Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно» - Владимир Поляков

Крайне негативно сказалась на отношении к крымским партизанам смена командующего ЧГВ Закавказского фронта. С 21 января 1943 г. ЧГВ Закфронта, которую с октября 1942 г. возглавлял генерал И.Е. Петров, с пониманием относившийся к крымским партизанам еще со времени обороны Севастополя, была преобразована в Северо-Кавказский фронт (СКФ). Его командующим стал генерал И.И. Масленников, пришедший в армию из НКВД и весьма далекий от понимания партизанских нужд. Оказавшись в безвыходном положении, теперь уже П.Р. Ямпольский вынужден был повторить «подвиг Лугового». 10 февраля 1943 без согласования с обкомом он отправил радиограмму И.В. Сталину. Знал прекрасно, что такого не прощают, но выхода не было. Все это ему припомнят сразу после войны.

С началом наступления войск Красной Армии, в преддверии боев за Крым, резко возрос интерес к полуострову и соответственно к крымским партизанам у всех спецслужб, которые имели отношение к будущему освобождению полуострова.

«Заместитель начальника ЦШПД комиссар госбезопасности С.С. Бельченко выразил свое неудовольствие тем, что разведсведения из партизанских штабов всех рангов поступают в ЦШПД с большим опозданием и зачастую содержат информацию малой ценности. При этом в числе «именинников» была упомянута опергруппа Булатова. Заместитель Булатова по разведке — нарком внутренних дел Крымской АССР майор государственной безопасности П.М. Фокин — в срочном порядке занялся анализом всех своих разведсводок и сводок взаимодействующих фронтов и ЧФ. Оказалось, что информация РО ШЧФ, аналогичная сведениям об обстановке в Крыму, поступала «наверх» на 1–2 суток раньше сведений Фокина. Узнав об этом, Булатов пришел в ярость» [83].

В Крымском лесу началась настоящая война спецслужб между собой. Если в отношении спецгруппы НКВД поддерживался вооруженный нейтралитет, так как связываться с «конторой» побаивались, то в отношении спецгруппы Штаба Черноморского флота не церемонились.

«24.03.43 г. Особый отдел — Витенко, Колодяжный, очевидно, под влиянием Фокина приказывают разведчикам отрядов не давать разведотделу флота разведданные… Прошу дать указание от Военного совета секретарям обкома и Командованию І и II секторов… о прекращении таких местнических тенденций… Второй день нечего есть. Антон» [83].

Эта подковерная война, начатая весной 1943 г., будет продолжаться до апреля 1944 года и даже далее.

Лето 1943 года окончательно развеяло иллюзию оккупантов о том, «что зимой, под командованием генерала Мороза, — наступают русские, а летом — немцы». События на Курской дуге однозначно опровергли эту теорию. В Великой Отечественной войне произошел коренной перелом, не заметить который уже было невозможно.

Если до сих пор миграция из отрядов шла только в одну сторону, в Сочи, то летом 1943 года стали возвращаться отдельные командиры, комиссары и бойцы, эвакуированные осенью 1942 года.

Если полгода назад, когда части фронта откатились далеко на восток, переподчинение Москве было совершенно оправданным, то теперь, когда бои шли на Северном Кавказе, нужен был более тесный контакт с руководством фронта, с его разведотделом, и прежде всего со службами тыла.

После того как летом 1943 года большегрузный самолет Ли-2 увез на Большую землю обессиленных от голода и болезней прославленных партизанских командиров: Ивана Мокроуса, Леонида Вихмана, Филиппа Соловья… — лейтенант Федоренко оставался последним командиром отряда, который бессменно продолжал нести «свой тяжкий крест».

Оторванные от партизанских реалий и фактически не знающие, чем себя занять «сочинские партизаны» затеяли очередную реорганизацию партизанского движения непосредственно в Крыму. Вот как об этом впоследствии писал Ф.И. Федоренко: «Вместо Первого сектора создавался Первый отдельный отряд с подчинением его КШПД непосредственно. Командир М.А. Македонский, комиссар М.В. Селимов.

Второй сектор преобразовывался в Первую бригаду, объединяющую в себе Второй, Третий, Четвертый отряды и группу специальной разведки. Командир Н.Д. Луговой, комиссар М.М. Егоров, начальник штаба Н.К Котельников.

Отдельно действующий в Старокрымских лесах Шестой отряд перенумеровывался в Пятый с подчинением КШПД, как и Первый, напрямую. Командиром по приказу оставался И.С. Мокроус. Однако Иван Степанович вскоре заболел, его сменил B.C. Кузнецов.

Пятый стал Четвертым. Третий остался Третьим…

Ну, какой смысл в столь лихой перенумерации, если почти все отряды остались по составу теми же, что и были. Смысла, как говорится, не уловить, а путаница одновременного употребления старых и новых номеров возникла, и не на один месяц! Более того, новые номера отрядов как бы перечеркивали их боевую историю, традиции, которыми так дорожили партизаны. Что же касается преобразования сектора в бригаду, то это было воспринято одобрительно: партизанская бригада — это звучит гордо. Это звучит по-военному и содержит в себе побуждение к боевому порыву, к наступательным действиям» [101, с. 196].

