Белый камень - Жиль Николе

Как бы то ни было, когда вы начали взбираться по лестнице, эхо ваших шагов выбило один из камней, звук падения которого я и услышал. Я хотел посмотреть, что происходит, прошел по туннелю метров пятьдесят, но ничего не обнаружил, и, когда уже собирался повернуть обратно, вы заговорили со мной сверху. Думаю, что ваш голос возымел то же действие — двинулся второй камень, и я уловил в той стороне некую вибрацию. А дальше, когда вы принялись болтать о моем поведении в последние дни, все обрушилось прямо мне под ноги. Знаете, мне повезло! Еще несколько секунд, и вы, летя по туннелю сломя голову, споткнулись бы о мое распростертое тело. Короче, я не стал вас дожидаться и поспешил внутрь, чтобы взглянуть…

— Вы не должны были! — послушник прервал старшего товарища твердо, но без нажима. Грязная одежда, должно быть, напомнила ему о смирении.

— Вы правы, разумнее было бы подождать вас, — согласился большой монах с легким сожалением в голосе. — Но что вы хотите? Мне теперь все труднее предвидеть ваши реакции. У меня и в мыслях не было, что вы кинетесь бежать, как безумный, подозревая меня в предательстве! Но оставим это сейчас, есть более важное дело.

Брат Бенедикт подошел к зияющей дыре и с большим трудом стал в нее протискиваться, потому что форма отверстия предполагала в посетителе некоторую гибкость и стройность тела, которые он с годами утратил. Для того чтобы проникнуть в логово дьявола, надо было сначала поднять ногу, просунуть ее в отверстие, затем изогнуться, просунуть голову и только потом втянуть в щель все тело. Оказавшись внутри, брат Бенедикт осветил путь сообщнику и помог ему протиснуться внутрь, что было гораздо легче, учитывая молодость и комплекцию последнего.

Маленькое помещение было в точности таким, каким Бенжамен его себе воображал. Круглое, около двух метров в диаметре, с низким сводчатым потолком. Но обращала на себя внимание не архитектура, а то, что находилось в центре. На высоком постаменте стояла статуя из темного камня, гладкая, блестящая. Она глядела на незваных посетителей угрюмо, злобно. У этого устрашающего изображения дьявола окрашены были только глаза, словно для того, чтобы подчеркнуть, что сатана все видит. Он и сейчас сторожил свое стадо: у ног его, у самого цоколя, были сложены пирамидой десять черепов, казалось, все еще страдавшие под его властью. Послушник вздрогнул. Его заставило похолодеть не столько само зрелище смерти, сколько мука, которой веяло от лишенных плоти голов.

Эти люди не нашли здесь покоя. Их останки не потешались над смертью, как нас частенько заставляют думать скелеты, демонстрируя свою странную широченную улыбку. Нет, эти черепа, казалось, кричали, широко раскрыв рты.

Никакого волшебства здесь не было. Просто в каждой челюсти был зажат черный шар, который и заставлял их так ужасно скалиться.

Всех, включая того, кто был на самой вершине. И Бенжамен вдруг все понял.

— Что вы скажете об этом, брат мой? — произнес большой монах, видя удивление своего спутника. — Там есть еще вмурованная в стену тяжелая цепь с железным браслетом. Смотрите, он раскрыт. Ну что, мой мальчик? Какими будут ваши первые выводы?

Послушник пересчитал то, из чего была сложена зловещая горка.

— Ну, — начал он дрожащим голосом, — я глазам своим не верю.

— По одной этой фразе я вижу, что вы поняли самое главное.

— Как это возможно? — прошептал молодой человек, тряхнув головой. — Здесь черепа всех, кто положил черный шар… Но ведь де Карлюс тоже бросил черный.

— Вот именно! Значит, мы с вами самые ненаблюдательные из всех, когда либо живших под сводами этого монастыря. Говоря так, я не грешу против истины и остаюсь христианином!

— Но как? Он ведь выжил, и у нас есть тому доказательства!

— О каких доказательствах вы говорите? О «Хрониках»? Очнитесь наконец! Мы, как младенцы, позволили себя провести. Тот, кто выжил, решил подменить всех по той простой причине, что сам занял место настоятеля. А «Хроники», которые мы приписываем де Карлюсу, никогда не были написаны его рукой. Узурпатор — я не обвиняю его, называя так, потому что не знаю его мотивов, — в течение трех лет, вплоть до 1226 года, трудился в поте лица, чтобы представить нам этот вариант!

