову и повез внука в Брянск. Считал, что дело почти сделано. Но… Стащили деньги из кармана у старика. В магазине. Куда он привел внука за костюмом. Чтоб появиться в науку человеком. И умер старик. От горя. Удар был слишком сильный. Вместе с деньгами заветную мечту старика стянула чья-то безжалостная рука. И, похоронив деда, оставшись без гроша в кармане, решил испытать свою удачу и Сема. За деда хотел отплатить. За его смерть — невидимому врагу. Неузнанному. И стал вором.

Грабил днем и в ночи, в магазинах и в подворотнях, на вокзалах и на улицах. Отнимал, отбирал, вырывал. За деда! За его смерть! За украденную мечту! Грабил женщин и старух, отнимал у мужиков и стариков. За деда! За себя! За корову! За науку! За мечту!

Грабил, отнимал, выдирал. Всякое было. Потом и дружки появились. Кенты. Вместе мстить стали тем — кто имел, за тех, кто не имел. Кулаки и внешность Семена всем страх внушали. Он был похож на глыбу. Но прозвали его Гирей. За правый кулак. Который, замахнувшись однажды, любого с ног сшибал. Второго замаха повторять не приходилось. Бил, чтоб отдавали не сопротивляясь. Но однажды он выпил лишнего. Зря. «На дело» надо ходить трезвым. И попался. В руки милиции. Кенты смылись. А он не успел.