Третья истина - Лина ТриЭС

И Танин отец будет обсуждать ученические происшествия? Может быть, дело в том, что отец Лулу слишком важный, чтобы заниматься детскими вопросами? Она вспомнила всегда подтянутого, гладко зачесанного с брильянтином Виктора Васильевича и его короткие команды-обращения к братьям. А возможно, тетя Поля просто пошутила… Но вернувшийся с работы коренастый Татьянкин отец, действительно, с большой заинтересованностью вступил в общий разговор.

— Вы должны, пичуги, всегда веское слово за пазухой иметь. Чтоб кулаки не надобны были. Роза эта и не поймет, что глупость сморозила, а вокруг поймут. Задумаются… А Татьянка правильно сделала, что не полезла.

Несмотря на то, что Танина семья, вроде бы, осудила драку, Лулу совсем не было обидно или неприятно. Она чувствовала, что, не нравься она всем этим людям, они не давали бы ей советов на будущее, не видели в ней опоры для своей Тани. Впервые ее поступки так серьезно разбирались, это наполняло жизнь значительностью. Больше того, допускалась своя точка зрения, и даже с отцом можно было говорить на равных. Татьяна, например, заметила:

— Конечно папа, я же не могла забыть про конспирацию.

Ваня почему-то осуждающе посмотрел на сестру, а отец ухмыльнулся в усы, точно повторяющие цвет и фасон сыновних бровей:

— Конспирацию чего приплела, Шура тут причем? Она против хамства пошла, такие люди необходимы, а то мы для начальства удобнейшими людьми станем…

Лулу не совсем понимала, о чем теперь речь, но фразы Татьяниного отца, которые как будто смачно шлепались на пол, подействовали на нее.

— Как хорошо, когда своим родным можно рассказать про дела! — решилась она одобрить стиль семьи Грицининых.

— Вот это ты правильно сказала, — поддержал Танин отец, которого Лулу тоже почему-то совершенно не стеснялась, — от своих можно скрыть только в одном случае, когда их подвести боишься. Кто меньше знает — лучше спит!

— Хватит вам о делах говорить! Что за времена? Мужики соберутся или дети — все серьезные разговоры.

Тетя Поля подтолкнула их к дверям другой, видно, Таниной, комнаты.

— Совсем темно, я пойду?

— Вот те на! Вроде, на секунду по делу заскочила.

— Мать права, идите, идите, поиграйте во что, в игрушки там какие, а после Ванька проводит и дома объяснит, в чем причина задержки…Ты, Шура, на квартире в Ростове живешь? А хозяева как, хорошие, сговорчивые?

— Нет! Не нужно объяснять, они знают, — поспешно солгала Лулу для их же блага, как только что научили. Ване, явно, не пошло бы на пользу знакомство с Софьей Осиповной.

Они еще полчаса играли в шашки с Ваней и тетей Полей, пока высунувшаяся из часов кукушка не прокуковала девять раз. И тетя Поля сама заторопила:

— Ну, пора, пока дойдешь, да ляжешь, а завтра вставать рано. Ступайте, одевайтесь. Нечего, Татьянка, жалобно поглядывать, не последний раз у нас Шура.

Ваня, кольнув напоследок сердце Лулу завистью, посоветовал:

— Носы в шарфы засуньте, а то погода промозглая.

Лулу пошла чуть поодаль от них: они брат с сестрой, а она чужая. Но Таня крепко взяла ее под руку, и они дружно зашлепали по лужам.

ГЛАВА 3. ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА В НОЯБРЕ

Кроме «географического» отчества у Георгия Христофоровича, по мнению Лулу, не было ничего достойного звания «географ», ну, или хотя бы «учитель географии». Где ты, знаменитый путешественник, добрый, смешной и рассеянный Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель, добрый товарищ детей капитана Гранта? Георгий Христофорович был настолько тусклым и безжизненным, что даже приказчик из аптеки номер три, притулившейся возле гимназии, которого Лулу всегда мысленно сравнивала с заводной куклой, казался по сравнению с ним полным энергии и энтузиазма. Шелестящим, монотонным голосом учитель перечислял реки, моря, океаны, и вся география выглядела длинным и скучным реестром названий, имен и дат.

И, все-таки, Лулу географию любила — даже в таком невыразительном исполнении это все же были моря, по которым плавали Дик Сэндс и Роберт Грант, это были путешествия, о которых рассказывал Виконт. А на сегодня было задано такое интересное — открытие Америки! Девочки заранее перешептывались и хихикали, гадая, кому из них доведется произнести у доски имя Колумба. Георгий Христофорович на шум в классе, как всегда, не реагировал, привык, наверное. А, может быть, знал, что никто на его замечание внимания не обратит. Его длинный, выгнутый назад, палец прошелся по списку:

— Курнакова! Попрошу к доске.

