Искры - Михаил Соколов

Как и везде в районе, на шахте Шухова подрядчики были полными хозяевами. Они сами нанимали и рассчитывали шахтеров, сами поставляли лес, инструменты для работы, сами торговали водкой в шахте, так как торговцев туда не пускали. Лишь рабочие подъемной машины и камеронов, откатчики коренного штрека и часть крепильщиков работали от конторы.

Чургин достаточно хорошо на себе испытал в свое время, что такое подрядчики, и вот, назначенный старшим конторским десятником по личному распоряжению Шухова, он решил выжить их с шахты. Строгий и требовательный, он вдвойне был требователен к подрядчикам, штрафовал их за каждое упущение, за торговлю водкой в уступах, за грубое обращение с шахтерами. Своенравный старик, подрядчик Ильин, однажды не выполнил его требований. Тогда Чургин написал в контору, чтобы с Ильиным произвели расчет, приказал стволовому Митричу не пускать его в шахту и, собрав трех рабочих Ильина, осторожно навел их на мысль организовать артель. Старик Ильин перешел на другую шахту, а в его уступах стала работать артель.

Чургин вначале опасался, что штейгер или управляющий помешают его намерениям, но Стародуб ограничился тем, что потребовал об отстранении подрядчиков докладывать ему лично. Теперь почти каждый день на доске для объявлений появлялась фамилия какого-нибудь оштрафованного подрядчика. И по всей шахте пошли разговоры о Чургине.

Однако выжить подрядчиков сразу было невозможно, — требовалось время, чтобы найти веские причины. И шахтеров привлечь в артели было нелегко. Люди боялись стать хозяевами, работать без «начальства», а главное — никто не знал, как, где и на какие средства надо будет покупать все, что требуется для ведения черных работ.

Когда создавалась первая артель, Чургин заявил шахтерам, что сам будет руководить работами, а снабжать артель всеми материалами будет контора, и шахтеры согласились работать артельно. Но управляющий вызвал Чургина к себе и спросил, почему он впутывает контору в дела артели.

Чургин ответил:

— Единственно потому, Николай Емельяныч, что хочу избежать обвалов в уступах. Подрядчик Ильин крепил дешевыми стойками карандашами. Всю его крепь надо заменить, иначе катастрофа неминуема.

— Гм… — Стародуб задумался. — В таком случае и остальные лавы надо перекрепить.

— Постепенно перекрепим и остальные.

— А подрядчики чем должны заниматься?

— Добычей. Управление кровлей я подрядчикам доверять больше не могу. Они посадят нам всю шахту.

— Но тогда таких подрядчиков надо гнать в три шеи!

— Вполне разделяю ваше мнение, Николай Емельяныч.

После этого разговора Чургину нечего было опасаться. Но оттого, что шахтеры начинали работать артелями, они не переставали быть рабочими Шухова, и материальное их положение продолжало оставаться на грани голода и нищеты. А Чургин хотел достичь большего — того, о чем ему однажды удалось прочитать в запрещенной книге. И он решил создать из надежных людей тайный кружок и начать всерьез учиться революционному делу. Как-то он намекнул об этом своему приятелю — Борзых Семену, работавшему забойщиком, потом сказал ему о своих намерениях более определенно. Борзых Семен, сам кое-что делавший в этом направлении, одобрил его план, а прошлый год познакомил его со своим родственником, иногда наезжавшим в гости из Новочеркасска.

Так Чургин сблизился с Лукой Матвеичем Борщем и стал получать от него советы и нелегальную литературу.

Теперь Чургин думал над тем, кого привлечь в кружок самообразования шахтеров. Перебирая в памяти фамилии учеников, он остановился на только что повстречавшейся ему откатчице Ольге Колосовой. «Бойкая шахтерка, молодая, из нее может получиться толк, — думал он, спускаясь в шахту. — Загородного можно, крепкий парень, кажется. Леона бы еще сюда!..»

4

Откатчицы встретили Ольгу с удивлением:

— Уже смоталась? Ну, чего он наобещал?

— «Наобещал». Чургин завернул, а после гудка велел к нему зайти.

— Ну и дура! Штейгер-то побольше десятника! Счастье само в руки просится, а она десятника испугалась, — напустилась на нее подруга Анна.

Когда вдвоем со старой своей напарницей, вдовой Матреной, Ольга погнала вагон к стволу, та тихо сказала:

— Это хорошо, что Гаврилыч тебя остановил. Я слыхала, Дуньку-то, что на откатке, так же вот штейгер заманил, да и сделал, что хотел. Он, сказывают, охоч до молоденьких.

Ольгу точно ледяной водой окатили. Только теперь она поняла слова Анны, и ей стыдно стало за свою доверчивость.

