Конец и вновь начало - Лев Гумилев

На примере перехода от фазы подъема к акматике мы уже видели, как чутко реагирует этническая система на изменение уровня пассионарного напряжения. Переход от акматической фазы к надлому не является исключением.

После акматической фазы характер этногенного процесса резко изменяется. Указанное явление отмечено было еще до меня, хотя и не было объяснено, поскольку пассионарность была неизвестна автору этого наблюдения — А. Тойнби. Он отметил, что в развитии, которое он считал общественным, иногда наступает надлом («breakdown»), после чего развитие продолжается, но как бы сместившись. Меняется знак вектора, а иногда система разваливается на две-три системы и более, где различия увеличиваются, а унаследованное сходство не исчезает, но отступает на второй план.

В романо-германской Европе фаза надлома пала на XIV век. Началось с малого: французский король Филипп IV в 1307 г. арестовал тамплиеров по вымышленным обвинениям и казнил их в 1314 г. В 1309 г. папский престол был переведен в Авиньон под контроль французской короны. Достоинство церкви и рыцарства было попрано, а идея папской монархии уступила место политическим расчетам себялюбивых королей. Но это было еще предвестие бури.

Настоящий развал — «Великая схизма» (1370–1415) — церкви на три лагеря, во главе коих стояли три папы, проклинавшие друг друга. Наконец, в 1410 г. на папский престол взошел Бальтазар Косса, бывший пират, алчный, развратный, жестокий человек, без тени совести и искренней веры. Он был низложен Констанцским собором (1415), с которого сбежал в Австрию, и в Италии умер (1421) в сане кардинала (подробности этой детективной биографии опустим). Характерно для эпохи то, что отношение общества к преступнику было гуманным, а к искренним ученым, борцам за веру — беспощадным.

Итак, западную христианскую церковь в XIV–XV вв. разоряли папы и кардиналы, превратившие ее в источник доходов, а защищали ее профессора: Виклиф в Оксфорде, Жерсон в Сорбонне[90] и Ян Гус в Праге. Большинство же населения Европы стало либо индифферентно к религии, либо принимало участие в «черных мессах», кощунственных мистериях оргиастического характера; они предпочитали Сатану — Христу. В чем механизм описанной здесь дивергенции?

Средневековая католическая церковь (как подсистема суперэтноса) для нормального функционирования требовала много пассионарной энергии со строго определенной доминантой. Излишняя энергия выбрасывалась из Европы в «крестовые походы», что сообщало суперэтносу необходимую стабильность.

Снижение уровня пассионарности привело к замещению ведущих блоков подсистемы либо гармоничными особями (шкурниками), либо субпассионариями, проникшими на высокие должности благодаря непотизму (родственным связям). Энергии для поддержания системы стало мало, и она начала давать сбои. Продажа индульгенций была выгоднее и легче войны за Гроб Господень, изучения теологии, миссионерства и аскезы. Эгоистическая этика продиктовала новый стереотип поведения, а он, в свою очередь, привел к упрощению системы, причем пассионарии были вытеснены на окраины ее социального ареала.

Упрощение системы всегда ведет к выбросу свободной энергии. Поскольку пути за границу суперэтноса оказались прегражденными, то несостоявшимся воинам и путешественникам пришлось обратиться к деятельности интеллектуальной, к творчеству, к реформаторству (этот период XVI в. принято называть «Высоким Возрождением»). Но так как радости творчества доступны не всем, а пассионарность — феномен популяционный, то где возникали «слабые места», люди проявляли себя тем, что брались за оружие. Первый пример тому подали славяне. Традиция принесенная Св. Мефодием в Чехию, не умерла; она воскресла в начале XV века.

Карта. Центральная Европа в XVII в.

ПАССИОНАРНЫЙ НАДЛОМ В ЧЕХИИ

В Европе пассионарный надлом начался в Чехии, на самой окраине христианского мира. Почему в Чехии? Чехия была в стороне и никакого активного участия в войне гвельфов и гибеллинов не принимала. Чехи поддерживали пап, но и с императорами не ссорились, стараясь быть подальше от всех этих немецких свар и склок, потому что чехи — все-таки славяне и немецкие дела им были не так близки, как самим немцам. Поляки были от этого еще дальше, они вообще довольно вяло смотрели, как там немцы режут друг друга. Поэтому у них сохранился первичный заряд пассионарности, он не был еще растрачен, а ее уровень здесь с самого начала был относительно низким. И пока в Германии в эпоху Гогенштауфенов пассионарность была очень сильна, чехи помалкивали, вели мелкие войны с венграми, с австрийцами, и то неудачно: Рудольф Габсбургский разбил Оттокара II Пшемыслида — чешского короля, разгромил всю его конницу. Это для чехов большого значения не имело, поскольку этот король был им чужой, убежденный западник, т. е. по образованию, воспитанию, культуре он был настоящий немец, хотя и носил славянское имя.[91] После этого чехи выбрали себе королем люксембургского герцога Карла. Трудно сказать, кто он был — то ли немец, то ли француз. Да он и сам не интересовался этим, потому что Люксембург — маргинальная область, граница между французами и немцами, и там человек мог игнорировать такой вопрос. Карлу предложили престол в Чехии, он согласился и стал добросовестно заботиться о своих чешских подданных, построил им роскошный университет — один из самых лучших в Европе. Отсюда-то все и пошло.[92]