Такого шанса больше не представится! Лулу не станет талдычить эту скучнотищу из учебника. Она поведает, как все было на самом деле. К счастью, Виконт рассказывал эту историю на русском, и ей даже не придется подбирать слова…

Сначала плоское, морщинистое лицо учителя ничего не выражало, потом в его маленьких глазках пробилось удивление, он пошевелил губами, собираясь что-то сказать, но не сказал ничего и продолжал молча слушать.

— За тридцать три дня бури и шторма страшно потрепало все три каравеллы Колумба. Вернее, две из них — «Пинта» и «Нинья», были настоящими каравеллами, а флагманская «Санта — Мария» — более тяжелой караккой. Ей приходилось труднее других, кстати, позже она и затонула, пропоротая рифом… У мореплавателей уже вовсе не оставалось пищи. Матросы, они были почти все из пиратов и преступников, подняли бунт и схватились за ножи. Что они хотели? Захватить те немногие крохи припасов, что еще оставались. И тут, именно в этот момент … — она сверкнула глазами и сделала драматическую паузу, как Виконт в этом месте, — раздался крик Родриго, впередсмотрящего с «Пинты»: «Земля! Земля!». Пышная тропическая зелень… Разноцветные стаи попугаев… Колумб назвал неведомый остров Сан-Сальвадором, хотя на самом деле туземцы называли его… не помню точно… Какой-то Гуан… но это для нас не так важно… А важно, то, что Колумб был счастлив. Он достиг цели, приплыл… Думаете, в Америку? Нет, он был совершенно уверен — в Индию! С Америкой разобрались, и свое имя она получила позже. Друг Колумба Америго Веспуччи, вслед за ним поплыл по тому же пути. И… догадался, никакая это не Индия, а новый громадный материк. Может быть, по его имени Новый свет стал Америкой? А может и не по его, ведь ни он, ни Колумб Северной Америки в глаза не видели, а имя «Америго» не было таким уж редким в Италии, Испании и вполне могло принадлежать кому-то, затерявшемуся в истории…

И уже поскучневшим голосом она процитировала строчку из учебника: «… двенадцатого октября 1492 года Христофор Колумб открыл первую землю Америки».

Девочки молчали, уставившись на Лулу, как завороженные, и на «Христофора» никак не отреагировали. Георгий Христофорович в недоумении пробормотал:

— Курнакова, но это же не по учебнику… Откуда Вы это все взяли?

— Но это же правда! Или нет, не так. Это правда про Колумба и Веспуччи. А про Америку — неправда. Ее еще раньше открыли… Викинги, — припомнила она.

— Курнакова, а это уже совсем не по учебнику! — поспешно сказал учитель. — Я вас этого не спрашивал… Вы не продолжайте, зачем это? — мямлил он каким-то растерянным голосом. Лулу молча смотрела на него — неужели он ей сейчас поставит плохую оценку? Учитель встретился с ней глазами, помедлил и сказал:

— Садитесь, Курнакова, пять.

После уроков она встретила Георгия Христофоровича в дверях. Он обратился к ней:

— Вы что, увлекаетесь географией? Книжки читаете? — сейчас его голос не был таким сухим и монотонным, как в классе.

— Да, Жюль Верна, и вообще про путешествия. А про викингов — это правда! Мне говорил человек, который это точно-преточно знает! А еще он знает неточно, но это, потому, что точно не знает никто! — что за сто лет, перед Колумбом, Америки достигли рыцари, чтоб спрятать сокровища. Они назывались Тамплиеры. А потом, — с воодушевлением продолжала Лулу, — они все стали пиратами.

— Дитя мое, что у вас за фантазии!

— Нет! Это не фантазия! Это называется… ага, точно — версия! Какой у пиратов флаг? Черный, с черепом и костями. А у этих … тамплиеров был точно такой же! — Лулу с торжеством поглядела на Георгия Христофоровича.

— И такое трудное название вы так дословно запомнили? Удивительно.

— Ну, это же от слова temple (тампль) — храм по-французски, — в свою очередь удивилась Лулу.

— Ну-ну… Но все-таки, в классе вы ничего такого не говорите. Помните, отступления от программы не допускаются, Курнакова. Это только запутывает учащихся. И все же ваш интерес похвален, дитя мое, — он погладил ее по голове. Лулу внутренне сжалась — прикосновение чужих длинных, будто покрытых воском, пальцев было ей неприятным. Но, не желая обидеть учителя, который явно отнесся к ней по-доброму и даже дал возможность поговорить на любимую тему, она ничем это не показала, только слегка отвела голову назад.