Камень ацтеков - Елена Долгова

Близился новый год, но жара не спадала. Равнина вокруг города немного подсохла, отары овец жевали траву пустошей. Баррет часто бывал за городом, он устраивался поодаль от лачуг на окраине Картахены и смотрел в сторону моря.

Как-то раз, вечером, он заметил на пустоши Сармиенто, но постарался не показываться сам испанке и тихо вернулся домой. Следующим вечером он специально задержался дома, Лусия сидела на кухне за столом и перебирала связки лука и трав. Она без особой приязни, но и без ненависти посмотрела на Баррета.

— Что у тебя с правой рукой?

— Если ты имеешь в виду старую рану от мушкетной пули, то с рубцом все в порядке. Когда Ланда подобрал меня в море, я думал, что останусь калекой.

— Это была хорошая работа. Индейцы используют для врачевания травы, но никогда не делают составных лекарств. Я брала их растения, например, смолу перуанского дерева молье, и смешивала с другими веществами. Так я спасла твою руку и помогала многим другим.

— Отличные познания в медицине! Не будь ты женщиной, я принял бы тебя вторым лекарем на свой люггер.

— Вторым? Я не согласилась бы стать даже первым доктором всей флотилии негодяев.

— Полегче.

— Ты поклялся, что не был вместе с теми, кто сжег поселение на Айла Баллена…

— Ей-богу, мы как раз тогда чинили «Синий цветок».

— А я не могу забыть день, когда пришли англичане. Стоял штиль, мы с берега видели четыре неподвижных корабля. Ночью мужчины устроили насыпи из земли, чтобы стрелять и укрываться от пуль. На следующий день на разрытый песок полилась кровь — вас было слишком много, вас всегда бывает слишком много, и бешенство живет у вас в крови… Мы бросили пустые дома и бежали в лес. Моя мать надела свое лучшее платье — синее с кружевом, чтобы не оставлять его в брошенном доме. Мать все время шла рядом, поэтому я видела, как она упала — сразу, словно срубленное дерево, лицом вниз. В ее спине оказалось отверстие от пули. Ткань платья быстро намокала и становилась совсем черной, Тогда я пыталась закрыть дыру ладонью. Брат взял меня за мокрую руку и потащил прочь. Он сжимал мои пальцы — они были все в крови и скользили в его кулаке. Так мы бежали вместе со всеми, бросив труп матери, и ветки хлестали нам лица.

— Вы спаслись?

Брови женщины сошлись у переносицы.

— Нас всех взяли в плен — там же, в прибрежном лесу.

— И что?

— Барт пытался драться, и ему прострелили грудь. Через три дня англичане успокоились, забрав деньги и весь маис, который сумели отыскать на Айла Баллена.

— А как твой брат?

— Брат умер через два дня.

— Что было с тобой?

— Я похоронила брата рядом с матерью, перебралась в Картахену и тут встретила де Ланду.

— Черт возьми, клянусь спасением своей души, меня там не было.

— А если и был бы — что от этого изменится? Ты, как и многие другие мужчины, мнишь себя героем, а на деле все вы трусы и грубые и неотесанные скоты.

Кровь прилила к лицу Баррета. Никто и никогда, даже недоступная Памела Саммер, не решался разговаривать с ним так.

— Знаешь, Лус, — сказал он обиженно. — Ты пользуешься тем, что родилась женщиной, и я не могу дать тебе абордажную саблю и вызвать на бой. Однако же, если я такой уж отпетый негодяй, право, не стоило тебе меня спасать.

— Ты умеешь читать по-кастильски?

— Очень плохо.

— Смотри сюда, надеюсь, твоих знаний хватит, чтобы разобраться…

Она протянула Баррету книгу.

— Буковки такие маленькие и кривые, Лус. Я что-то плохо вижу, наверное, глаза утомились на солнце.

Сармиенто фыркнула от смеха.

— Это история индейцев, написанная Гарсиласо де Ла Вега, метисом знатного рода. Ее издали в Лиссабоне с разрешения святой инквизиции. Хочешь послушать кое-что оттуда? «Всюду имело место кровопролитие, пожарища в селениях, грабеж, применение силы и другое зло, которое случается, когда война сама себе предоставляет свободу».

— Что ты хочешь сказать этим, Лусия?

— Что люди все одинаковы. Если отказывать в помощи тем, кто ее не заслужил, ее не получит никто.

Англичанин пожал плечами.

— Спорить с тобою — зря время терять. А все-таки за спасенную руку я твой должник. Говори, чего ты хочешь, и я сделаю для тебя все, кроме невозможного.

Сармиенто задумалась, словно не решаясь в чем-то сознаться:

— Пожалуй, я попрошу тебя об одной услуге, но только не сейчас. И не смей смеяться над моими словами.

В ее ответе было что-то странное, ускользающее, и это не понравилось Баррету.

— Что ж, подожду покуда, но только и ты не вздумай, как обычно, издеваться и шутить. Пусть я пират, но я совсем не дурак и не потерплю обмана от ведьмы.

— Время обмана прошло. Проводи меня до главной площади.

— Зачем?

— Разве ты забыл? Сегодня канун нового года.

Шел одиннадцатый час ночи. Баррет поразился многолюдью на улицах Картахены. Горели огни, раздавался беззаботный смех. Толпа по восьми главным улицам стекалась на Пласа Майор. Англичанин стоял в полутьме, и Сармиенто стояла рядом. Затрещали петарды, чуть позже грозно и тяжело ударили пушки крепости Сан-Фелипе-де-Баррахас.

— Почему стреляют?

— Просто фейерверк.

Фонтаны искр поднимались на недосягаемую высоту, чтобы рассыпаться мелкими брызгами, медленно опуститься и угаснуть над скопищем людей, над лесом рук, над задранными к зениту лицами. В паузах между грохотом залпов слышались короткие вскрики женщин и их переливчатый смех.

Питер исподтишка наблюдал за профилем Сармиенто. На ее щеке трепетно и странно плясали багровые отблески огня. Зрачки сузились.

— Ты о чем-то хотела попросить?

— Да… Ты сумел бы убить меня, Питер? Заколоть или пристрелить? — совершенно спокойно спросила она.

Ошеломленный Баррет ответил не сразу.

— Ну, я, конечно, могу убить человека — это совсем легко. Только зачем убивать тебя, Лус? Если бы я смел такого пожелать, я бы хотел, чтобы ты вечно жила на земле. Ты моя спасительница.

— Ох, Питер! Никогда и никому не говори таких глупостей, твои слова — ересь.

— Не понимаю, почему бы не сказать правду? Когда меня подстрелил Кормик и жизнь во мне едва держалась, ты легко могла отомстить, но не сделала этого, а даже совсем наоборот — спасла меня и от смерти, и от жизни калеки.

— Ты ценишь жизнь?

— Да.

— Бывает кое-что похуже смерти. Смотри.

Баррет обернулся через плечо, повинуясь одному из тех инстинктивных побуждений, которые заставляют человека лицом к лицу встречать опасность. В полутьме, рассеянной огнями, в нарядной толпе мимолетной тенью скользнул худощавый мужской силуэт. Белая ряса, черная накидка, края одежды висели словно крылья ворона. Лица Питер не разглядел, только короткие седеющие волосы и выбритую макушку.