Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания - Виктор Аллахвердов

Позитивистская программа довольно быстро исчерпала себя. Дело в том, что ни одна естественная наука не может соответствовать предложенным принципам. Так, например, законы естественных наук не могут быть сведены к высказываниям о наблюдаемых данных, поскольку утверждения обо всех вообще явлениях никогда не могут быть проверены в опыте, т.е. не поддаются верификации. К тому же, отнюдь не только естественные науки типа физики и химии являются науками. А как быть с историей, логикой или лингвистикой? И различные исследователи стали предлагать иные критерии. Научное знание – это, по мнению одних, знание систематизированное, по мнению других, всегда сомневающееся, а потому регулярно проверяемое знание, по мнению третьих, обязательно обладающее, к тому же, возможностью быть опровергнутым, по мнению четвертых, знание рецептурное, указывающее на эффективные способы действия, по мнению пятых, автономное, не зависящее от ценностей культуры, по мнению шестых, включенное в единую картину мира, и т.д. Всех подходов и их комбинаций даже не перечислить. Все они выделяют важные особенности науки, но всё-таки не дают надежного критерия для отделения научного знания от ненаучного.

Это побудило некоторых методологов ввести конвенциональный критерий. Само научное сообщество решает, что является научным, а что – нет. Правда, тут же обнаруживает Т. Кун, существуют такие революционные ситуации в науке, когда и научное сообщество начинает ошибаться. Но если сами ученые не могут отличить истинное научное знание от незнания, то уже легко признать блефом вообще наличие разграничительной линии между Наукой и не-Наукой. Так возникает позиция методологического анархиста П. Фейерабенд: познание – это «океан взаимно несовместимых альтернатив, в котором каждая отдельная теория, сказка или миф являются частями одной совокупности, побуждающими друг друга к более тщательной разработке; благодаря этому процессу конкуренции все они вносят свой вклад в развитие нашего сознания... Специалисты и неспециалисты, профессионалы и любители, поборники истины и лжецы – все участвуют в этом соревновании и вносят свой вклад в обогащение нашей культуры».[310] Но если мошенники заслуживают такого же почтения, как и серьёзные ученые, то исчезает и само представление об Истине. Само слово «Истина» становится словесной шелухой, или, как говорит постмодернист Р. Рорти, «автоматическим и пустым комплиментом, отпускаемым тем верам, которые помогают нам делать то, что мы хотим».[311] Но, значит, и проблемы демаркации научного знания нет.

К сожалению, такое признание заводит слишком далеко. А, будучи бездоказательным, становится весьма опасным. Почему-то и анархисты, и особенно постмодернисты, отрицающие Истину, забывают о том, что и у Истины может быть презумпция невиновности. То, что философам до сих пор не удалось (а, может быть, и не слишком хотелось) создать всеми принятый критерий научности знания, не означает, что такого критерия в принципе не может быть. Но критиков рациональности психологически можно понять – всегда приятно объявить собственную интеллектуальную слабость мощным творческим прорывом, не принимающим никаких форм “интеллектуального деспотизма”.

Попробуем рассуждать иначе. Существуют два критерия оценки достоверности результатов познания. Первый – сугубо субъективный. Опора на этот критерий при оценке истинности знания всегда связана с тайной (т.е. буквально: с мистическим, или, в терминологии Л. Витгенштейна, с невыразимым) – с невесть откуда взявшимся чувством правильности, с ощущением самоочевидности познанного. Несмотря на то, что, как уже говорилось, человек не знает причину этих своих переживаний, они всегда – в силу своей самоочевидности – останутся для него самой достоверной вещью на свете. Без такой положительной личной оценки никакое знание не будет принято субъектом как истинное. Всякое познание необходимо сопровождается субъективным ощущением уверенности или неуверенности в полученном результате. Однако постепенно в культуре формируются некоторые правила, или нормативные критерии, позволяющие оценивать результаты собственного познания более-менее не зависящим от субъективного переживания способом.

