Течения - Даша Благова

не пошли на лекцию и остались в его комнате читать в кровати. Планировали еще немного позаниматься, пойти к пруду и покормить уток, а потом вернуться и собрать чемоданы. Петя уезжал в тот же вечер, и я хотела его проводить. Мой поезд отходил через день.

Было жаркое солнечное утро, и нам пришлось открыть окно. В общежитии всегда грязные мутные стекла, в них застревает даже свет. И когда я рванула створку, на меня обрушилось солнце. От сквозняка мы спрятались под одеялом.

Тепло и свежесть, гладкое Петино тело. Я читала что-то по философии, наверняка мрачное, а сама думала, как же здорово провалиться в самые обычные комфорт и радость. Я взглянула на общежитские стены, и они показались мне сладко-шербетными, вообще, все вокруг в те дни казалось игрушечным и красивым. Я прожила несколько месяцев за серой пеленой и теперь восторгалась каждый раз, когда отмечала, насколько ярок и искрист может быть мир.

Ветер подбрасывал черную Петину кудряшку, а солнечный луч подкрашивал ее в рыжий. Меня это развеселило, с Петей было много таких тонких, игривых и нежных моментов, похожих на детскую песенку. Тогда мне хотелось, чтобы вся жизнь состояла из них.

Ты чего? — Петя улыбался, у него были очень белые зубы.

Не знаю, чувство, будто я маленькая, проснулась у бабушки с дедушкой, а у меня еще и день рождения, — сказала я и закрыла лицо одеялом.

Насть. — Петя потянул за одеяло.

А?

Мне кажется, я тебя люблю.

Я испытала так много разных, причудливо сплетенных и сложных чувств, от благодарности до вины и страха, и решила поцеловать Петю так, чтобы он понял всю силу моих эмоций. Петя ответил на поцелуй с той же страстью и притянул меня к себе, моя книжка упала на пол, и я полезла рукой в Петины трусы, но он перехватил ее и закинул себе за спину. Своей ладонью Петя повел по моим груди и животу, который я тут же втянула, и просунул пальцы между бедер. Петя не раздевал меня, а начал нажимать пальцем куда-то на верх вульвы прямо через ткань трусов, и вскоре я почувствовала горячие всплески, они разлетались по всему телу и доставали затылка, а еще почему-то стало приятно жечь в пятках. Обычно у меня случалось что-то вроде далекого эха подобных ощущений, и то только перед сексом, а когда все начиналось, оно проходило. Теперь же во мне будто стаивал лед.

Ого…

Что?

Как-то хорошо…

Ты все?

Не знаю, кажется, нет.

Ты что, никогда не мастурбировала?

Нет…

Раскрылась дверь, оконная створка влетела обратно в раму, со стола спрыгнул пакет чипсов. Никита, стой, заорал Петя, подожди две минуты. Я начала быстро одеваться, думая о том, как же много всего мне еще неизвестно. Никита быстро осмотрел наш с Петей угол и пошел в свой. Он выглядел смущенным, даже пристыженным, хотя на сексе поймали не его. Никита врывался так не первый раз, хотя Петя всегда писал ему, когда я приходила. Я подозревала, что Никита игнорирует эти сообщения специально и, уличая нас, получает удовольствие, за которое ему самому потом и стыдно.

Как дела, Никит.

Я разговаривала с ним, пока надевала носки и собирала вещи. Я всегда так делала, чтобы еще больше его смутить и чуть-чуть подразнить Петю.

Хорошо, как твои?

Да вот, фильм смотрели.

Мм.

А на самом интересном месте ноут сел.

А.

Хотя нет, ты пришел.

Петя видел, как Никита весь скукоживается, как розовеет его лицо. Он стоял у выхода за спиной Никиты и грозил мне кулаком, а сам сжимал губы, чтобы не расхохотаться. Я чувствовала себя гадкой школьницей, которая курит за гаражами и поддевает отличников, но ничего не могла с собой поделать. Петя вывел меня за дверь и поцеловал в лоб.

Блин, прости за Никиту, я поговорю с ним.

Ему это только в кайф.

Да не извращенец он, хватит тебе.

Посмотрим, что ты скажешь, когда он начнет воровать мое белье.

Петя засмеялся, мы еще раз поцеловались. Договорились дочитать у себя в комнатах и встретиться через час. А дальше — все как планировали. Мы еще раз быстро поцеловались, и Петя уже открыл дверь.

Петь!

А?

Я хотела сказать ему, что тоже люблю его. Но и здесь я решила сначала расчистить все от старья, чтобы наши отношения с Петей укладывались в чистое и особенное место. Мне так понравилась ясность в голове, которая появилась после многомесячной мутной лужи, что я была одержима ею. Мне хотелось чистоты во всем. Я разобрала вещи и половину отдала на благотворительность. Поудаляла все иконки с рабочего стола. Расставила по алфавиту книги. А черновик моей курсовой выглядел как сверстанная монография. Поэтому я отложила признание.

Я скажу про нас Вере.

Ты странная! Иди.

Петя чмокнул меня в ухо, в черепе звякнуло, как в колокольчике. Я айкнула, шлепнула Петю по попе и пошла. До скорой встречи, сказала я Пете.

Я вернулась в свою комнату, как в следственный изолятор с фестиваля варенья. Вера сидела на кровати, она была и обвинителем, и пострадавшей. Я будто оказалась в камере, из которой меня не хотели выпускать.

А ты почему не на стажировке?

Заболела.

И на йогу не пойдешь?

Нет.

После стажировки, политических обсуждений и йоги Вера всегда приходила к нам в угол и закапывалась в мою поддержку, как мышь в солому. Теперь же я стала непостоянной и слишком довольной жизнью. Ее страдания больше не впитывались в мою кожу, а отскакивали обратно. Вера всегда остро чувствовала наши разделения. Когда мы поссорились осенью, она написала, что такой разлом для нее невыносим. Но весь апрель молчала. Может, боялась, что сказанное тут же сбудется и процесс уже не остановишь.

Мне надо было все прояснить, в том числе для самой Веры. А еще я не могла провести с ней вечер, потому что ехала провожать Петю. У меня было такое хорошее, расслабленное настроение, что я села рядом, обняла Веру, а потом завалила на кровать и начала щекотать. Вера хихикнула пару раз и обмякла. И тогда я просто сказала Вере, что теперь встречаюсь с Петей, и чмокнула ее в щеку.

Вдруг