Прежде чем их повесят - Джо Аберкромби

Джезаль подпрыгнул в седле: небо осветила яркая вспышка, за ней другая, пугающе близко. Длинные пальцы молнии с огненными когтями проскребли по вздутым подбрюшьям туч, зазмеились во тьме у них над головами. Раскат грома прокатился по сумрачной равнине, он рокотал и грохотал под порывами ветра. Когда гром смолк, повозка уже укатилась вперед, не дав разгневанному Джезалю возможности ответить.

— Черт бы подрал этого идиота! — пробормотал он, мрачно уставившись в затылок ученику.

Вначале, при первых вспышках, он пытался утешить себя, воображая, как его спутников поразит молния. Ведь было бы по-своему справедливо, если бы гром с небес спалил Байяза. Однако вскоре Джезаль перестал мечтать о таком избавлении. Вряд ли молния убьет больше чем одного человека за день, и молодой человек начал надеяться, что это будет он сам. Одно мгновение блистающего света — и сладкое забытье. Самый безболезненный выход из этого кошмара.

Струйка воды пробежала по спине Джезаля, щекоча натертую кожу. Ему страстно хотелось почесаться, но он знал: стоит поддаться искушению, и зуд распространится и на лопатки, и на шею, и на все те места, куда невозможно сейчас дотянуться. Он закрыл глаза, его голова поникла под тяжестью этой безысходности, и он уткнулся мокрым подбородком в мокрую грудь.

Такой же дождь шел, когда он в последний раз видел ее. Джезаль помнил все с мучительной ясностью: синяк на ее лице, цвет ее глаз, ее губы, изогнутые в кривоватой усмешке. При одной мысли об этом он почувствовал ком в горле. Он вспоминал ее многократно, каждый день — сначала утром, при пробуждении, а в последний раз вечером, когда укладывался на жесткую землю. Снова оказаться рядом с Арди, в тепле и безопасности, было воплощением всех его мечтаний.

Долго ли она будет ждать его, пока неделя проходит за неделей, а от него все нет вестей? Может быть, она ежедневно пишет письма в Инглию, которых он никогда не получит? Она пишет о своих нежных чувствах. Отчаянно ждет новостей. Умоляет ответить. И вот теперь ее худшие опасения подтверждаются: он вероломный мерзавец и лжец, он начисто забыл о ней — хотя ничто не может быть дальше от истины. Джезаль заскрипел зубами от возмущения и отчаяния, но что он мог поделать? Не так-то просто отсылать письма из опустошенной, заброшенной, разоренной страны — если он вообще сумел бы что-то написать под этим грандиозным водопадом. Он проклинал Байяза и Логена, Длинноногого и Ки. Он проклинал Старую империю и бесконечную равнину. Он проклинал всю их безумную экспедицию. Это стало его постоянным ритуалом.

Джезаль постепенно осознавал, что до сих пор вел очень вольную жизнь. Прежде он мог громко и долго жаловаться на то, что надо рано вставать на фехтовальные занятия, или из-за карточной игры с лейтенантом Бринтом, или по поводу немного пережаренной колбасы на завтрак. Да он должен был хохотать, сиять и танцевать на ходу — ведь в те дни небо над ним было безоблачным! Он кашлянул, шмыгнул носом и вытер его озябшей рукой. По крайней мере, из-за этих потоков воды никто не заметит, что он плачет.

Одна лишь Ферро, судя по ее виду, страдала от происходящего не меньше, чем Джезаль. Время от времени она поднимала голову, кидала сердитый взгляд на истекающие дождем тучи, и ее лицо искажалось ненавистью и ужасом. Вечно взъерошенные волосы прилипли к черепу, пропитанная влагой одежда тяжело свисала с костлявых плеч, вода текла по изборожденному шрамами лицу, капала с острого носа и острого подбородка. Она была похожа на злющую кошку, которую неожиданно бросили в пруд: ощущение исходящей от нее угрозы исчезло, тело словно потеряло три четверти объема. Джезалю в его душевном состоянии мог бы помочь женский голос, а единственным существом женского пола на сотни миль вокруг была Ферро.

Он пришпорил коня и подъехал к ней с вымученной улыбкой, и она обратила к нему угрюмое лицо. К своему замешательству, Джезаль обнаружил, что рядом с ней он снова чувствует угрозу. Он совершенно забыл, какие у Ферро глаза — желтые, острые как лезвия, зрачки словно булавочные уколы. Странные глаза, вселяющие беспокойство. Теперь он жалел, что подъехал к ней, но не мог удалиться, не сказав ни единого слова.

— Готов поручиться, что там, откуда ты родом, дожди идут не так уж часто.

— Закроешь свою вонючую пасть сам или тебя ударить?

Джезаль кашлянул, позволил своей лошади замедлить шаг и отстать.

«Сумасшедшая сука», — прошептал он себе под нос.

Ну и черт с ней, коли так. Пусть лелеет свои невзгоды! А он не собирается упиваться жалостью к себе. Такое совершенно не в его характере.

Когда они добрались до этого места, дождь все-таки утих, однако воздух по-прежнему наполняла тяжелая сырость. Небо над головой было окрашено в причудливые цвета, вечернее солнце пронизывало бурлящие облака розовым и оранжевым, бросая зловещий отсвет на серую равнину.

Две пустые повозки стояли, третья была повалена набок — одно колесо выломано, мертвая лошадь так и осталась в постромках. Животное лежало, вывалив изо рта розовый язык, а из окровавленного бока торчала пара сломанных стрел. Словно куклы, разбросанные капризным ребенком, на примятой траве валялись трупы: зияющие раны, переломанные конечности, пронзенные стрелами тела. У одного рука была оторвана около плеча, и из раны торчал короткий обломок кости, как из окорока в мясной лавке.

Вокруг были разбросаны обломки оружия, расщепленные доски и прочий хлам. С нескольких сундуков слетели крышки, и мокрую землю устилали размотанные рулоны материи. Разбитые бочонки, вскрытые ящики — все было разграблено.

— Купцы, — буркнул Девятипалый, глядя вниз. — Вроде тех, какими прикидываемся мы. Да, видать, жизнь здесь дешево стоит.

Ферро скривила губы.

— А где дорого?

Холодный ветер хлестал по равнине, продувая насквозь сырую одежду Джезаля. Он никогда не видел ни одного трупа, а здесь их… сколько? По меньшей мере, дюжина. Джезаль попробовал сосчитать, но вскоре почувствовал легкую дурноту.

Никто из его спутников не выглядел слишком обеспокоенным; впрочем, это неудивительно — все они давно привыкли к насилию. Ферро ползала среди тел, рассматривала и ощупывала их спокойно, как гробовщик. Девятипалый вел себя так, будто видал вещи и похуже (в чем Джезаль нисколько не сомневался), да и сам их проделывал. Байяз и Длинноногий казались слегка озабоченными, но не больше чем если бы внезапно наткнулись на следы конских копыт. Ки вообще не проявил особого интереса к находке.

Джезалю сейчас не помешала бы толика их безразличия. Он ни за что бы в этом не признался, но его подташнивало все сильнее. Эта вялая, застывшая, бледная как воск кожа, покрытая бисеринами дождевых капель. Эта содранная с тел одежда — покойники лишились кто сапог, кто куртки, кто рубашки. Эти раны — багровые ссадины, лиловые и черные синяки, разрезы и вырванные клочья плоти, как кровавые рты, зияющие в теле…