Те, кто охотится в ночи - Барбара Хэмбли

— Церкви не стало задолго до Кальвара, милый.

— Тогда спускался ли он в катакомбы? Говорил он хоть раз об этом — о незримом вампире?

— Кальвар! — фыркнул темноволосый юноша, совсем мальчик. Вряд ли он успел хоть раз воспользоваться бритвой, когда Элиза призвала его в свою свиту. — Великий Вампир Парижа. Этот точно мог!

Эшер взглянул на него с интересом.

— Почему?

За спиной насмешливо отозвалась Гиацинта:

— Потому что такие вещи в духе Великого Вампира Парижа.

— Он был слишком захвачен бытием, — медленно проговорила Элиза.

Юноша с каштановыми волосами, Серж, изящно присел у ее ног.

— Мы все любим позабавиться при случае, — объяснил он с улыбкой, которую можно было бы назвать подкупающей, если бы не клыки. — Но Кальвар был слегка на этом помешан.

— Не понимаю, — сказал Эшер.

Пальцы Гиацинты коснулись его волос.

— Ты бы понял при случае.

— Кальвар был тщеславен и хвастлив, — сказала Элиза, закрывая веер и похлопывая себя белыми перьями по белым пальцам. — Как и некоторые другие.

— Взгляд ее на секунду остановился на Гиацинте. — Сидеть рядом со своей жертвой в оперной ложе, в кафе, в экипаже, чувствовать кровь сквозь кожу, оттягивать удовольствие… затем подкрепиться на стороне — просто для того, чтобы утолить жажду, и вновь вернуться к облюбованной жертве… — Она улыбнулась мечтательно; Эшер почувствовал, как шевельнулись за спиной вампиры и остро блеснули глаза Исидро.

— Но Валентин сделал еще один шаг, и весьма опасный. Возможно, он жаждал власти, хотел творить собственных птенцов, хотя здесь, в Париже, он на это не осмеливался — здесь правлю я, а он подчинялся мне уже в силу того, что отдал мне свою жизнь в обмен на… жизнь вечную. Но я думаю, что рисковал он исключительно ради острых ощущений. Временами он намекал своим жертвам (особенно тем, кто находил это пикантным), что они флиртуют со смертью. Он чуть ли не соблазнял их этим, умея придать смерти извращенную притягательность. Я не могла ему этого позволить…

— Опасная штука, — сказал юноша-вампир, стоящий справа от Эшера, — открыть кому-нибудь, кто мы и что мы, какая бы на то ни была причина.

— Он взбесился, когда я запретила ему это, — напомнила Элиза. — И взбесился, когда я запретила творить ему своих птенцов… какие бы он там доводы ни приводил. Но я думаю, что втайне он был даже рад этому.

— Во всяком случае, — пробормотала Гиацинта, — те, кому он открылся, тоже надеялись победить.

Что-то в ее голосе заставило Эшера вскинуть глаза. Ее рука, скользнув под его подбородком, запрокинула ему голову, и глаза их встретились. Под ее пальцами он чувствовал, как бьется кровь в его жилах. Гиацинта смотрела ему в глаза и улыбалась. На секунду у него перехватило дыхание при мысли, что, как бы ни был быстр дон Симон Исидро, он не успеет предотвратить удара Гиацинты.

Голос Элизы был так мягок, словно она боялась нарушить какое-то хрупкое равновесие:

— Оставь его.

Эшер видел, что насмешливая улыбка Гиацинты сделалась шире, и почувствовал горлом касание ее острых коготков.

Невольно он схватил ее за руку, сжал. С тем же успехом можно было пытаться вырвать из земли корень дерева. Но рука вампирши вдруг ускользнула из его пальцев, как струйка воды, и Гиацинта, улыбаясь в лицо ему лениво и насмешливо, отступила от кресла. Он смотрел некоторое время ей в глаза, затем нарочито замедленно повернулся к Элизе.

— Так вы не верите, что Кальвар мог искать этого… самого древнего парижского вампира?

Снова раздраженный щелчок веера. Глаза Элизы были устремлены почему-то не на Эшера, а на Гиацинту.

— Самый древний парижский вампир — это я, мсье профессор, — объявила она решительно. — Других нет и не было в течение многих и многих лет. И во всяком случае, вы… и другие… — ее взгляд перебежал от Гиацинты к Исидро, который к тому времени переместился по эту сторону дивана, чтобы быть поближе к Эшеру, — …могли бы вспомнить старый закон, которому подчинялись и подчиняются все: тот не вампир, кто способен убить вампира. И тот не вампир… — прищурившись, она взглянула на Эшера, затем снова на стройного изящного испанца, стоящего рядом с ней, — …кто выдает места охоты вампиров, места их укрытий и сам факт их существования людям.

Исидро склонил голову, его бледные волосы упали паутинчато на серый бархат воротника.

— Не бойтесь, госпожа. Законы я помню. — Его пальцы сомкнулись, как наручник, на запястье Эшера и повлекли к выходу.

Глава 12

— Она испугана, — чуть погодя сказал Эшер. — И не потому, что оказалась в скверной компании, — добавил он, вспомнив касание холодных пальчиков Гиацинты. — У вампиров все мастера такие нервные, когда речь заходит об их власти?

— Не все.

Грохот копыт и колес по дереву и асфальту удалялся, пока не смолк в ночи. На углу еще слышались голоса из маленького кафе, но в целом район Монруж был тих. Он разительно отличался и от обветшалого великолепия особняков Маре, и от чумазых трущоб, среди которых он располагался. Здесь стояли высокие закопченные серовато-коричневые — словом, типично парижские дома; ставни убогих магазинов были закрыты, равно как и окна верхних этажей; свет пробивался в щелки лишь на некоторых чердаках, где еще работали слуги. На асфальтовом покрытии шаги дона Симона не производили ни малейшего шума, а голос был не громче бормотания ветра в листве:

— Во многом это зависит от города и от личности. Трудность положения Элизы в том, что она лишь немногим старше своего выводка и слишком мало была вампиром, прежде чем стать госпожой Парижа. Кроме того, она крайне неудачно выбирает птенцов.

— Вы полагаете, Кальвар искал контакта с вампиром церкви Невинных Младенцев, борясь за власть с Элизой?

— Подозреваю, что так. — дон Симон остановился перед неприметной дверью. Центральный вход в катакомбы выходил на плас Денфер-Рошеро, но там было слишком оживленное движение — грохот фиакров долетал временами даже до этой безлюдной улочки. Луна ушла. Небо над печными трубами было цвета сажи.

— Элиза, несомненно, убеждена в этом, — продолжал испанец. — Вы, наверное, обратили внимание: ее особенно разозлило то, что птенцы (в частности эта Гиацинта, которая, я полагаю, в дальнейшем окончательно отобьется от рук) тоже готовы принять такую точку зрения. Существуй он, этот вампир церкви Невинных Младенцев, его власть была бы несравнимо большей, чем власть Элизы или даже любого из нас.

— Фактически — дневной охотник?

Дон Симон не ответил. Казалось, он был погружен в раздумья, и Эшер дорого бы заплатил, чтобы узнать, как звучит для вампира эта тихая ночь. Вслушивается ли он сейчас в дыхание людей, спящих во вздымающихся вокруг домах, или его сверхъестественный разум различает даже оттенки их сновидений? Наконец вампир сделал знак; Эшер еще раз оглядел пустынную улицу и, достав отмычку, приступил к работе.