Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 2009 - разные

Тому же, кто пытался обойти антиалкогольный закон, грозили чудовищные санкции, и в числе прочего — лишение визы. Ему и компании-грузополучателю.

Зачем такие строгости, никто не знал, поскольку закон не комментировался. И все, кто летал сюда по долгу службы, молча, скрежеща зубами, сносили это издевательство.

А спрашивается — почему?

Грамминий… Редчайший минерал. Основа супертехнологий и всё такое…

В полёте сухой закон. На «берегу» — сухой закон. Три дня в увольнении, твёрдая почва под ногами и — ни грамма! И это Грамм, называется…

Думаю, что и в тот раз мы бы стерпели. Не впервой. Но случилась у нашего капитана заминка с документацией. Запрос туда, запрос сюда. Бюрократия. И пока сигнал дойдёт… Обычные три дня под разгрузкой-погрузкой обернулись двумя неделями. Вот так.

Мы везде ходили вдвоём, я и мой одноклассник, а ныне ещё и напарник — вахтенный бортинженер Дионис Грецки. В гостинице мы взяли номер на двоих, подешевле. И почти не вылезали из него, пялясь в экран. Чёртов Грамм был у нас в печёнках.

На исходе шестых суток два старых космических волка затосковали.

— В основе многих традиций лежит — предрассудок, — изрёк Ди, занимая в пространстве горизонтальное положение.

Около часа он пребывал в состоянии мрачной задумчивости. И сказанное, должно быть, являлось конечным продуктом его размышлений.

— Как правило — вредный предрассудок… — отозвался я, также занимая в пространстве горизонтальное положение.

В истории человечества диалоги вроде нашего звучали не раз. И ещё будут звучать.

Перед каждым поколением вечные темы встают в первозданной остроте.

Конечно же, я догадывался, что имеет в виду напарник. Однако в сущности понятия не имел, насколько решительно он настроен.

Лишь когда увидел в его руках тонкую металлическую трубку, изогнутую змеёй, до меня дошло окончательно: мой товарищ готов бросить вызов предрассудкам.

В его глазах горел огонь. Мы встретились с ним взглядами.

Этот миг решил нашу судьбу.

Н-да…

Предоставив напарнику с увлечением решать технические проблемы, я — устремился на улицу, чтобы закупить в магазинах сырьё. Действовать приходилось крайне осторожно. Ведь на Грамме даже слова «я пьян от любви» считались крамолой.

Не стану описывать то нетерпение, с которым я и напарник ходили вокруг аппарата. И как принюхивались. Как глотали слюну. Как дрожали руки Диониса — когда он наливал по первой.

Вряд ли то был лучший напиток в моей жизни, хотя мне он показался лучшим.

Бортинженеру — тоже.

Нагрузились мы с ним быстро и основательно. Внутри стало тепло, уютно.

Я включил музыку на полную громкость. Всё немного покачивалось.

Как давно мы не испытывали этого райского состояния!

Блаженство исподволь мягко вошло в наши сердца. Вслед за ним — благодушие.

Я остро почувствовал, до чего славный парень, Ди Грецки, и до чего же я его уважаю. Мне захотелось выяснить, уважает ли он меня. До чего приятно сознавать, что уважение — взаимно.

Я открыл рот, чтобы задать напарнику сакраментальный вопрос, но в дверь постучали.

— Кто бы это мог быть? — в размышлении пробормотал я, вылезая из кресла.

— Может, ребята? — хмыкнул Ди. — У них же нюх на выпивку — сам знаешь.

Мой товарищ оказался прав. Едва не сбив меня с ног, горя нетерпением, ввалились трое из экипажа грузовика. В комнате стоял запах винокуренного завода. И он подействовал на гостей вдохновляющим образом. Ещё трое борцов с предрассудками деятельно включались в работу. Очень скоро они шли голова к голове с нами. Заплыв разворачивался.

Это была настоящая мужская вечеринка, в которой цель ничто, а движение — всё.

Радостные лица друзей, таких уважаемых, слились в хоровод. Потом я увидел карусель. Шум стоял невообразимый. Говорили все сразу и — не жалея глоток.

Я прилёг на кровать.

Мне казалось, я лечу — то ли на русских горках, то ли — на американских… Встряхнув головой, я обнаружил себя в исходной позиции. Но что-то изменилось. Если раньше только пол игриво покачивался у нас под ногами, то теперь и моя кровать решила проявить норов, попытавшись выскочить из-под меня.

Я натянул поводья и строго прикрикнул на неё.

То же проделал со своей кроватью бортинженер, для чего — из чувства солидарности — прилёг на неё.

— Вот-вот! — поддержал нас штурман. — Нельзя им потакать!

Он встал с кресла и шагнул ко мне, желая развить мысль. Не дошёл, свалился по дороге. Остался лежать на полу, разнообразя нашу беседу всхрапами.

Его кресло ожило, принялось скакать по комнате, словно желая помять копытами своего недавнего седока.

Всем это показалось недопустимой вольностью.

— Но-но! — грозно воскликнул мой напарник и погрозил креслу пальцем.

Однако приструнить расшалившееся кресло ему не удалось. Более того: зараза анархии начала распространяться на другие предметы обстановки. Вдруг отделился от стены и резво запрыгал стол. Зазвенела слетевшая с него посуда. Открылись, захлопали дверцы шкафа.

Со стены упала огромная репродукция невнятного содержания. Закачалась под потолком люстра. Даже стулья под двумя гостями явно желали присоединиться к безобразию.

И мне даже показалось, что здание гостиницы тоже слегка подпрыгивает.

— Землетрясение? — хохотнул бортинженер.

Я попытался сфокусировать взгляд на противоположной стене.

За этим занятием меня и застали дюжие ребята в полицейской форме.

Ну, принять участие в нашем веселье они, конечно, отказались…

Все способы экстренного протрезвления самым жестоким и гнусным образом применили к передовому отряду борцов с предрассудками. Ничего гаже мне испытывать не доводилось.

А потом…

Одиночная камера следственного изолятора. Допросы.

Очные ставки. Ярость капитана…

Только во время суда мы узнали, почему на этой планете сухой закон. Грамм слабоват на выпивку. Стоит кому-то приложиться к рюмочке — и поле Грамма тут же вступает в резонанс с мозгами счастливчика. Окосев, Грамм, начинает выкидывать коленца.

Всё это связано с грамминием.

Я не запомнил, какие разрушения вызвала наша вечеринка. Но слова о том, что Грамм в поддатом состоянии может вообще сойти с орбиты, произвели на меня впечатление.

Трудно поверить в такое. Однако в ходе процесса выступали учёные, чертили схемы и графики, приводили статистику…

Я сказал, что не нарушил бы главный закон Грамма, если бы знал суть. Почему истинные причины сухого закона держат в тайне?