Корпорации (февраль 2009) - журнал Русская жизнь

IV.

Одни очевидцы утверждают, что господин Хоберт выглядел пьяным, другие - что он походил на «человека в измененном состоянии». Впрочем, это можно списать на шок. В рапорте дознавателя ГИБДД Щукина, встретившегося с Хобертом в воскресенье, написано, что признаков алкогольного опьянения не установлено и Хоберт прошел обследование в неназванной больнице. Так или иначе, но в уголовном деле, которое ведет Следственное управление ГУВД Москвы, факт управления транспортным средством в нетрезвом состояния не фигурирует. (Считаю это уточнение важным; оно корректирует первоначальную медийную версию о пьяном наезде и демонстративном отказе от освидетельствования.)

Потом Ольга (подполковник милиции) узнает, что Хоберта за полтора года его пребывания в Москве задерживали как минимум трижды: за управление в нетрезвом состоянии, за превышение скорости на 50-70 км, за выезд на встречную полосу, отсутствие ОСАГО - и всякий раз Беньямин Томас отказывался от экспертизы, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность.

Красавец, плейбой, спортсмен - как он, должно быть, потешался над «полицейским бессилием».

V.

Должно быть, его - скромного гуманитария, человека, в общем-то, тихой профессии (до Москвы Хоберт работал на Урале, преподавал в языковой школе в Екатеринбурге) - забавлял новый статус. На машине всего лишь литера «Т» (дипломатический техперсонал), а права как у большого. Все при нем - молодость, красота, наверное, и материальная безмятежность (судя по «Порше Кайенну») - а главное, драгоценное, восхитительное чувство правовой свободы и абсолютной неуязвимости. Свободы, которую он никогда не мог бы позволить себе в Германии, да и, пожалуй, ни в одной другой стране. Легко представить: стоит, значит, гаишник, властелин асфальта, хозяин жизни, скрипит зубами, страдает, будто Жженов на заглохшем мотоцикле в «Берегись автомобиля», - а руки коротки. Победительный немец мчится вдаль, «Кайенн» сверкает, жизнь ослепительно хороша.

И все- таки последний инцидент на Лужнецкой набережной -превышение скорости на 69 км, признаки алкогольного опьянения - переполнил лимит правового терпения. 25 октября прошлого года МИД направил в посольство ФРГ ноту о недопустимом поведении господина учителя: доколе? Наверное, в посольстве была какая-то реакция; Хоберта, должно быть, укорили, «провели воспитательную работу». Наверное. Но через месяц случилось «Вернадского, 33».

VI.

Андрея, единственного сына Ольги Камыниной, «чудесного, доброго, умного и деятельного мальчика», как говорят про него учителя, похоронили под Наро-Фоминском, на кладбище возле деревни, где он проводил каждое лето. Сашу - в родной Рузаевке; он был там «звездным мальчиком», легко поступил в Москве на бюджетное отделение, серьезно занимался музыкой, - чуть ли не весь городок пришел на похороны. После похорон мальчиков началось самое страшное - молчание, ужас безмолвия и пытка неизвестностью. МИД и посольство как воды в рот набрали. Никто из дипломатов не приехал к Ольге Камыниной и Маше Евтеевой - сестре Саши (она тоже живет в Москве). Только в январе до них дошли письменные соболезнования от господина Вальтера Юргена Шмидта, посла Германии, их почему-то прислали не домой, а в следственное управление. Дошел вопрос: «А что, у них родители крутые?», будто бы прозвучавший сверху, а может быть, это был испорченный телефон, - но тут Ольга Камынина вступила в большой эпистолярий с инстанциями. Кто виноват в том, что Хоберта вовремя не остановили, спрашивает она. Кто виноват?

Там, где не действует российская юрисдикция, гражданка России бессильна, даже если она подполковник МВД. Ольга писала в МИД, Генпрокуратуру, Министерство юстиции, но первая реакция со стороны МИДа последовала только 19 декабря, после акции протеста, которую провели однокурсники Андрея и Саши у посольства на Мосфильмовской. Был совсем детский неумелый пикет, первокурсники не знали, что надо подавать заявку, зато прошли гражданскую инициацию - нескольких детей вежливо отвезли в отделение. Но телеканалы дали сюжет, и именно это, по всей видимости, помогло - Россией управляет телевизор. Через два дня в новостных лентах появилась информация о вызове господина посла в МИД в связи с инцидентом; МИД сделал официальное представление и напомнил, что трагедии можно было избежать, если бы претензии 25 октября дали ход. Посол заверил в готовности к сотрудничеству.

Потом - новогодняя вата, снова молчание; письма, письма, письма; останавливаться нельзя. Новый пикет у посольства - и снова МИД отзывается: Ольгу Камынину и Марию Евтееву приглашают на встречу. Разговор человеческий, почти сердечный, обещают помощь, успокаивают, говорят: ищите адвоката.

VII.