— А зачем Илья Гаврилыч меня вызывает? Не будет же он про такое говорить с девкой.

— Чургин? Скажет! Этот все скажет, вот попомнишь мое слово. — Тетка Матрена остановилась и, пропустив мимо себя откатчика с порожним вагончиком, таинственно добавила: — Слушки ходют, девка, будто этот десятник по тайному нашему рабочему делу тут приставлен. Только боже упаси кому про это!

Никогда еще Ольга не ждала гудка с таким нетерпением, как сегодня. Она знала семью Чургиных, иногда бывала у Вари Чургиной и тем не менее стеснялась идти к старшему десятнику в контору. Ей непонятно было: неужели Чургин станет говорить с ней «об этом». А если тетка Матрена права и он сделает нахлобучку за то, что она, Ольга, хотела идти к штейгеру? «Да какое ему дело! Что он, отец? И что ж тут такого? Бабы много болтают, да не всему верь», — размышляла Ольга, подходя к конторе, и остановилась у окна.

В окно ей было видно, как Чургин, склонясь над столом, рассматривал чертеж. Вот он прикурил папиросу от лампы, на мгновение окутал лицо табачным дымом и стал что-то из записной книжки переносить на чертеж. Ольга ясно видела слегка изогнутый нос его, свисающие надо, лбом светлые волосы, и ей почему-то вспомнился ее кавалер — помогальщик Мартынов. «Если бы Женька был такой!» — подумала она.

Ольга поступила на шахту недавно. Бойкая и работящая, она за короткий срок стала заправской шахтеркой, но жила бедно. Петрухин обещал перевести ее на другую работу, увеличить жалованье до шестидесяти копеек за упряжку вместо сорока и велел зайти к нему после работы за запиской к подрядчику. Не подозревая ничего худого, она пошла, желая скорее иметь записку, и вот Чургин помешал ей.

— Я пришла, Илья Гаврилыч, вы велели, — робко сказала Ольга, войдя в контору, и тихо прикрыла за собой дверь.

Чургин красным карандашом наносил на план шахты данные о продвижении уступов за последнюю неделю. Не отрываясь, он пригласил ее садиться, весело спросил:

— Ну, как жизнь молодая? Скоро ли на твоей свадьбе пьяным напьюсь?

— Как жениха найдете, так и напьетесь, — присаживаясь на табурет, бойко ответила Ольга. — Только женихи нынче повелись такие, что и гостям ничего не останется, — все сами вылакают.

Чургин рассмеялся:

— Вылакают, говоришь? А мне одну чарку — и в стельку пьяный буду.

— Вы же не пьете.

— Нет, выпиваю.

— Ну, а если выпиваете, так я с женихом на водку не заработаю. При вашем росте… — она постеснялась договорить: «ведро водки надо», но по добродушному лицу Чургина видела, что он понял это, и ей стало неловко за свою шутку. «Вот дура, ляпнула, а теперь он что подумает?» — мысленно пожалела Ольга.

— Значит, ведро надо, по моему росту? Это ты зря.

— Да я не говорила так!

— Уж на чарку как-нибудь заработаешь. Кстати, тебе, кажется, штейгер хорошую работу и прибавку обещал? «Или так, болтает? Хотя такой… — Он свернул чертеж в трубочку, положил его в шкаф и, взяв со стола толстый карандаш, стал чинить его маленьким ножичком. — …такой негодяй зря обещать не станет, — проговорил Чургин, не глядя на Ольгу, — особенно девушкам… С мужчин он просто деньгами берет… Ты знала об этом?»

Ольга почувствовала, как по телу ее побежали мурашки, точно к нему кусок железа холодного приложили, потом ей стало жарко. Она опустила голову.

Круглая сирота, выросшая нянькой возле люльки с чужим ребенком и ведра с половой тряпкой, она пришла на шахту с единственным желанием заработать на кусок хлеба и как-нибудь дожить до такой спасительной поры, когда найдется хороший человек и она обретет свой семейный угол. Но и на шахте счастье не улыбалось: за сорок копеек она ежедневно перевозила шесть железнодорожных вагонов угля, и для того, чтобы купить теплую кофточку на зиму, должна была месяц жить впроголодь. А ей хотелось купить себе гетры, сделать хорошую юбку, кофточку, такую, как сделала Анна, — дорогую, из тонкого шелковистого батиста. Теперь она знала, какой ценой заплатила Анна за кофточку.

— Я никому не делала зла, — сказала Ольга тихо, — так почему же мне не дают спокойно заработать на несчастный кусок хлеба? Разве я виновата, что мне хочется есть?

Чургин вздернул брови, взглянул на карманные часы, потом ответил: