Начбез и его Бес - Дарья Волкова

заснул, одетый, в ее постели, обнимая ее, прижимаясь губами к ее шее. Ему было невозможно, даже страшно выпустить Милану из своих рук. Казалось, что, если он разожмет руки, прекратит ее обнимать – то она исчезнет. Испарится. Развеется, как дым на ветру.

А где она сейчас? И Марат пошел к двери спальни.

В ее квартире, похоже, не было отдельной кухни. И сейчас Милана обнаружилась в просторной гостиной за широкой барной стойкой, где располагалась кухонная зона. Марат какое-то время молча наблюдал за Миланой. Она одета так же, как вчера – серые спортивные трикотажные штаны и топик на тонких лямках, подчеркивающий упругую грудь и плоский живот. Густые волосы стянуты в низкий хвост. Такая домашняя. Такая… такая до комка в горле красивая. Такая… его.

Милана вдруг обернулась – и заметила его. Они молча смотрели друга на друга. Пока не пиликнул таймер на плите.

– Я… – Милана прокашлялась. – Я проконсультировалась по телефону со знакомым врачом. Мне сказали, что сегодня Рустаму уже можно будет поесть легкий диетический куриный суп. Я... – она обернулась к плите. – У меня была курица, филе. Я сварила. Ну, там немного вермишели, чуть-чуть картофеля, морковка, лук. Вот.

Она замолчала. Молчал и Марат. Восемнадцатилетняя девочка, которая смело и решительно вошла в его жизнь. Молодая женщина, которая так же решительно спустя десять лет туда вернулась. Женщина, который носила его ребенка. Женщина, которая варит суп для его сына.

Как можно было быть таким ослом столько лет, Марат Хасанович?

Он оторвал свое плечо от дверного косяка, обогнул барную стойку и подошёл близко. Милана как-то… как-то как будто настороженно смотрела на него.

Не бойся меня. Пожалуйста.

Он наклонил голову и аккуратно коснулся губами ее виска, вдохнул запах. Так пахнет любимая женщина.

– Спасибо.

Марату было страшно касаться ее сильнее, целовать смелее. Как будто то, что произошло вчера между ними, еще слишком хрупкое. Слишком горячее. Словно новорожденное.

– У меня есть термос, – торопливо заговорила Милана, отходя от него ближе к посудному вертикальному шкафу. – Я туда налью суп. Ты же поедешь сейчас к Рустаму? Перед работой?

– Да, – спокойно согласился Марат. – Поеду обязательно. И, можно, я приму у тебя душ?

– Да, хорошо, – снова заторопилась она. – Сейчас дам тебе полотенце. И… может, тебе приготовить что-то на завтрак? У меня есть замороженные блинчики с творогом. Будешь? И кофе? Кофе будешь?

Ему впервые за долгое время вдруг захотелось искренне улыбаться. Смеяться. Громко и в голос.

– Буду. Все буду.

И, когда он уже с выданным ему Миланой полотенцем пошел в сторону ванной, она вдруг спросила его – негромко и в спину.

– А можно… можно, я поеду с тобой к Рустаму?

Марат не стал оборачиваться. Ему казалось, что он не сможет справиться со своим лицом.

– Конечно, – он прокашлялся. – Я буду очень рад.

***

У его машины, которая была припаркована недалеко от ее, оказалось помято переднее правое крыло.

– Что случилось?! – Милана слышала, как от волнения высоко звучит ее голос. Марат попал в аварию? Как? Когда?!

– Ерунда, отвлекся и поцарапал забор.

– Когда?!

– Вчера.

Они какое-то время снова молча смотрели друг на друга. Вчера? После нашего с тобой разговора? Ох… Нет, если они каждый раз так будут зависать, глядя друг на друга…

– Проехали! – резко тряхнула головой Милана. – Ты первый, я за тобой. И адрес больницы мне в телефон скинь на всякий случай, если разойдемся на светофоре.

Она сказала это и замерла. Марат, наверное, вообще не привык, чтобы ему говорили, что делать. Особенно женщина. Теперь, став взрослой, она понимала лучше особенности мышления мужчин такого склада.

Марат в новой реальности лишь слегка выгнул бровь. У него едва заметно дернулся угол рта, словно он хотел улыбнуться. А потом сказал одно слово:

– Хорошо.

Спустя пару минут два больших черных джипа один за другим выехали с территории элитного жилого комплекса.

***

Милана замерла у дверей палаты. Теперь ей собственное импульсивное желание поехать в больницу к Рустаму казалось неправильным. Это ведь сын Марата, это его семейные дела.

Или… уже не только его?

Рустам выглядел осунувшимся, бледным, и от того, как Марат коротко и осторожно обнял сына, у Миланы что-то набухло в горле. Как можно было… как ей можно было… Она впилась ногтями в ладони. Теперь на гормоны не спишешь, и расклеиваться нельзя!

Марат распрямился, отошел чуть в сторону. И Рустам увидел стоящую в дверях Милану.

– Милана Антоновна! Вот это сюрприз!

А фирменная нахальная улыбка Ватаева-младшего никуда не делась, пусть и озаряла сейчас бледное и осунувшееся лицо. Милана коротко выдохнула и шагнула вперед, в палату.

– Надеюсь, сюрприз приятный.

– Конечно!

– Милана тебе еще и суп сварила. Диетический. Куриный, – Марат поставил на тумбочку термос и пакет со столовыми приборами.

Рустам бросил на отца короткий и какой-то… какой-то отчетливо сканирующий взгляд.

– Вот это да! – Рустам картинно прижал руки к груди. – Я же с вами за такую щедрость никогда не расплачусь!

Милана заметила, как едва заметно нахмурился Марат.

– Отработаешь на благо компании. Ты же хотел, – услышала, словно со стороны, Милана собственный голос.

Рустам ухмыльнулся, и в это время зазвонил телефон Марата. Он достал его из кармана, бросил короткий взгляд на экран – и вздохнул.

– Твоя мать звонит. Я сейчас ей все сообщу, постараюсь успокоить, а потом дам трубку тебе.

И с этими словами Марат вышел из палаты. А Милана осталась с его сыном один на один.

Так уже было, несколько месяцев назад. Только сейчас все было совсем иначе.

Она наедине с сыном человека, которого до сих пор любит. Может, даже, любит сильнее, чем раньше, если это вообще возможно. А он сам там, где-то за дверью, разговаривает со своей бывшей женой.

Только вот Милана не смогла, сколько ни пыталась, воскресить в себе той жгучей, неконтролируемой ревности к этой женщине. Потому что… потому что вчера Марат сказал Милане… многое сказал. Большую часть она не расслышала, потому что рыдала. А еще он что-то беззвучно шептал ей в шею, когда она засыпала в его руках. Но одно слово Милана запомнила отчетливо.

Моя.

Слово из трех букв, которое может изменить многое, если не все. Еще одно слово из трех букв, вслед за «увы».

Нет, сейчас не время для