Анабиоз - Илья Бушмин

— Наверное.

— Леш, что мне делать? — она больше не могла сдерживаться. — Я в панике вообще. У меня фиговая работа, мне придется возвращаться к родителям. Отец ребенка Сергей, а он, скорее всего… Ну, ты понимаешь. Его нет. А я не могу одна растить ребенка. Я не смогу. Я не справлюсь.

— Даже не думай, — отозвался я, безуспешно пытаясь справиться с осаждавшей меня головной болью.

— Что?

— Даже не думай, если ты об аборте.

— Легко говорить, да? — закричала Женя. — Ты понимаешь вообще, о чем я говорю? Я одна! И я один на один со всем этим! Как ты можешь —

Я больше не мог это слушать. Я нажал кнопку и отключил телефон. Отлично зная, что прямо сейчас где-то в Москве Женя, отшвырнув сотовый в сторону, паникует, рвет и мечет.

Стоя в тамбуре с холодной бутылкой в руках, я слушал свист бьющих в щели струй воздуха и смотрел на проползавшие за зарешеченным толстым оконным стеклом жидкие леса, угрюмые заброшенные руины сельскохозяйственных объектов и вырастающие из земли уродливые скелеты ржавеющей аграрной техники. Голова продолжала раскалываться.

Брат исчез. Отец умер. Сам я переспал с невестой собственного брата. Мать превратилась в угасающий призрак, живущий ушедшими воспоминаниями о событиях и людях, которых больше нет рядом. Невеста брата заявила, что беременна…

Это был какой-то фарс. Вдруг это ощущение накатило и застыло, заставив прочувствовать его во всей красе. Такое чувство, что все вокруг являлось сплошной фантасмагорией и не имеющим ничего общего с моей реальной жизнью фарсом. Безумие наваливалось со всех сторон, и это было настолько дико, что мне хотелось лишь одного. Открыть глаза и наконец проснуться.

Я допил пиво, прижимаясь спиной к грязной стене вагонного тамбура. Закурил, не обращая внимание на предупреждающую табличку.

Ощущение искусственности всего вокруг не отпускало. Наоборот, оно увеличивалось и разрасталось. Грязные громыхающие поезда. Однотипные пейзажи за заляпанными и пыльными окнами. Окинь свою жизнь. Ночные улицы, кабаки, менты, бандиты. Драки и душные тупые разговоры. Бесконечная примитивная безликая музыка с такими же глупыми и нелепыми, словно подобранными генератором случайных чисел, словами. Какие-то люди, мелькающие перед глазами — не только здесь, в поезде, но и вообще в течение все жизни. Все они смешались в одну безликую серую массу. Шаблонные гопники, шаблонные девушки, шаблонные друзья и такие же шаблонные враги. Странные и картонные люди, предсказуемые до отвращения, словно говорящие головы.

Сейчас я отчетливо почувствовал, даже прочувствовал, чуждость всего этого. Нелепый карнавал. Навязанный фильм, спектакль, в который меня окунули с головой и каким-то чудовищно подлым и коварным образом заставили поверить, что это и есть настоящая, реальная жизнь.

Все это не было моей жизнью. Все мое нутро протестовало. Вокруг было слишком до хрена неправильного, тупого и наигранного, чтобы это можно было называть реальной жизнью. Нет, это была лишь жалкая пародия на нее. Как в плохом фильме, где и актеры играют вроде бы сносно, и сюжет продвигается бодренько и динамично — а ты сидишь перед экраном, нога на ногу, и просто не веришь им всем. Халтура. Пародия. Словно придуманная существом, которое пыжилось нарисовать правдоподобную картинку бытия, но у него не хватило фантазии и таланта, чтобы воссоздать эту картинку во всей красе, и вместо зарисовки получилась неумелая карикатура.

Демиург схалтурил.

Вся моя жизнь, все вокруг и я сам были такой карикатурой и пародией. Нужно просто открыть глаза и проснуться, положив конец этому всему. Всего лишь открыть глаза.

Я набрал номер Жени. Она взяла трубку, но молчала. Я слышал лишь, как она сопит и шмыгает носом.

— Сергей может быть мертв, — впервые признал я вслух. — Я не хочу верить в это, но такой вариант возможен. Но тогда этот ребенок будет единственным, что останется после моего брата. Да и после всего нашего долбанутого семейства. Единственный продолжатель рода. Мой племянник или племянница. Нельзя так поступать.

— Леш, у меня…

— …Нет денег, я знаю, — кивнул я. — Скоро я вернусь и займусь этим. Устроюсь на работу. У меня есть пара вариантов. Один знакомый в автосервис звал. Деньги будут. Немного, но на жизнь хватит. Только не делай глупостей, хорошо?

Женя всхлипнула и угукнула.

— И как это будет? Мать-, блин, — одиночка?

Я вздохнул. Дышать все еще было тяжело.

— Посмотрим. Если ты захочешь, мы можем попозже, когда все уляжется, сказать всем, что это мой ребенок.

Женя помолчала.

— И ты пойдешь на это? — пораженно пробормотала она.

— Для меня он в любом случае будет родным. В наших жилах будет течь одна кровь, помнишь? Так что, Женя, знай, что я ни за что тебя не оставлю. И не делай глупостей. Только ничего не натвори, пока я не вернусь. Хорошо?

Женя снова заплакала. Потом снова угукнула. И отключилась.

Картинки за грязным окном тамбура проносились перед глазами, но я их не видел. Я стоял, как сомнамбула, и пытался думать, но в голове было пусто. Голова продолжала раскалываться, и это было довольно странно. От чего именно она раскалывается, если внутри — пусто?

Пригородный поезд прибыл на вокзал Новокуйбышевска строго по расписанию. Узкий перрон и серое двухэтажное здание вокзала. Я первым выпрыгнул из вагона и, привычно поправив рюкзак на плече, осмотрелся. Ворот не было — чтобы попасть за территорию вокзала, нужно было пройти через само здание и никак иначе. Я так и поступил. Передо мной открылась узкая разбитая улочка, облепленная старыми серыми домами. Никакой привокзальной площади не было и в помине. Новокуйбышевск вызвал у меня странное чувство запустения. Чуть поодаль в ряд стояли автомобили и несколько маршрутных «Газелей».

Перед зданием вокзала я заприметил двух мужичков в оранжевых жилетах. Один мел тротуар, второй покупал сигареты в киоске через дорогу. Я направился прямо к нему. Мужичок напрягся, увидев мое лицо. К таким взглядам я уже начал привыкать. Иероглифы на шее, заплывший глаз, разбитая скула и распухшие кровавые губы. Было от чего напрячься.

Я сделал мирный жест рукой, боясь, что мужик бросится бежать или защищаться:

— Добрый день. Вы здесь работаете?

Мужичок немного успокоился.

— Парень, тебя каток переехал?

— Похоже на то, — я достал из кармана сложенную вчетверо листовку с фотографией Сергея и показал мужичку. — Скажите, вы здесь вот этого парня не видели?

Мужичок открывал пачку только что купленных сигарет. Бросил целлофан на землю. Покосился на своего коллегу, метущего тротуар, подобрал пленку и бросил в урну. В их отношениях с коллегой-дворником прослеживалась интрига. Только потом мужичок посмотрел на листовку. Затем на меня. Прищурился и снова опустил глаза на фотографию Сергея.

— Это же тот самый пацан.

У меня вздрогнуло сердце.

А потом была узкая разбитая дорога, с обеих сторон окруженная жидкими деревцами, сквозь которые иногда робко проглядывали крыши частных домов. Вокзал был вдалеке от основной части города, и эта дорога вела непосредственно к Новокуйбышевску. Я сидел у окна маршрутки, смотрел на проплывающие за окном домишки и стихийные салки и часто дышал, не веря в происходящее.

— Эта история была с месяц назад, наверное, — рассказал мне мужичок на вокзале. — У нас тут все о ней гудели. Этот парень нарисовался прямо на перроне. Весь грязный, избитый. Голова разбита, волосы в крови. Говорил, что он ничего не помнит. Вообще ничего, прикидываешь? Кто он, откуда, как его зовут, сколько ему лет — вообще ничего! Без базара, парень, я такое только в кино видел раньше.

— И что потом? Куда он делся?

— А куда он мог деться? — удивился мужичок. — Наши менты, ну, на воронке, отвезли его в больницу. А там фиг знает, что с ним делали. Обследовали, наверное, или как-то подлечили… Наша местная брехушка о нем даже писала вроде.

— Брехушка?

— Ну, газета.

Я трясся в маршрутке и боялся, что все это было сном. Час назад я хотел проснуться, а сейчас я боялся, что это произойдет. Сергей. Он был рядом. Он был где-то здесь. Этот унылый городок казался мне сейчас самым лучшим местом, в котором я бывал в своей жизни. Учитывая, что до недавнего времени я ни разу не выезжал за пределы Москвы, комплимент не казался выдающимся, но мне действительно так казалось.

Еще одна узкая улочка. С одной стороны растянулся частный сектор, а с другой — раскиданные по утопающей в деревьях территории серые и унылые двух- и трехэтажные дома. Корпуса местной больницы. Часа полтора я бегал от здания к зданию, в каждом из них ища человека в белом халате, который согласился бы остановиться, а не с характерным для современных врачей надменным равнодушием прошел мимо, и взглянуть на фотографию Сергея.