Нет ничего проще, чем переписать тетрадку, а затем продолжать вести записи, выдумывая события. Поначалу он переписал слово в слово то, что посчитал нужным отметить настоящий де Карлюс. Но как только речь заходила о портретах некоторых монахов, наш герой начинал редактировать текст на свой лад. Помните начало? Когда мы искали физические и психологические характеристики братьев, чтобы сравнить их с теми, что описывал его преемник? Мы не обнаружили ничего, или почти ничего! Будьте уверены, в настоящих «Хрониках» обязательно были бы несовпадения! Но тут этого было сделать невозможно! Все было пересмотрено и исправлено, а та малость, что осталась, была настолько нейтральной, что одним этим приводила в замешательство. Можно было узнать, кто был толст, кто худ, кто высок, кто маленького роста, — и только. Но «де Карлюс» этим не удовлетворился и принял дополнительные меры предосторожности. Да, он заменил погибших людьми примерно той же комплекции, но настоятельно рекомендовал новому Амори не слишком распространяться о новых насельниках. Таким образом, у нас не было никакого шанса! Вспомните-ка, — продолжал брат Бенедикт, словно в состоянии транса, — нас насторожил только случай с братом Лораном. Следовало бы уничтожить его первые работы, чтобы не дать нам повода обсуждать странное бездействие архитектора после 1222 года. К счастью, наш чистильщик об этом позабыл! Или не смог на такое решиться…

Бенжамен бесстрастно выслушал монаха и вынужден был признать справедливость всего, что тот говорил. Отец де Карлюс не выжил. Именно его голова покоилась на вершине этой зловещей пирамиды, вот уже больше семи сотен лет пережевывая свой выбор. Архивариус был ошеломлен, даже оскорблен тем, что именно то, во что они почти свято верили, оказалось столь далеким от истины.

— Но если де Карлюс погиб во время этих событий, — произнес он наконец бесцветным голосом, — кто занял его место? Кто набрал новых монахов и кто лежит в его могиле?

— Кто сжег себя в его могиле?! — уточнил большой монах, не упустив возможности блеснуть проницательностью. — Это еще одна предосторожность, предпринятая нашим лже-де Карлюсом, чтобы подмена не была обнаружена никогда, даже после его смерти. Епископ, знавший настоящего аббата в лицо, или кто-нибудь из родственников могли прибыть на похороны и обнаружить обман. Тогда как при таком способе ухода… не было ни одного шанса быть узнанным!

— Если я правильно понимаю, — продолжил Бенжамен, начиная выходить из ступора, — обнаружив в урне белый шар, мы установили личность того, кто заменил де Карлюса… Это мог быть только брат Шарль, единственный, кто голосовал «белой рукой».

— Глупость! — безжалостно оборвал его брат Бенедикт.

Послушник вяло попытался обидеться.

— Но…

— Не усугубляйте свое положение, будьте добры. Я готов снисходительно отнести ваш вывод на счет волнения, которое все еще продолжает вызывать у вас наше новое открытие! Конечно, у нас есть три персонажа, которые могли бы взять на себя роль настоятеля, и брат Шарль один из них. Но поверьте мне, в противоположность тому, что вы только что сказали, он единственный, кого мы можем вычеркнуть прямо сейчас. Неужели вы могли подумать, — спросил большой монах, направляя луч света в лицо собеседнику, — что столь осторожный и дотошный заместитель оставил бы нетронутыми свои собственные записи об этом деле?

— Его рассказ! Какой я болван! — вынужден был признать послушник. — Да, не сходится. Он уничтожил бы эти бумаги, как и все остальное.

— Вот именно! Даже если он был не в себе, когда писал все это, то потом обязательно вспомнил бы. Нет, человек, которого мы ищем, ничего не знал о скрытых записях, и это очень важная деталь.

— Послушайте, — перебил старшего Бенжамен, приходя в себя, — я, кажется, начинаю понимать…

Вдруг послушник запнулся.

Довод, который он собирался выдвинуть, был не из тех, которыми бросаются, не подумавши. Бенжамен шевельнулся и медленно отвел рукой фонарь, которым монах продолжал светить ему в лицо.

В принципе, сейчас, несмотря на свое самообладание, его собеседник должен был подвергнуться жестокому испытанию. Может быть, он будет вынужден объясниться.

— Я, кажется, начинаю понимать, — повторил Бенжамен. — Помните мою версию об Вилфриде в роли осужденного? Не стала ли она как никогда актуальной?

52

Надо уметь пользоваться случаем.

Вытаскивая на свет гипотезу, которая становилась теперь весьма актуальной, послушник разыгрывал в своей тайной борьбе за первенство с большим монахом опасную карту. Брат Бенедикт знал, почему его предположение невероятно, но по-прежнему не желал приводить своих доказательств. Бенжамен ничего не забыл. Первое — непонятный скептицизм: когда Бенжамен впервые сформулировал свое предположение, он был поражен странным ответом «возможно» и еще более загадочным «пока не будет доказано обратное». Позже, когда выяснилось, что де Карлюс оказался на стороне «черных» и, следовательно, Вилфрид вряд ли мог быть одновременно и осужденным, и спасшимся, монах допустил ошибку, слишком быстро отвергнув такое предположение. Бенжамен попытался убедить его в том, что версия все еще достойна рассмотрения. И если брат Бенедикт подумал, что ему удалось выпутаться, просто сказав «я об этом как-то не подумал», то он глубоко ошибся. Этим он выдал себя, потому что брат Бенедикт думал обо всем и ничего не отметал без достаточных доказательств. Кого он хотел обмануть?