Цари. Романовы. История династии - Эдвард Радзинский

Надев «снаряд», Екатерина читает отчет князя Голицына. Сначала с милостивой улыбкой: добрая государыня читает отчет доброго слуги. Но постепенно лицо ее мрачнеет. Наконец, отбросив бумаги, императрица приходит в бешенство. Она быстрыми шагами разгуливает по кабинету, пьет воду и бормочет:

– Бестия!.. Каналья!.. Это недонесение, это любовное послание. Этот выживший из ума старец, по-моему, совсем потерял голову от развратной негодницы!

Наконец она успокоилась, уселась в кресло, позвонила в колокольчик.

Вошел молодой белокурый красавец Завадовский, новый секретарь императрицы.

Петр Васильевич Завадовский с весны 1775 года состоял «при собственных делах императрицы». В июле того же года при праздновании Турецкого мира ему будет пожаловано полтысячи душ в Белоруссии.

– Пишите, мой друг. Секретарь усаживается за столик.

Екатерина, расхаживая по кабинету, начинает диктовать письмо Голицыну.

Князь Вяземский, как всегда, молча наблюдает эту сцену. Он есть – и его нет. Он умеет исчезать, оставаясь на месте.

– «Князь Александр Михайлович, – диктует Екатерина. – Пошлите сказать известной женщине, что, ежели желает она облегчить свою судьбу, пусть перестанет играть ту комедию, которую она в присланных нам бумагах играет. Это дерзость. Дерзость доходит до того, что она смеет подписываться Елизаветой».

– Я не поспеваю, Ваше величество, – говорит Завадовский.

– Простите, мой друг, – берет себя в руки Екатерина.

И вновь диктует, обращаясь к нему с нежной улыбкой, и вновь постепенно приходит в бешенство:

– «Велите к тому прибавить, что никакого сомнения не имеем, что она авантюристка. И для того посоветуйте этой каналье, чтоб она тону-то поубавила и чистосердечно призналась, кто заставил играть ее сию роль? И откудова она родом? И давно ли сии плутни ею вымышлены? Повидайтесь с нею, князь, и весьма сердечно скажите этой бестии, чтобы она опомнилась. Вот уж бесстыжая каналья! Дерзость ее письма ко мне превосходит всякие чаяния!»

– Я не успеваю, Ваше величество.

– Простите, мой друг. Она продолжает диктовать:

– «И я серьезно начинаю думать, что она попросту не в полном уме. Остаюсь доброжелательная к вам Екатерина. Москва, июня 7 дня 1775 года».

Подписав письмо, императрица обращается к Вяземскому:

– И намекните князю, что, если сии два вопроса в самом скорейшем времени не получат ответа…

Вяземский поклонился.

Екатерина взяла себя в руки и добавила привычно благостно:

– И пусть он поосторожнее будет с этой канальей. Князь добр, а женщина бесстыжа и коварна. Что еще у нас, Александр Алексеевич?

– Граф Алексей Орлов пересек границу России и сухопутным путем направляется в Москву.

Вяземский вопросительно посмотрел на императрицу.

– Ну что же, граф доблестно вел себя в сражениях, он оказал нам неоценимые услуги в деле с этой бестией, и мы с нетерпением поджидаем графа в Москву на наши торжества по случаю заключения мира с турками. Заготовьте указы о присвоении титула Чесменского и о прочих его наградах.

Голицын: «И все-таки – кто ОНА?»

Князь Голицын и Ушаков вошли в камеру Елизаветы. Князь был мрачен.

– Ах, князь, где же вы столько пропадали?.. Я скучала, – нежно и кокетливо, будто не замечая настроения князя, начала Елизавета.

– Я ждал ответа Ее величества на ваше послание, – хмуро сказал князь. И добавил сухо и строго: – Ее величество справедливо возмущены дерзостным тоном вашего письма и предлагают вам впредь перестать играть комедию, которую вы, несмотря на все увещевания наши, играть продолжаете. И немедля ответить на следующие вопросы: кто надоумил вас присвоить царское имя? Откудова вы родом?

– Князь, я уже объяснила: никто! – не торопясь, начала Елизавета. – Просто откуда-то возник слух…

– Так! Отвечать отказываетесь! Пиши! – обратился князь к Ушакову. – Второй вопрос: откудова вы родом?

– Но, князь, вы же знаете… Я много говорила вам, что эта загадка мучает меня всю мою жизнь, и…

– Пиши: опять отвечать отказывается, – жестко обращается князь к Ушакову. – И третий вопрос: от кого получили вы тексты завещаний российских государей?

– Но я уже отвечала вам: не знаю… Может быть, и есть моя вина в том, что, не зная, я отправила их графу…

– И на третий вопрос отвечать не желает. – И князь, пряча глаза, сказал Елизавете: – Ну что ж, видит Бог, государыня была к вам милостива, но всякому терпению есть конец. – И он приказал Ушакову: – Пусть войдет господин комендант…

«Клянусь, она с любопытством ожидала дальнейшего. Не с ужасом, а с любопытством. И такая была гордая! Господи, отведи искушение!»

В камеру вошли комендант и солдаты.

– Отберите у сей женщины все! Все, кроме постели и самого нужного белья и одного-единственного платья. Ее служанку более не допускать к ней. Пищу давать крестьянскую. Простую кашу… Офицеры и двое солдат должны находиться теперь внутри помещения денно и нощно. Господин Ушаков! Переведите ей.

В камеру уже входили офицеры и солдаты. Комендант выносил вещи принцессы.

Она выслушала Ушакова, залилась слезами и упала на постель.

– Ах, голубушка, я же предупреждал, – сказал князь и торопливо вышел из камеры. Он не терпел женских слез.

В камере остались офицер, двое солдат и Елизавета. Она тотчас перестала плакать, внимательно посмотрела на пришедших и обратилась к ним сначала по-немецки:

– Вы тут намерены быть всегда, господа? Но они молчали.

Она заговорила по-французски.

Солдаты и офицер только переглянулись и продолжали молчать.

Они понимали только по-русски.

В своем дворце Голицын в халате сидел в кабинете. Перед ним стоял комендант крепости Чернышев. Комендант докладывал.

– Совсем плоха. Два дня не ела. И кровью ее рвало. Не может она принимать эту пищу. Потом вас все звала. Но солдатушки не понимают… Наконец многократным произнесением вашего имени она их вразумила. Те дали ей перо и бумагу. Вот, Ваше сиятельство…

Князь читает записку Елизаветы:

– «Именем Бога умоляю вас, сжальтесь надо мной. Здесь, кроме вас, некому меня защитить. Придите! Я, как в могиле, в таком молчании…»

Голицын пришел в камеру Елизаветы. На этот раз один, без Ушакова.

– Увещеваю вас, сударыня… Сами видите, к чему приводит запирательство. Откройтесь, государыня милостива.

Она хотела ответить и закашлялась.

«Помрет… Помрет, а мы так и не узнаем. Ох, будет гнев!»

Елизавета вытерла кровь и вдруг начала с удивительной энергией:

– Не хотят даже слушать доказательство моей невинности, – уставилась на князя томными глазами. (Ах, как страшился князь этого ее взгляда!) – Будьте милосердны, не верьте бредням и слухам. Лучше поглядите внимательно в мои бумаги. Прочтите там письмо маркиза де Марина. Он, умнейший человек, серьезно сообщает мне о слухах: будто в моем распоряжении персидская армия в шестьдесят тысяч человек! И сколько еще таких бредней обо мне ходило!.. Почему я должна за них отвечать?