Чистилище. Янычар - Александр Золотько

– Это ты его бойся, мудила, это он для тебя начальник, а для меня… Он же меня похитил, между прочим. Он преступник! Кто он такой вообще?

Петруненко толкнула в плечо стоявшую рядом жену лейтенанта из группы техников, та неуверенно кивнула.

– Вот, и остальные согласны. Ты чего здесь раскомандовался, полкан? Ты бабой своей командуй, в своем люксе. Еще нужно разобраться, чего это тебе такие хоромы достались. Сколько там у вас на троих комнат? Четыре? Пять? А мы с Березкиными вшестером в одном кубрике. Это справедливо? Я вас всех спрашиваю – справедливо? Кто вообще решил, что он имеет право на такое жилье?

– Таисия… – повторил капитан Петруненко, но в голосе его не было ни уверенности, ни твердости. Похоже, что внутренне он был согласен со своей женой. Пусть не готов был высказать свое недовольство вслух, но сцены, которые жена устраивала ему каждый день, плюс сцены, разыгранные ночью, когда шепотом она язвила, называла супруга тряпкой, мелким засранцем и прочими обидными прозвищами…

Капитан продолжал считать, что полковник Иванченко имеет право приказывать, но вот о еде и жилье… Постепенно капитан стал подозревать правоту своей супруги, пусть не на все сто процентов, но все-таки… В кубрике было тесно, ребенок Березкиных по ночам плакал, требуя своего щенка-таксу, которого в бункер не взяли, дочка Маша тоже начинала хныкать, издерганная постоянными истериками матери, – все это нужно было как-то решать. Ведь должен быть какой-то выход из этой ситуации. Справедливый, но позволяющий решить проблему с жильем для семьи Петруненко как минимум.

– А пойдемте, глянем, как полкан со своей бабой устроился! – провозгласила Таисия. – Кофеек небось пьет, в сигаретке себе не отказывает, не то что мы, убогие… Пойдемте, бабы!

Петруненко шагнула к выходу из столовой, несколько женщин шагнули за ней следом. Офицеры, стоявшие перед дверью, неуверенно попятились. Остался стоять полковник Иванченко и капитан Ермаков.

– Что стоишь, не хочешь пускать? – крикнула Петруненко. – Все видели – боится, не хочет… Что ты там прячешь? А? Кто тебя королем тут поставил? Свои звездочки можешь в сральник выбросить, ничего они тут не значат, так я говорю, бабы?

– Та-ак… – прозвучало гораздо громче и явственнее, чем минуту назад.

– Что ты тут за фашистскую диктатуру установил, урод? – распаляясь еще больше, кричала Петруненко. – У нас демократия! Демократия у нас! Так я говорю?

– Та-ак! – теперь уже и несколько мужских голосов присоединились к воплю. – Та-ак!!!

– А выборы устроить! Выборы! – Петруненко уже кричала изо всех сил, надсаживаясь. Ее лицо покраснело, шея напряглась. Во все горло: – Выборы покажут! Выборы! Чтобы по справедливости! Не хотим жрать из общего котла эту мутотень… Не хотим же?..

– Нет, не хотим!..

– Пусть все запасы поделят. По-честному поделят, поровну. И каждая хозяйка пусть сама готовит на свою семью что захочет. Так?

– Так!!!

– И курить чтобы не запрещали! Моду взяли – запрещать! Долой! Выборы! Выборы!

– Вы-бо-ры! Вы-бо-ры! Вы-бо-ры! – подхватили уже несколько десятков женщин и несколько мужчин, как показалось полковнику Иванченко.

– Пусть полкан сразу выбирается из хором, пусть поселится в кубрик, как все. Или даже в казарму к солдатикам, ничего, потерпит его шалава, вон уже две недели в люксе живет… Пусть теперь отвыкают! – Петруненко кричала, размахивая руками, словно дирижировала толпой, и толпа начинала вести себя, словно единый организм, словно животное, которому указали жертву. Еще немного, и эта тварь бросится вперед, сметая все на своем пути, устанавливая справедливость и порядок.

– Уйди с дороги, ублюдок! – крикнула Петруненко полковнику Иванченко. – Ты не можешь стоять на пути всего общества, не имеешь права! Ты никто – сучок с погонами, и все! Я не служу в армии, и армии уже нет. Значит, нужно все решать голосованием. Справедливо и честно!

– Честно-честно-честно… – рычала толпа.

Контрактники, рядовые и сержанты, пока держались в стороне, им пока было непонятно, как можно такое кричать в лицо полковнику – самому полковнику, коменданту базы. Им и в голову такое не могло прийти, дисциплина, вбитая в голову, понятия субординации, угроза наказания делали невозможным неповиновение Иванченко, но постепенно в их головы пролезет мыслишка – а ведь правда, ведь теперь за полковником не стоит вся армия и все государство. Теперь ничто не угрожает любому, кто пошлет Иванченко подальше.

Он просто человек, поймут солдаты. И просто человек, который может не больше, чем любой из них. Пока эта мысль еще не пришла, но в любой момент… В любой момент, подумал с тоской полковник Иванченко.

Даже если бы он сошел с ума и согласился с требованиями демократии и всеобщих выборов… Какого черта! Он ведь прекрасно знает, что это приведет обитателей бункера к неминуемой гибели. Они просто не выживут. И даже запланированные шесть месяцев они не протянут, все рухнет через неделю максимум. Неделя – и люди начнут сбиваться в группки, в банды, драться за запасы пищи, осознав, что справедливость, конечно, хороша, но много еды – гораздо лучше. Да и что может быть справедливее, чем выжить самому. Спастись самому и спасти свою семью.

Они все – и полковник, и обезумевшая жена Петруненко, и те, кто сейчас ее поддерживает, и те, что пока не решился, – все они остановились у самой черты. Еще один шаг, одно неловкое движение, и толпа бросится вперед, снося все на своем пути, убивая и калеча.

– Я прошу… – начал полковник.

– У бабы своей проси, мудак! – заорала Петроненко. – Она тебе небось не дает… Ты хорошо ее попроси, а к нам не лезь. Уйди с дороги.

Таисия шагнула к полковнику и толкнула его в грудь. Не сильно, только демонстрируя удар.

– Я требую, – полковник прищурился, глядя в лицо Петруненко, – я требую немедленно прекратить…

– Ага! Сейчас! – Петруненко оглядела толпу с ухмылкой, словно приглашая всех в свидетели или даже соучастники. – Уйди с дороги!

Теперь она ударила полковника в лицо. Наотмашь, ладонью. Так она частенько ставила на место своего мужа в семейных ссорах. Удар получался не болезненный, но оскорбительный. И очень звонкий – именно то, что требовалось для развлечения толпы.

Удар – полковник перехватил руку и отбросил ее прочь.

– Ты что творишь, подонок! – взвизгнула Таисия, отлетая к своим союзницам и повиснув у них на руках. – Вы видели, что он творит? Он на меня руку поднял! Ты, сука, на женщину руку поднял! Тварь! Ты еще выстрели в меня, выстрели!.. Вы же видели – оне меня ударил! Ударил!..

Толпа замерла.

Вот сейчас… Вот в это мгновение все могло произойти. Передние ряды прекрасно видели, кто именно пытался ударить, остальные только слышали крик Петруненко. Полковник и вправду ударил женщину? Только за то, что она хотела для всех справедливости? Разве так можно? Она ведь ничего плохого не делала, только хотела, чтобы каждый сам решал свою дальнейшую судьбу.