Дело в том, что в средневековых университетах жизнь студентов и профессоров шла по линии внутренней самоорганизации. Они жили одной группой, одной корпорацией, а организовывались по нациям (землячествам). Голосование в ученом совете шло по нациям, студенты носили значки и кокарды тоже по нациям, трапезничали по нациям, дрались тоже, а деление по нациям устанавливалось ученым советом. И в Праге было четыре нации: баварцы, саксонцы, поляки и чехи, т. е. две нации чисто немецкие — верхненемецкая и нижненемецкая, а под поляками понимались немцы Ливонского ордена, а отнюдь не поляки, потому что польская шляхта в это время травила зайцев, пила пиво и мед и в университете обучаться не очень-то стремилась. Таким образом, три нации были немецкие, а одна чешская, т. е. чешская оказывалась в меньшинстве.

Карл очень беспокоился о своих чехах, он стремился создать им условия, чтобы они могли в своем собственном университете чувствовать себя спокойно, поэтому ректором все-таки был чех. И даже когда король умер и сменил его Венцеслав — пьяница (мало занимавшийся управлением королевства), то и тогда эта политика продолжалась,[93] и ректором оказался профессор богословия чех Ян Гус, который очень хорошо преподавал на чешском языке, переводил латинские тексты на чешский язык. Он говорил: «Мы же чехи, мы в своей стране, при чем тут немцы?»[94] А половина населения Праги были немцы. В Кутенберге (Кутнагора) богатый рудник, близко от Праги, — там были рудокопы-немцы, и в больших города Богемского королевства сидели немцы. Чехи в основном представляли мелкое дворянство и крестьян, а бюргеры и крупное дворянство делились на чешское онемеченное и просто немецкое. И вот с университета началась «свалка» между чехами и немцами. Сюда добавился еще один момент: Гус, человек очень набожный и искренний, решил, что пора наконец исправить безобразия, которые творятся в церкви. Например, если священник католической церкви совершил уголовное преступление, то его надо судить на общих основаниях, а не освобождать от наказания под видом духовного суда, всегда пристрастного; осудил Гус и индульгенции, ибо, считал он, грехи за деньги не отпускаются; осудил он целый ряд таких злоупотреблений. Кончилось это дело трагически, когда был созван собор в Констанце. Созван он был для того, чтобы отрешить папу Иоанна XXIII. Туда же вызвали и Гуса, чтобы судить их обоих одновременно, первого — за уголовные преступления и за жульничество, а второго — за ересь. Результат был такой: Иоанн, увидев, что благополучный исход невозможен, убежал из Констанцы с деньгами и остаток жизни провел в Италии в полном благоденствии и благодушии, а Гуса, которому перед собором дали Охранную грамоту, большинством в один голос собор присудил к казни, и этим одним голосом был голос императора Священной римской империи венгерского короля Сигизмунда, брата Венцеслава Чешского (1415).[95]

Через четыре года (в 1419 г.) в Чехии вспыхнуло восстание. Поднялись студенты и потребовали, чтобы все три немецкие нации вместе имели равное число голосов с чехами, поскольку университет чешский. При этом чешские студенты отлупили немецких. Драки были и вне стен университета. Сторонники немцев и императора Сигизмунда шли по улице, на них напали, забили до смерти. Толпа чехов ворвалась в ратушу и всех католических депутатов, немецких чиновников, выкинула из окна — это верная смерть, там высоко. После этого жители Праги заявили немцам: «Мы вас не знаем, папу не признаем, папа антихрист, а вера у нас истинно Христова. И обряды истинные мы знаем: вон там, у русских и у греков, совершенно правильно из чаши причащают и мирян и священников, а вы мирянам облатку даете, а из чаши только священники пьют. Так нехорошо». Немцы, император и папа заявили, конечно, что все это ересь, и чехов надо наказать»[96] «А, — сказали чехи, — наказать?!» И пошло… С 1419 по 1438 г. шла война, состоявшая из бесконечных набегов.