Повесть о храбром зайце - Акс Цевль

уже частично обваленную стену. На третий раз стена упала и танк ворвался в соседний зал. И тут пожар, но никаких ещё развалин.

Из танка заяц услышал крик: давай, знову стриляй! Розбий цю стину! А-ха-ха-ха-ха!

«Да, это психопат Волченко. Ну давай, стреляй уж! Так может и дотянем… до воздуха.»

Звон металла изнутри, ругань Волченко, медленный поворот башни, выстрел. Отдача чуть не свалила зайца с танка – «если бы не бак и троссы…». Он так и не увидел куда и с каким результатом выстрелил Волченко – танк рванул с полной своей скоростью, разнёс стену, вторую, вылетел наружу и врезался в дерево.

Волченко: Що за хрэнь така?

Анабиозный Квакер отлетел в сторону, покатился с холма в кусты. Заяц, весь ободранный обломками кирпича, получил сильный удар в голову, и чуть не потерял сознание. Он крепко держался за тросс – так держатся детёныши за лапы своих родителей – какое-то время ничего не понимал и не видел. А Волченко тем временем командовал, ругался.

Волченко: Розгортай! Ми идемо назад!

Танк разворачивался, заяц приходил в себя. За долю секунды до очередного удара в стену он спрыгнул и зацепился за ветвь частично обгоревшего дерева – его ветви, никем неподрезанные, упирались прямо в окна второго этажа. «Ну правильно. Теперь садовод у нас политикой занимается…», вернулось к зайцу его критическое мышление.

Танк скрылся в дыму. Через несколько секунд опять раздался выстрел. Опять развал и взрывы.

«Что б тебя там завалило, Волченко!»

Заяц спустился с дерева и побежал…

«Боже! Я свободен! Я дышу! Я жив! Я жив! Я бесконечно жив, я жив космически! Я есть ещё на земле! А значит я ещё нужен! Теперь куда? А хоть куда! Я жив!»

IX

Опомнившись, заяц вернулся искать Квакера. «Надо хоть посмотреть куда он покатился. Вытащить его на видное место. В безопасное место.»

«Почему для меня теперь так важна его жизнь? Он же враг! Он враг мой, он враг царя, он враг государства моего в любой его форме. Монархия, раздолье – ему не важно. Ему оторвать бы свой кусок и «зажить красиво», пусть это «красиво» и длится неделю, а потом… потом-то никакого «красиво» не будет. И «потом» никакого не будет. Нельзя вырастить слонёнка из отрезанной конечности слона. Нельзя построить страну с нуля, оторвав её куском с погибшей империи. Нельзя! Это не будет страной. А что будет? Война будет извечная, деградация будет и затухание, зависимость от всякого и всех. В лучшем случае «проект». Проект закончится, и жабы разбегутся по болотам кто куда. А что останется? Из живых материй, что останется? Останется мечта. Тупая и красивая. Вот и засуньте себе её в горло прежде, чем прольётся кровь! Подавитесь ею! Все эти мечтатели революции… настанет день и вы друг друга передушите. Таков уж материал. Но.…

Но даже так… Никогда прежде я не был свидетелем такого количества смертей… да почти, что разом – в одну ночь! Скольких убили этой ночью? Не хочу считать. Как считать смерти их? Ноликами – своих, чужих – крестиками? Вот теперь мне каждая жизнь ценна. Мне жизнь ценна по сути. Я даже смерти своего врага не хочу видеть. Зачем мне его смерть? Зачем ему умирать? А как же месть? А как же волки? Как остановить их? Как остановить безумца в танке, не убив его? Наверно можно как-то. Ведь собаки тоже были волками. Они сделали усилие, они изменились. Дисциплина изменила их, не раздолье. Но теперь-то… поздно. Как это говорили предки? «С волками жить – по-волчьи выть». Вот так и завоем. Все до единого.»

Заяц обнаружил Квакера, а зайца обнаружили собаки. Он вытаскивал жабу из кустов; услышал лай издалека:

Собака: Вон он, гав гав! Я нашёл его, гав! Последний, гав, гав! Все на запад, гав гав! От сада, гав гав!

«Дозорный! Достаточно далеко ещё. Что значит «последний»? Лис и косуля – что с ними? Ушли ли они? Что значит «последний», ась? Извини, Квакер. Кто-нибудь на тебе споткнётся – заметят. Отсюда ты виден. Теперь бежать!»

Заяц бежал к саду, но вскоре увидел – сад горит – горит давно, распространяется стремительно и быстро. Приехали бригады пожарных, с ними армия, дозоры. Собаки, бобры, жабы, и прочие другие. Водомётят, жгут навстречу.

«Такой пожар угрожает всему лесу! Как бы я хотел им помогать сейчас – как раньше, как всегда! Но нет! Вы отвергли меня. ВЫ отвергли меня! Вы изгнали меня из общества. За что меня посадили? За что меня гонят?!»

Пожалуй, никто из гонителей не знал в чём заключалось преступление зайца, но каждый точно знал, что преступления были, и что он, заяц, террорист и враг народа. Отныне это и было правдой. Отныне и навсегда именно это будет правдой.

Заяц бегал километровыми восьмёрками, далеко уже от спалённого музея. Хотел к реке, но там его и ждали. Пробовал пробиться в центр, но огорожены все до последнего пути. В лесу объявлено черезвычайное положение. Зайца ловят всем лесом. И самцы, и самки, и даже детёныши (которых теперь называют пионерами). Назначено вознаграждение в двух суммах: одна за живого зайца, другая – за мёртвого. «Какие у них теперь деньги, интересно? Деньги ли это?».

«Понятно одно. Если и был у меня какой-то покровитель – его заткнули, власти в моём вопросе он больше не имеет. Квака думал, что это «баба» моя. Если это так… тем лучше для неё. Значит сработало. Сработало именно так, как планировал. Теперь в меня будут стрелять по-настоящему. Без предупреждений. На поражение.»

Заяц легко обходил народные дружины раздольерцев, новые их дозоры и даже собачьи отряды прапорщика Собакина. Но вскоре – между часом и двух от времени побега из музея – вышли на охоту гончие. Спецназ. Они знали запах зайца, они знали его повадки, они знали лес, так хорошо, как когда-то знал его заяц. Гончие были быстрее его, свежее его, наконец они брали числом.

«Где ж вы раньше-то были? Что ж вы музей-то не брали, ась? Не дали? Закончилось бы всё ещё утром. Но теперь… у меня нет шансов никаких. Затравят. Уже сейчас кто-то обходит меня. Хотят взять в кольцо. Может быть только одна сторона, где никто не рискнёт с огнём играться. Это сторона болот. От гончих я могу скрыться только на болотах. Вперёд! Недолго осталось.»

Охота на зайца началась с утра и продолжалась до заката. Более 9-и часов заяц бегал по лесу восьмёрками, отдыхая лишь изредка на больших ветвях деревьев или в кустах. Сил к вечеру не осталось. Он уже не бежал – он плёлся. Гончие настигали его дважды. Еле вырвавшись из второго их