Гора трех скелетов - Артур Баневич

Магазин у меня кончился.

– Прячься, кому говорят! – крикнул я Йованке, похоже и не собиравшейся меня слушать.

Она вела себя как контуженная. Или как сумасшедшая. Широко расставив ноги, черноволосая ведьма стреляла совсем не туда, куда стреляли мы с Блажейским. Она палила от живота длинными, как жизнь идиота, очередями в сторону и почему-то не падала замертво с простреленным насквозь сердцем…

А потом немое кино, которое я смотрел, снова стало вдруг звуковым. Где находился блиндаж, кто-то коротко вскрикнул. Я оглянулся и увидел, как всплеснувший руками босниец с трубой гранатомета в руках падает с крыши блиндажа на дно траншеи…

Майор Ольшевский вошел в мое узилище, не постучав.

– А я уж думал, это дежурный, – вздохнул я, приподнимаясь с лежанки. – Полчаса назад я просил принести ужин.

– Несут, – ухмыльнулся мой бывший сослуживец. Он ждал, но так и не дождался: навытяжку я перед ним не встал. – У меня для вас, пан Малкош, интересная новость, вас разыскивает полиция.

Мои брови медленно, но неудержимо полезли на лоб.

– Что вы говорите?! Любопытно, черт побери!.. Ольшевский поморщился:

– И не надо паясничать. Дело нешуточное: в Польше вас подозревают в убийстве!..

– Простите, а откуда у вас эта информация? Вы что, прослушиваете полицейскую радиоволну?

Майор Ольшевский не удостоил меня ответом.

– Малкош, я хочу знать, что произошло на блокпосту.

– А я хотел бы перекусить, Ольшевский. А еще я хотел бы увидеть пани Бигосяк…

– А вот я хотел бы, – повысил голос майор, – я хотел бы понять, как поступить с вами и кому передать: полиции или жандармерии? Вы замешаны в нападении на объект миротворческих сил, в результате которого погибли пять наших соотечественников!

– Все-таки пять, – вздохнул я. – Значит, тот раненый парень не выжил…

– А вас это удивляет? Он истекал кровью в блиндаже, а вы даже не оказали ему первой помощи!

– Это кто вам сказал?

– Капрал Блажейский, – огорошил меня майор. К счастью, он тут же несколько скорректировал свой ответ: – То есть врач сказал мне, что он умер от потери крови. Да, через пятнадцать минут после ранения вы перевязали его, но было уже поздно, слишком поздно, Малкош!

Я оперся спиной о стену. Скажу честно, майор Ольшевский никогда не нравился мне, а уж в эту минуту… Я закрыл глаза и досчитал про себя до десяти.

– В чем, собственно, дело, майор, какого хрена вы на меня наезжаете?… Шел бой, мы отстреливались. Когда бой закончился, мы занялись им. Капрал Блажейский перевязал парня и сделал ему укол морфина… Что еще, по-вашему, мы могли сделать в тех условиях?

– Не знаю, не знаю! – криво усмехнулся майор. – А вот врач сказал, что не стал бы делать такой укол. Раненый без сознания, кто знает, может, как раз морфин и убил его…

Мне стало смертельно скучно. За окном между двумя рядами жилых контейнеров ходил часовой. Вчера, когда мы разговаривали с Доротой, его там не было.

– Я еще раз спрашиваю вас, майор: что вам от меня нужно?

Сурово хмуря начальственные брови, Ольшевский глянул на меня:

– Я не знаю, насколько серьезно вы влипли в Кракове, но здесь вы уже натворили столько, что у меня есть основания арестовать вас…

– Что я еще натворил, холера?

– А вы уже забыли?! Вы дезинформировали наших солдат, заявив о наличии взрывчатки в джипе. Вы пересекли охраняемый участок границы в неположенном месте…

– Административной границы, майор, – уточнил я.

– Попрошу не перебивать!.. И самое главное: вы участвовали в убийстве двоих граждан Мусульмано-Хорватской Федерации!.. Да-да, Малкош! Капрал, производивший досмотр джипа, опознал в морге убитых…

– Вы говорите, двоих?!

– Двоих, двоих, вы не ослышались. Один, у которого был гранатомет, прямо-таки нафарширован свинцом. Второго мы нашли под скалой, пан Малкош. Стоит мне не упомянуть в рапорте о том, что рядом с ним была обнаружена снайперская винтовка, и вам светит обвинение в убийстве ни в чем не повинного гражданского лица…

Я не верил своим ушам.

– Значит, снайпера все-таки достали. Вопрос – кто?…

– А тут и гадать нечего! – Майор Ольшевский удивленно посмотрел на меня. – Вы, Малкош! У вас в руках был автомат «берилл», пулей из которого был убит один из пассажиров джипа… Пуля, конечно, деформирована, но эксперты, уверяю вас, подтвердят наши предположения!

Крыть, как говорится, было нечем.

– Вы уж извините, что повторяюсь, майор, но зачем вам эта дырка в моей заднице?

Майор загадочно усмехнулся.

– Слушайте, Ольшевский, я устал и проголодался. Еще немного, и я перестану отвечать за свои поступки по причине нравственного и физического истощения. И я могу наделать глупостей, майор! Ну, в частности, привлечь к делу внимание прессы…

Майор откровенно рассмеялся:

– Уверяю вас, пресса наберет в рот воды. И не потому, что я так хочу, а потому, что вы, видимо, понятия не имеете, во что вляпались…

– Ах вот оно что! Я наступил на мозоль кому-то из сильных мира сего!.. Что ж вы раньше-то не сказали. Ваши условия, пан майор.

– Вот это другой разговор! – Лицо Ольшевского просветлело. – Вы должны уехать из Боснии, Малкош! Пусть пани Бигосяк расплатится с вами…

– Что?!

– Да-да, расплатится сполна за проделанную вами работу. Но это не потому, что нас интересует ваше материальное положение…

– А почему же?

– А потому, что мы не хотим, чтобы у нее были деньги, а следовательно, возможность нанять еще одного такого, как вы…

– Значит, она вас так беспокоит? – вздохнул я. – Это все?

– И больше никаких интервью, Малкош! Мы здесь не в бирюльки играем. Наша миссия в Боснии должна быть освещена в прессе соответствующим образом. Мы не позволим вам дискредитировать наше правительство!.. Вы, Малкош, просто стихийное бедствие: стоит упустить вас из виду, и начинаются осложнения… Что касается Ежиновой Гурки, вы дадите мне письменное обязательство о неразглашении… Письменное, Малкош!

Спорить с недоумком было совершенно бессмысленно.

– Хорошо, я на все согласен, майор… Но я здесь действительно по делу: мне нужно найти отца дочки пани Бигосяк, ее девочке необходимо сделать пересадку костного мозга…

Майор Ольшевский досадливо отмахнулся:

– Только без мелодрам, Малкош! Армия не благотворительный фонд. Запомните, условия – это по моей части. Либо вы принимаете их, либо не принимаете и тогда идете под суд. Аргументы? Пожалуйста. – Майор Ольшевский загнул первый палец. – Убийство в Кракове с последующим поджогом квартиры убитого… Тут тянет на терроризм, учитывая ваши возможные связи с мусульманскими радикалами. Далее! – Он загнул второй палец. – Вы нанесли увечье мужу пани Бигосяк. Потеря тридцати процентов зрения не шуточки! Вот вам и два!.. Ну и все прочее: нелегальное пересечение границы, участие в теракте, и тэ дэ и тэ пэ… Не будем повторяться. А если следователь возьмется за вас как следует… Следователь… как следует… Хороший каламбур, Малкош, вы не находите?

– Ну да, – пробормотал я, – попытка изнасилования клиента сначала в палатке, а затем на тюремных нарах… Слушайте, Ольшевский, а на премьера Боснии я, случайно, не покушался?

– Полегче на поворотах, капитан! – окрысился мой бывший сослуживец. – Я могу с тобой по-хорошему, а могу и… Так что, думай, перед тем как открываешь рот. А то ведь засадят тебя, выйдешь на свободу уже седенький и никому не нужный… Пенсия-то, поди, небольшая, а, Малкош?

Как-то совершенно незаметно мы с ним перешли на «ты».

– Скажи своим хозяевам, майор, что девочка должна выздороветь. Это мое условие. Пусть они оплатят ее лечение, и я обещаю…

– Нет, вы посмотрите на него! – перебил изумленный майор Ольшевский. – Он ставит условия! Он – нам!..

Кажется, я перегнул палку.

– Я только делаю вам предложение, – сбавил я тон.

– Здесь предложения делаю я! – продолжал кипеть майор. – Заруби себе на носу! Слышишь?!

Еще немного, и затопал бы ногами. Увы, мне не довелось увидеть достойной Шекспира сцены. Побагровевший майор чудом сдержался, кинулся к выходу, но, схватившись за дверную ручку, припомнил, что расстрелял не все свои патроны.

– Завтра с утра будет самолет из Польши, – не поворачиваясь ко мне, сообщил он. – Специально для тебя, умник. Подумай на досуге, в какой тюрьме тебе лучше сидеть: в гражданской или в военной… – И выйдя в коридор, он дал прощальный залп из орудия главного калибра: – А это баба обманула тебя, Малкош. Ей деньги, может быть, и нужны, но ее девчонке, уверяю тебе, нет… Вот и думай, капитан. Только недолго…

Я доедал гуляш с макаронами, когда очередной гость, не считавший нужным стучаться, вошел в мою… нет, пока еще не камеру, а комнату в офицерской гостинице. Не вошел, а влетел, подобно испуганной серне из стихов уже забыл какого поэта. На Дороте Ковалек, начинающей журналистке, было темно-синее в белый горошек платьице, черные шерстяные колготки, черные туфли и – что вконец растрогало меня – алая бейсболка, под которую она умудрилась убрать длинные золотистые волосы.