Мы никогда даже кушанья не оцениваем только с опорой на субъективный вкус. Мы прислушиваемся и к мнению других людей, и к тем последствиям, к которым, как мы уже знаем из своего опыта, приводит употребление тех или иных блюд, и к словам доктора, не рекомендующего есть жареное, хотя оно субъективно может восприниматься как очень вкусное, и к своему парадоксальному желанию есть невкусное для того, чтобы меньше съесть или позднее насладиться послевкусьем. В обычной жизни люди доверяют не только своему субъективному ощущению, а, например, стараются учитывать мнение окружающих их людей или ориентироваться на результат собственных действий. Так, если человеку нужно позвонить своему приятелю, а он не уверен, что правильно помнит номер телефона, то он может спросить у знакомых, посмотреть в записной книжке или просто позвонить по тому телефону, который всплыл в памяти, и проверить, туда ли попал. В обыденном познании оценки смешиваются. Они покоятся и на субъективном, и на нормативном критериях.

Но иногда объявляется, что субъективный критерий – это единственно возможный критерий оценки истинности знания. Так как, мол, любое знание дано человеку только через сознание, то само Сознание и только само Сознание должно нести подлинное знание, – убеждают мистики всех времен и народов. При принципиальной опоре на такой способ оценки достоверности знание принципиально покрыто тайной. «Все написано в книге очевидности» – сказано в Коране, иными словами, субъективный критерий очевидности необходим и достаточен для познания Истины. «Царство небесное внутри нас», – говорят христиане. Это и значит, что только внутри самого себя человек может узреть Божественный свет Истины. А.Н. Волкова очень точно пишет: «Почти все, кто достиг понимания истинной природы этого феномена, тут же бросают заниматься им, поскольку понимают полную неспособность вразумительно и человеческим языком объяснить то, что они поняли».[312] Мистическое познание использует только один критерий, только одному критерию доверяет: собственному субъективному переживанию (какими бы разными словами это переживание ни называлось).

            Некоторые философы пытались приписать этому чувству субъективной  уверенности некое квазиразумное основание. Так, Э. Гуссерль полагал, что ”круг уверенностей“, с которым живёт человек, – это достоверные, очевидные предпосылки всякого познания, обусловленные самой жизнью. По-видимому, нечто сходное утверждал и М. Хайдеггер: «Человек каждый раз оказывается мерой присутствия и непотаенности сущего благодаря своей соразмерности тому, что ему ближайшим образом открыто, и ограниченности этим последним – без отрицания закрытых от него далей и без самонадеянного намерения судить и рядить относительно их бытия или небытия».[313] Я не уверен, что правильно понимаю подобные тексты. Если это всё же не чисто дзеновское иносказание и не просто поток сознания, дабы выразить невыразимое, то, по-видимому, Хайдеггер полагает: человек способен быть мерой сущего (т.е. способен понимать сущее), поскольку то, что ему непосредственным образом дано («ближайшим образом открыто»), само по себе этому сущему “соразмерно”. Во всяком случае, Л.А. Микешина трактует Хайдеггера так: понимание – это «изначальная характеристика самой человеческой жизни как бытия-в-мире».[314] Подобные утверждения нечто загадочное констатируют, но, к сожалению, ровным счетом ничего не объясняют.

Правда, мистикам приходится вводить ещё один специфический критерий. Дело в том, что разные люди получают через своё Сознание разные знания. Как быть? Есть пророки и лжепророки. Кому верить? Как отличить субъективную достоверность мистических переживаний от, например, бредовых идей, которые как раз и определяются как такие, которые воспринимаются с абсолютной непоколебимой субъективной уверенностью? И тогда нам объясняют: в голове у каждого человека хаос мыслей и желаний, они спутываются друг с другом и мешают узреть Истинный свет. Надо научиться не обращать на них внимания, достичь – с помощью специальных техник работы с Сознанием – состояния «отрешения от всего», «опустошения сознания» и только тогда придёт Откровение и произойдёт встреча с Подлинным. Отсюда все мистики проповедуют в той или иной форме аскезу, но при этом формулируют также особое требование: пользоваться только правильными техниками «отрешения». Но что является правильной техникой? Каждая мистическая школа решает этот вопрос по-своему, часто выдвигая следование собственным ритуалам в качестве обязательного критерия оценки правильности.[315]