Страшный суд - Станислав Гагарин

Ольга Кучкина настрогала цитат из «Вторжения» и дневника, присовокупленного к роману, не поленилась выписать и откровенно исповедальную фразу «Офуел я от всего этого» — на том ее литературоведческая миссия и закончилась…

Словом, собрался я уже отдать курганскую газету Ирине Джахуа на перепечатку для очередного тома собственных опусов, но тут товарищ Сталин вызвал меня на срочное заседание Комитета национальной обороны по случаю высадки войск НАТО в Прибалтике и американской интервенции на побережье Баренцева и Белого морей, я сунул «Ломехузов среди нас» в кейс, чтобы показать Иосифу Виссарионовичу, передал ему в перерыве.

И теперь вот Отец народов, когда позади Гражданская война в России, завершилась Концом Света мировая заварушка и последнее сие сочинение мое переписывают вручную грамотные парни и девушки из ПТУ летописцев, вождь вернул мне столь давнишнюю работу Славы Веселова, и я решаю включить ее как курьез и примету Смутного Времени в завершающий мое творчество роман «Страшный Суд».

Итак, вот он, номер газеты.

Доколе вы будете налегать на человека? Вы будете низринуты, все вы, как наклонившаяся стена, как ограда пошатнувшаяся.

Курганские подписчики — любители крутого чтения — получили двухтомный роман Станислава Гагарина «Вторжение». В послесловии критик Дмитрий Королев, не мудрствуя, назвал книгу обалденной. Обалдеть, в самом деле, есть от чего.

Товарищ Сталин прибывает на Землю с того — с того еще! — света, со Звезды Барнарда. Они там мирно коротают дни — Ильич, Троцкий, Бухарин, Гитлер. Эта публика, как и все сущее на нашей планете, воссоздана на далекой звезде внутри сложной системы с целью изучения на модели процессов, идущих на Земле естественным путем. Отец народов прибыл к нам в качестве посланца Зодчих Мира, олицетворяющих галактическое Добро (!). На кухне писателя Гагарина — автор пишет о себе в третьем лице — генералиссимус закусывает вчерашней картошкой с треской и гоняет чаи. Сталин отечески журит Солженицына и намерен сурово поговорить с Виталием Коротичем. Как быстро, однако, ветшает злоба дня: ну что нам сегодня Коротич!

Замечание Сталина: Писатель Веселов обязан был сообразить, что в явлении, именуемом «Коротич», вовсе нет феномена. Это рядовой, низкопробный и, к сожалению, широко распространенный случай предательства идеала, которого у подобных существ не бывает вообще.

После чая начинаются невероятные происшествия и фантасмагорические превращения. Вождь и сочинитель оказываются то муравьями, то ящерами мезозойской эры. Писатель не дрогнув, описывает, как, превратившись в ящера, становится объектом сексуальных домогательств огромной тираннозаврихи — жутковатое зрелище!

Дальше — круче. Заварушка в авиалайнере, в котором летят вождь и сочинитель, захват теплохода «Великая Русь», парни из морской пехоты, БТРы, функционеры из Лиги сексуальных меньшинств, «автоматные очереди и дудуканье тяжелого пулемета». Философские семинары, разговоры о Канте и князе Одоевском перемежаются перестрелками. Автор втягивает в повествование знакомых, жену, сына, дочь, зятя — всех под собственными именами! — и даже сообщает домашний адрес.

Когда первая оторопь проходит, начинаешь сознавать, что перед тобой, в сущности, архи и архисовременная форма «Вторжения» — роман-коллаж, отличительной чертой которого является бурлескное смешение эпизодов, где уживаются Секст Эмпирик и Диктаторша-лесбиянка. Короче, нормальный для новой классики ход. Кино и телевидение уже приучили нас к лихому монтажу эпизодов, а видеоклип стал чуть ли не самым популярным жанром. Вот и Станислав Гагарин, он работает в рамках существующей жанровой парадигмы — фантастического детектива — и откровенно играет детективной формой.

Но есть в романе серьезная и тревожная тема, которую не может заглушить пулеметное дудуканье. Это «ломехузы», на борьбу с которыми и прибывает к нам товарищ Сталин, как вы понимаете, посланец Зодчих Мира. Здесь нерв повествования.

Замечание Гитлера: Весьма сожалею о том, что образ жука Ломехуза не возник у меня, когда я работал над книгой «Моя борьба». В тогдашней Германии, как и в нынешней России, тема ломехузов была весьма актуальной.

Ну что ж, пусть пальма первенства достанется моему молодому, но более удачливому товарищу.