За развитием дела Хоберта внимательно следит Александр Кашин - 32-летний житель города Большой Камень. Александр живет в инвалидном кресле уже 10 лет - столько прошло с того дня, когда в машину, на заднем сиденье которой он ехал, врезался Дуглас Кент - консул США на Дальнем Востоке. Дуглас Кент был пьян. В 2006 году суд США окончательно закрыл дело и отказал Кашину в его материальных претензиях - подсчитав стоимость лечения, он запросил 10 миллионов долларов. Это сумма только кажется фантастически большой: столько стоит лечение, ноги стоят дороже. Посольство предложило 100 тысяч, но в виде «гуманитарной помощи». От гуманитарки Кашин отказался - ему нужно возмещение ущерба, а не подачка, сейчас он живет на пенсию в 4 тысячи рублей, вместе с родителями, тоже пенсионерами. Дорогое лечение дало бы ему шанс встать на ноги. В Большом Камне часто отключают свет и воду, Кашин напоминает о себе голодовками, ведет хронику своей борьбы в сети.

Наверное, уже вышел на свободу Андрей Князев - большой человек, бывший посол РФ в Канаде. В 2001 году, возвращаясь с рыбалки, подвыпивший Князев сбил двух немолодых женщин на пешеходной дорожке. Одна из них скончалась, другая получила тяжелые травмы. Князева спешно вывезли из Канады, судили в России, лишив иммунитета, и приговорили к 4 годам колонии (в Канаде он получил бы 20). Констебль-свидетель приезжал на суд, как говорят, за свой счет.

За свой счет поедет на суд в Германию и Ольга Камынина. Сейчас она ищет немецкого адвоката. Денег нет, но может быть, кто-то возьмется? МИД хоть и обещал помощь, но брать на себя такие расходы он, конечно, не будет. «Подполковник с Петровки, 38 - и без денег, ты серьезно?» - переспрашивают меня знакомые. Отвечаю: серьезно. Потому что подполковники бывают разные. Ольга работает в тыловом департаменте ГУВД (это, фактически, техотдел, служба административно-технического персонала), и ее зарплата до последнего времени составляла 29 тысяч. Я, право же, не знаю других подполковников, которые бы с семьей теснились в 40-метровой хрущевке на окраине Москвы. Ольга живет с родителями. Андрея она с трех лет воспитывала одна, алиментов практически не было. Ее 72-летняя мать пошла работать в прошлом году, чтобы помочь дочери платить за репетиторов для Андрея. В этом году она снова работает - чтобы собрать дочери денег хотя бы на дорогу в Германию.

А на прошлой неделе (в середине февраля) Ольга получила письмо от Беньямина Хоберта. Он выражает ей соболезнования в связи с гибелью сына. Пишет, что очень любит Россию, ее культуру и ее людей, что собирался ей написать сразу, но московские друзья посоветовали сделать это позже - да и какие слова могли бы утешить ее? Нет таких слов. Считает важным уточнить: вопреки информации в СМИ, он добровольно прошел медицинское освидетельствование. И в последних строках сообщает, что вовсе не собирается уходить от правосудия в Германии. Дипломатический иммунитет с него наконец-то снят. Еще она узнала, что в феврале через свое доверенное лицо Хоберт заявил о своем желании забрать машину, находящуюся под арестом, - «Кайенн», в отличие от всего остального, вполне подлежит восстановлению.

* ВОИНСТВО *

Александр Храмчихин

Боевой дух и пушечная плоть

Отечественная армия: неисчислимые множества

Корпоративный дух в Вооруженных силах, разумеется, очень силен. Так и хочется написать - как ни в какой другой профессии. Писать это рискованно, поскольку представители других профессий на такое высказывание могут обидеться. Но, тем не менее, повторю то, что уже писал многократно: военная профессия, вопреки усиленно вбиваемому в наши мозги в последние годы тезису, отнюдь не такая же, как все остальные. Потому что только она, единственная, подразумевает обязанность умереть. И именно из этой особости профессии вытекает и особая корпоративность.

Это чувство общности само по себе может принести армии победу. Есть основания предполагать, что именно корпоративность стала главным фактором, обеспечившим Российской армии победу в «двухсерийной» чеченской войне. Армия в этот период была лишена идеи (а воевать, вообще-то, можно только за идею), находилась в катастрофическом материальном положении (речь идет как о денежном довольствии военнослужащих, так и об обеспечении боевых действий) и подвергалась сильнейшему моральному террору со стороны СМИ и значительной части общества. В принципе, в такой ситуации она неизбежно должна была разложиться и развалиться. Признаки разложения и развала в нашей армии и в самом деле наблюдались. Но, в общем, они остались, что называется, в пределах допустимого. И пусть со второй попытки, но армия победила. Это можно считать чудом. Но должно же быть и какое-то рациональное объяснение. Так вот, видимо, основную роль в этой победе сыграл именно корпоративный дух. Возможно, моральный террор со стороны гражданских этот дух даже усилил, сплотил армию перед лицом враждебного окружения. Она оказалась буквально в кольце врагов, ожесточилась и не развалилась. Наоборот, вытерпела и выиграла. Да и вообще, армия в постсоветский период уцелела в первую очередь благодаря корпоративному духу.