В условиях совершенно нестабильных поставок авиацией главным подспорьем в обеспечении отрядов продовольствием оставались продоперации. Вот как описывал их один из непосредственных участников А.С. Ваднев: «Подошли к деревне Кисек-Аратук. Нас послали в разведку. Пошел Котельников, два бойца и я. Он стал стучать в один дом, а я в другой. Нам из дома сказали — не откроем. Мы спросили — добровольцы есть? Говорят — нет. Мы вернулись и рассказали Кузнецову, он сказал, что нужно идти в деревню искать старосту. Пришли в один дом, он был открыт, слышим разговор. Посмотрели в окно. Сидят гражданские, играют в домино. Мы постучали, нам ответили — войдите, когда мы вошли, они растерялись, увидев нас. Мы их успокоили и спросили, где дом старосты. Нас одна женщина провела к дому старосты и очень просила не говорить, кто привел. Она ушла, а мы с Колей остались около дома. Коля ушел к комиссару, а я остался около дома. Пришла группа и комиссар. Мы втроем зашли к старосте, стали просить его дать нам общественного хлеба, ячменя, кукурузы или пшеницы. Он согласился. Повел нас. Я отстал от группы, остался под забором. Вдруг откуда-то очередь из пулемета. Я упал за забор и смотрю, откуда бьет пулемет. Вижу, из дощатых ворот. Я сделал по пулемету несколько выстрелов, и он замолк. Слышу стон на том месте. В этот момент староста удрал. Я пошел к пулемету. Пулеметчик был ранен, и я прикончил его. Пулемет был русский ДП. Взял пулемет. Вернулся в дом старосты. Кузнецов сказал бойцам — забирайте у старосты все, что есть. Все бросились в дом. Я вывел корову и лошадь. Ко мне подошел Исаков и говорит: «Ты кукурузы набрал?» — Я спросил: «Где?» — «Там, в доме».

Я заскочил в дом, а там не поймешь, что творится. Винтовки, автоматы лязгают друг о друга. Партизаны лезут, набирают мешки, просто жуть. Я решил пока не набирать, пусть другие наберут.

Смотрю, стоят бойцы вокруг бочки и руками что-то достают и кушают. Оказалось, кушают капусту. Я пристал тоже и начал руками брать и есть. Минут через десять в бочке уже ничего не было. Хмелев тащит бутыль литров на шестнадцать: Сашка иди сюда. Вынесли мы ее из дома. Попробовали — это томат. Наливали и тут же кушали. Быстро не стало томата. Бутыль разбили. Хмелев говорит: пойдем еще что-нибудь искать.

Зашли во второе отделение кладовой. Там мешок муки. Хмелев — здоровый парень. Я говорю: давай разделим на две части. Я побежал к Старцеву. Говорю, что там мешок муки, помоги вынести. Вынесли, погрузили на лошадь. Я побежал набрать кукурузы. Там уже было мало бойцов, но и мало кукурузы. Я быстро нагреб в вещевой мешок, в который входит пуда два. Показалось сначала, что донесу.

Кузнецов приказал собрать всех бойцов. Мы зашли в сарай, сделали небольшое совещание. Кузнецов говорит — нужно уходить.

Мы отошли от деревни километра на два. В Константиновке поднялась стрельба. Мы подумали, что староста убежал туда. Мы были недалеко от леса и не боялись, что нас догонят. Прошли километров пять, и я почувствовал, что кукурузу не могу донести. Я стал говорить Исакову: Миша, давай отсыпем кукурузу, я не донесу. Он мне говорит — неси сколько можешь. Я донес до Тапки, решил оставить здесь часть кукурузы. Котельников настаивал, чтобы остановиться и сварить, а Кузнецов не соглашался. Они поругались. Кузнецов сказал, что дойдем до Аракчи, там и будем варить. Все боялись, что могут нас преследовать. Около родника у меня кукурузу взяли ребята, и осталось килограмм 16. Спокойно дошли до Аракчи. Остановились, стали варить.

Пришли в отряд. У нас стали просить кукурузы. Мы кое-кому давали. Предстояло идти в штаб сектора. Нам сказали, что кукурузу всю надо ссыпать в одно место и разделить. Я с этим не был согласен, потому что привели лошадь и корову. Мы знали, что отдадим это для всех, а кукурузу хотели оставить для себя. Я сказал группе — попрятать часть кукурузы. Посоветовался с Кузнецовым, он не возражал. В вещмешках мы оставили кукурузы килограммов по три. Пришли в штаб. Нас встретили, не дали даже зайти в землянку и сказали из вещевых мешков все высыпать. Был приготовлен брезент. Они видели, что у меня вещевой мешок полон. Я снимаю, вытаскиваю оттуда грязное белье, портянки, высыпаю кукурузу, и все ахнули. Как там говорили, был мешок полон, а в нем кукурузы мало.