Примечание Иосифа Сталина к замечанию фюрера: Проблема ломехузов есть проблема планетарная, дорогой Адольф. Будь это иначе, Зодчие Мира предпочли бы поберечь командировочные и не посылать нас на Землю.

Словечко «ломехузы» перекочевало в обиход из зоологии. Пока оно является своим для узкого круга литераторов и усердных читателей фантастики — «Жук в муравейнике» братьев Стругацких, но, кажется, имеет все шансы стать популярным. Этот зоологический персонаж — богатый по возможностям образ. По нему, как по канве, мы можем вышивать собственные фантазии, что и сделал Станислав Гагарин, первым, как ты тут ни крути, в русской и мировой литературе.

Жучки-ломехузы — паразитирующие насекомые. Они откладывают собственные яйца в куколки муравьев. Личинки жука очень прожорливы, но хозяева муравейника их терпят. Дело в том, что жук вида Ломехуза время от времени поднимает брюхо и подставляет муравьям влажные волоски, которые те с жадностью облизывают. Жидкость на волосках содержит наркотическое вещество. Привыкнув к нему, муравьи обрекают на гибель и себя, и муравейник. Для них теперь не существует ничего, кроме влажных волосков. Вскоре большинство муравьев уже не в состоянии передвигаться даже внутри муравейника. Из плохо накормленных личинок выходят муравьи-уроды, население муравейника постепенно вымирает.

Каков жук, а?

Но Сталин и наш сочинитель, вооруженные калашниками, воюют, конечно, не с жуками. Ломехузы в романе предстают в человеческом облике, это беспамятные создания с замещенной личностью. Когда-то, на заре истории, космические разведчики Конструкторов Зла высадились на побережье Средиземного моря и принялись внедрять в генофонд людей особое сознание, жестко зафиксировав в нем антигуманные принципы. Отсюда, уверяет автор в обширном и поучительном трактате о ломехузах, все без исключения беды нашей цивилизации.

Жил-был Томас Мор, лорд-канцлер Англии. Ломехузы заместили его личность. Мор написал «Утопию» — картину светлого будущего. Мы изучали ее в обязательном порядке, как-то не обращая внимания на то, что рабство у автора возведено в абсолют, а доносы составляют суть этики. Через сто лет Кампанелла — тоже изучаемый в обязательном порядке — нашли учителей! — создает «Город Солнца», поражающий нас сегодня буквальным сходством с нравами, которые утвердились в России после октябрьского переворота 1917 года. Поневоле задумаешься о некоем злом космическом умысле. Ломехузами, по Станиславу Гагарину, являются толпы, одураченные лозунгом «Свобода, равенство и братство», основоположники Маркс и Энгельс, а в вульгарном варианте Вышинский и Ульрих.

Все это любопытно, но автор, правда, кое-где нарушает фундаментальный принцип философии упомянутого им Уильяма Оккама. Этот принцип лаконичности мышления сформулирован в виде так называемой Бритвы Оккама и гласит: «СУЩНОСТЕЙ НЕ СЛЕДУЕТ УМНОЖАТЬ СВЕРХ НЕОБХОДИМОСТИ». Проще говоря, не надо искать космических объяснений нашим бедам, их вполне можно объяснить земными причинами.

Замечание Станислава Гагарина: Мой друг Веселов упрекнул меня в забвении принципа Бритвы Оккама вовсе не потому, что в романе «Вторжение» избыток доказательств.

Просто это для него риторический прием для крутого поворота статьи, уж мне ли не знать веселовской манеры…

Что же касается сущностей, то их ровно столько, сколь дóлжно содержаться в философско-приключенческом романе — да позволено мне будет именно так обозначить жанр «Вторжения».

А вот что важно и плодотворно в романс, — продолжает Вячеслав Веселов, — так это мысль о замещенности сознания. В XX веке острота этой проблемы проявилась во всей ее угрожающей очевидности. В литературе возник жанр антиутопий, романов-предупреждений. Русские и тут были первыми: роман Е. Замятина «Мы» написан в 1920 году. Русские оказались первыми, потому что прошли через трагический опыт революции и гражданской войны.

«Перевоплощение людей, — писал Николай Бердяев, одно из самых тяжелых впечатлений моей жизни… Личность есть неизменное в изменениях. В стихии большевистской революции меня больше всего поразило появление новых лиц с не бывшим раньше выражением. Произошла метаморфоза некоторых лиц, раньше известных. И появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип…» Вот они, ломехузы! А разве сейчас их мало?! Тьма, тьма и тьма…