Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

Все это время у Грира по крайней мере было какое-то занятие. У Роя Келлермана не было такого преимущества. Вынужденное бездействие было для него сущей пыткой. Физически Келлерман был настоящим Геркулесом. Внешне медлительный и несловоохотливый, он обычно говорил так тихо, что другие агенты охраны саркастически окрестили его «говоруном». В действительности же он был по натуре человеком активным. Сейчас он весь кипел от возбуждения, но обстоятельства обрекли его на бездействие.

Позади него в машине две женщины бережно держали в объятиях своих тяжело раненных мужей. А он ничем, абсолютно ничем не мог им помочь! Даже если бы он перебрался назад, то и в этом случае его присутствие принесло бы больше вреда, чем пользы. Единственное, что ему оставалось, но его словам, — «устроить их поудобнее», если вообще здесь речь могла идти об удобствах.

Клинт Хилл смотрел за Жаклин Кеннеди, Нелли Коннэли помогала мужу. Но сделать что-либо, помимо этого, было невозможно. Однако что-то все же происходило в машине, хотя Келлерман и не мог заметить этого, так как поле зрения всех, кто находился в автомобиле, было весьма ограниченным. Супруги Коннэли не подозревали, что Клинт лежал на багажнике, а Клинт в свою очередь не знал, что Коннэли, ранен. Лишь на полпути к Паркленду он увидел пятна крови на груди Коннэли. До этой минуты Клинт полагал, что кровь, забрызгавшая всю машину, была кровью Кеннеди. Однако большое пятно — крови на сорочке Джона Коннэли было слишком велико. Его сорочка была буквально залита кровью. Коннэли терял сознание. В последнюю минуту, — закрывая глаза, он решил, что умирает. Его супруга тоже решила, что он при смерти. Прижавшись губами к его уху, она шептала: «Лежи спокойно, все будет хорошо!» — Но сама она не верила в то, что говорила. Она сомневалась в том, что когда-нибудь вообще наступят добрые времена. На какую-то долю секунды ей показалось, что муж ее уже скончался. Но его рука вдруг едва уловимо вздрогнула, и она бережно накрыла ее своей ладонью.

На заднем сиденье послышались сдавленные рыдания, и Нелли услышала, как Жаклин едва слышно сказала:

— Он умер! Они убили его. О, Джек, Джек, как я люблю тебя!

Потом наступило молчание, но через некоторое время Жаклин снова заговорила. Нелли и Клинт слышали ее голос. Сама же она не сознавала, что говорит.

Жаклин находилась в глубоком шоке и, по сути дела, была столь же невменяема, как и губернатор Коннэли. Она как бы оградила себя глухой стеной, и действительность проникала сквозь эту стену лишь в виде каких-то обрывочных эпизодов. Она слышала команду Келлермана по радио и была удивлена, что их машина так медленно покидает место происшествия. Ее лицо было в крови мужа, но она не обращала на эта внимания. Она была поглощена одним — раной на затылке президента. Вдавленная в окровавленное сиденье, она обнимала труп мужа и поддерживала руками его плечи и голову. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы помочь, исправить непоправимое. Ее ужасало, что другие могут увидеть эту страшную рану.

Машина президента мчалась с невероятной скоростью вдоль главной магистрали бульвара: вихрь встречного ветра сбил на лоб круглую шляпку Жаклин, резким движением она рванула ее с головы и бросила на пол. На шляпной булавке остался клок ее волос, но Жаклин даже не почувствовала боли.

Во время этого стремительного движения к госпиталю, продолжавшегося шесть минут, движения из-под виадука по Стеммонс-Фриуэй и затем вдоль бульвара Гарри Хайнса, проявились уже те элементы восприятия и реакции на происшедшее, которые стали характерны не только для всей последующей недели, но и сказывались длительное время. Эта первая реакция, по существу, была как бы предвестником чувств и поведения всей нации. Некоторые черты ее проявлялись более определенно и открыто, такие, как нежелание поверить в случившееся, горе, возмущение, отчаяние. Но были и другие, более сложные и менее очевидные чувства. Подобно Запрудеру и Жаклин, никто не мог поверить, что убийство Кеннеди было делом рук одного преступника. Президент был «их» жертвой, но не жертвой «его». Преступление было слишком велико, чтобы его можно было приписать одному злодею. Если театр Форда вошел в историю как здание, в котором преступник стрелял в Линкольна, то Даллас стал городом, где «они» убили Кеннеди. Ныло во всем этом и иррациональное начало: трагические попытки Жаклин закрыть рану и не поддающееся объяснению поведение Запрудера, непрерывно снимавшего любительской кинокамерой все происходящее, пока «линкольн» не исчез из виду, и даже то, как Запрудер не переставая вопил: «Они убили его!» Все это, вероятно, было чисто инстинктивными, непроизвольными действиями.

Вдова и владелец галантерейной мастерской действовали по закону инерции. Жизнь должна была идти своим чередом, хотя было совершенно очевидно, что она оборвалась. Однако еще менее понятны действия начальника полиции Далласа Карри, окликнувшего полицейского из мотоциклетного эскорта президента. Проезд под виадуком в эту минуту был наименее подходящим местом для расспросов. Начальник полиции забыл воспользоваться радиосвязью, а когда, придя в себя, вспомнил о ней, то другой полицейский задержал передачу его распоряжения на целых пять минут. Фактически был нарушен весь нормальный процесс мышления. Некоторые ответственные лица буквально потеряли голову. Во второй половине дня все эти явления продолжали нарастать — и в Парклендском госпитале, и на борту президентского самолета, и в самом Вашингтоне.

Даже у наиболее уравновешенного человека способность воспринимать окружающее имеет свои пределы. Для всех на первом место была судьба президента, его конституционного преемника, ехавшего лишь в нескольких шагах от него, и тяжело раненного губернатора Коннэли. Более того, никто из ближайшего окружения президента даже не слышал имени Ли Освальда. Никто не имел ни малейшего представления о масштабах заговора против правительства. Где были заговорщики? Кто были «они»? Репутация Далласа, как центра американского фашизма, толкала людей на мысль, что выстрелы на площади Дили были сигналом к мятежу правых или по меньшей мере актом насилия со стороны расистов. Сенаторы Ярборо, Гонзалес и Тиг считали, что их опасения в этом отношении подтвердились. Все, кто раньше возражал им, сейчас безоговорочно разделяли их взгляды. Пожалуй, один только Джонсон винил в случившемся международный коммунизм. Однако все это не имело существенного значения. Кто бы «они» ни были, они затаились и могли нанести новый удар исподтишка. Поэтому никакие меры предосторожности не казались в то время чрезмерными. Позднее туман неведения рассеется и вновь появится чувство перспективы. В эти первые часы после трагедии видимость была равна нулю. Все, что не имело прямого отношения к Кеннеди, Джонсону и Коннэли, отошло на второй план. Даже судьбы их жен никого не волновали. Разумеется, во время бешеной гонки в госпиталь Паркленд их нельзя было удалить из машин. Но как только автомобили затормозят и прекратится пронзительный визг шин, эти женщины станут обузой, и их предоставят самим себе. Одним из самых первых и наиболее отталкивающих последствий катастрофы был раскол в ближайшем окружении президента. Впоследствии помощник президента Артур Шлезингер-младший скажет "о глубокой пропасти, которая пролегала между, как он назовет их, «лояльными» и «реалистами». «Лояльные» приближенные, охваченные всепоглощающим горем, не могли примириться с фактом гибели президента Кеннеди. «Реалисты» приняли факт перехода власти в руки нового президента. «Лояльный» Шлезингер-младший, восхищавшийся гибкостью «реалистов», думал прежде всего о ближайшем окружении президента. Однако раскол был очевиден повсеместно. Он сказался и на военном аппарате. Генерал Тед Клифтон стал приверженцем реалистического подхода, в то время как генерал Макхью за свою приверженность покойному президенту впоследствии поплатился карьерой. Даже охрану президента раздирали противоречия. Так, первым «реалистом» охраны стал агент Эмори Робертс — седеющий плотный мужчина, в прошлом балтиморский полицейский. Сердце президента Кеннеди еще продолжало биться, а Робертсу уже пришлось принять тяжелое, но неизбежное решение перейти под новые знамена.

Со своего места на переднем сиденье рядом с Кинни Роберте видел, как последняя пуля размозжила затылок Кеннеди. Он был убежден в том, что рана смертельна, и сразу сделал все необходимые заключения. Как и у других агентов охраны, у него всегда была при себе служебная инструкция, предписывавшая «охранять президента Соединенных Штатов Америки». Поскольку мертвый не мог выполнять функции президента, то, как здраво рассудил Роберте, новый главой государства стал вице-президент. Поэтому больше не стоило тратить усилия на охрану «линкольна». Придя к этому решению, Роберте не успел остановить Клинта Хилла, но когда Джек Риди приготовился выпрыгнуть из машины вслед за ним, Роберте крикнул: