Берия. Преступления, которых не было - Елена Прудникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В результате среди заключенных распространены вшивость, простудные заболевания. Происходит резкое увеличение числа больных, слабосильных, истощенных, в бараках грязно, отсутствует регулярное мытье заключенных, санитарное обслуживание поставлено плохо. Начальники лагерей и колоний пытаются объяснить ухудшение содержания лагерей и колоний трудностями с продовольствием и вещевым снабжением… Неудовлетворительное содержание быта заключенных объясняется, прежде всего, плохой работой аппаратов лагерей, нет должной дисциплины и ответственности. Приказы НКВД СССР преступно нарушаются. В ряде лагерей и колоний имеют место пьянство части лагерных работников, связь с заключенными, воровство продуктов питания и продовольствия»48. Мол, вы, ребята, там думаете, что будете воровать и ничего не делать, а война все спишет. Не надейтесь!
И что же — начальники лагерей ответили на этот циркуляр двадцатипроцентной смертностью? Позвольте не поверить! Кстати, Алексей Топтыгин приводит другой показатель смертности среди заключенных в 1942 году — 5,4 %. Да и нормы питания уменьшились не в два или в три раза, а всего на 30 процентов.
Да, но откуда же взялись эти двадцать процентов умерших? И почему из-за них никого не расстреляли?
Впрочем, есть одно предположение, которое эту несообразность объясняет. Может быть, это просто другая статистика? Ведь в какие годы произошло увеличение смертности? Началось оно в 1941 и продолжилось в 1942 и 1943 годах, а потом вернулось к прежним цифрам.
Помните, есть такая песня у Высоцкого? «Все срока уже закончены, а у лагерных ворот, что крест-накрест заколочены, надпись: „Все ушли на фронт“». Это, конечно, преувеличение, всех на фронт не отправляли. Но известно, что из бывших заключенных комплектовали целые воинские части.
Трудно сказать, как обстояло дело со штрафбатами, отправлялись ли туда бывшие заключенные, и если да, то какие именно — может быть, одни лишь «политические», или рецидивисты воевали там, наравне с дезертирами и солдатами-правонарушителями.
Есть среди военных мемуаров одна милая, почти детская книжечка. Называется' она: «Чижик ~ птичка с характером». Ее автор, Валентина Чудакова, во время войны была командиром пулеметного взвода в Сибирской дивизии. Так вот, как она пишет мимоходом, в ее подчинении был «спецконтингент», то есть бывшие заключенные. Это был никакой не штрафбат, обычная воинская часть, обычным образом участвовавшая в боевых действиях, без какого бы то ни было особого режима. Воевали в ней бывшие бытовики и уголовники, посаженные за воровство, хулиганство, были даже убийцы. Один из ее пулеметчиков убил вора на своих таежных ловушках, другой — жену по пьяному делу… Так вот, к чему я веду: убитые бойцы этих частей — штрафбатов, воинских частей со «спецконтингентом» — статистика их потерь по какому ведомству шла? Ведь их никто не освобождал, и, будучи «командированными» на фронт (кстати, любопытно, что в лагерях «выносные» производства назывались «командировками»), они вполне могли числиться за своим ведомством, ГУЛАГом. В этом случае, действительно, может быть такая статистика смертности, за которую никто никому голову не снимет. Конечно это нелогично — учитывать погибших на войне не по военному, а по лагерному ведомству — но где логика и где бюрократия!
Прикинем: всего за время войны ГУЛАГ передал действующей армии 975 тысяч человек, а умершими за два года — 1942 и 1943 — числятся соответственно 249 и 167 тысяч человек. Если мы откинем 5 % умерших естественной смертью — то есть, одну четверть от числа умерших, то получим около 300 тысяч человек. В общем-то, это похоже на боевые потери, учитывая, что воевали бывшие зеки, в основном, все-таки в штрафбатах…
Серго.Раньше других я должен
Сына вперед послать
К Симонов «Сын артиллериста».Члены советского правительства, да и самого Политбюро, не прятали своих детей от фронта. Начиная с самого Сталина, у которого все три сына — двое родных и приемный — воевали в действующей армии. Яков и Артем Сергеев были артиллеристами, Василий — летчиком. Летчиками были и сыновья Микояна, Тимур Фрунзе, Леонид Хрущев и многие другие.
Однако даже на этом фоне сын Берия выделяется из общего ряда.
. .Когда началась война, Серго было неполных семнадцать лет, однако он, как и многие другие подростки, сразу же отправился в райком комсомола, добровольцем. По идее, такого бойца должны были тут же отправить домой, как и прочих допризывников. Однако он успел заполнить анкету, где указал, что владеет немецким языком и является радиолюбителем. Это меняло дело, потому что параллельно с мобилизацией шел набор в разведшколы, и там уже были совсем другие критерии.
Им заинтересовались и, естественно, обратили внимание на фамилию. Берия, как сами понимаете — это не Иванов, фамилия приметная, да и отчество совпадает. Серго ответил, что не имеет никакого отношения к наркому, ему не поверили, он настаивал и добился того, что его все же зачислили в разведшколу.
Едва ли можно поверить, что, обнаружив такого кандидата в диверсанты, те, кто набирал бойцов в разведшколы — а занимались этим в первые дни войны люди из ведомства НКВД, — не связались с наркомом. Наверняка связались, и наверняка получили соответствующий ответ, а уж потом зачислили.
Как отнеслись к поступку сына родители? Отец взялся за ремень, а мать стала у двери: «Не пущу!»? Серго вспоминает:
«С. Б. Дома, за обедом, отец одобрил мое решение.
Корр. Доложили?
С. Б. Разумеется. И мама не возражала: «Война — такое дело, что стыдно прятаться за юбку»».
Так что сын Берия оказался в ведомстве своего отца и под его «покровительством». Покровительство это было такого рода, что парень попал на самый опасный участок работы. Лаврентий Берия знал, как никто, что отправляет единственного сына почти на верную смерть — и хорошо, если всего лишь на смерть…
После нескольких месяцев подготовки, окончив разведшколу под Москвой, Серго получил звание лейтенанта и стал радистом. Как он рассказывает в своей книге, в ноябре его включили в состав разведгруппы, и в конце месяца направили в район Пенемюнде, в Германию, где находился ракетный центр фон Брауна. Их группа должна была добывать данные об испытаниях нового оружия. По сути, они были смертниками — ничтожно малое число участников диверсионных групп, выброшенных в немецкий тыл в 1941 году, возвращались обратно или доживали до Победы, а уж про радистов и говорить нечего. Однако Серго повезло. Вот что он рассказывает о своем боевом пути:
«С. Б. Мы вылетели к намеченной цели на петляков-ской машине. Внизу простиралось окутанное туманом Балтийское море: даже на бреющем полете ничего нельзя было рассмотреть, поэтому выброситься нам не разрешили. Через три-четыре дня мы предприняли вторую попытку. Целый час кружили над заданным районом, но вновь последовал приказ о возвращении назад: оказывается, произошел провал явки. В конце концов, заслали нас туда довольно сложным путем — через иранский Курдистан, где уже были налажены контакты. Из Ирана нам предстояло попасть в Турцию, а оттуда, с помощью курдов, переправиться в Германию. По ходу операции не все получилось, как было задумано, и лишь одному из нас удалось добраться до цели…
Корр. Сколько длилась ваша «одиссея»?
С. Б. Около трех месяцев. После ухода нашего товарища мы остались вдвоем, но вскоре к нам присоединилась группа курдов и персов из десяти человек.
Корр. Вы были радистом?
С. Б. Исключительно. Место, откуда я передавал шифровки, дважды бомбили самолеты без опознавательных знаков. Было предположение, что англичане вышибали нас из этого района как конкурентов.
Корр. Каков был характер передаваемой вами информации?
С. Б. Наша группа установила почти всю сеть немецкой агентуры в Иране. Непосредственно разведкой я не занимался, но добытые товарищами данные шли в центр через меня: я одновременно и шифровал, и передавал. Мы с ребятами переживали, что в боевых операциях не участвуем, так как не понимали сути выполняемой работы. Все разъяснилось во время Тегеранской конференции, когда наши специалисты во всем Иране чувствовали себя как дома…»49
В армии Серго прослужил до октября 1942 года, сначала в составе разведгруппы, потом у генерала Штемен-ко. В октябре 1942 года в войска поступил приказ наркома обороны — то есть Сталина — откомандировать на учебу в военные академии офицеров-фронтовиков — по сто человек с фронта. Казалось бы, разведчику, да еще сыну Берия, естественно было бы пойти на разведывательный факультет, но Серго хотел стать военным инженером, заниматься радиолокацией. Он был направлен на учебу в Ленинградскую военную академию связи. Шел второй год блокады, и, хотя такого голода, как первой зимой, уже не было, но Ленинград по-прежнему оставался фронтовым городом.
Во время учебы Серго несколько раз отзывали по личному указанию Сталина для выполнения правительственных заданий. Об одном из них он вспоминает:
