Красная роза печали - Наталья Александрова

Сергею стало беспокойно, и он повернулся к старухам:

— Так как к архиву пройти?

— Пойдем, я тебя провожу, — позвала Устиновна, — тут через двор прямо выведу, а то ты в темноте заплутаешься.

Они подергали дверь архива — заперто. Сергей повернулся, чтобы обойти вокруг дома на всякий случай, как вдруг наблюдательная Устиновна его остановила:

— Слышь, дверь-то, похоже, только изнутри заперта. А он, когда уходит, еще снаружи закрывает, вот на этот замок, потому что документы все-таки, государственное учреждение. Ты постучи, там внутри кто-то должен быть.

— А зачем тогда заперся он? Нет, подожди-ка, бабушка.

Сергей обежал вокруг домика и в одном окне сквозь неплотно занавешенную штору заметил тоненькую полоску света. Еще ему послышался разговор, вернее мужской голос, но было такое впечатление, что мужчина с кем-то разговаривает.

— Все верно, бабушка, тут он, — Сергей постучал в дверь и прислушался.

Однако никто не делал попытки подойти к двери с той стороны. Сергей стукнул еще раз.

— Ну-ка, позовите его, бабушка!

— Арсений Петрович, тут вы? — нараспев крикнула Устиновна, а Сергей в это время обежал вокруг дома.

Так и есть — света за шторой больше нет, и голос не слышен. Какого черта он не отзывается? Что там прячет? Объяснения такому поступку могло быть самое что ни на есть простое: шустрый доктор Трегубович, презрев свой преклонный возраст, заперся по окончании рабочего дня с какой-нибудь сестричкой, ну, может, она любит пожилых, может, доктор напоминает ей папашу или дедушку… Конечно, можно гаркнуть, что милиция, и тогда, если в архиве заперлась парочка, то откроют как миленькие, никуда не денутся. А если все же дело нечисто… И куда все-таки подевалась Надежда Николаевна Лебедева?

Сергей раздумывал недолго.

— Вот что, бабушка, ты ничего не видела, — обратился он к старухе и достал отмычку.

Замок открылся почти сразу — барахло был замок в государственном учреждении. Сергей осторожно вошел внутрь и замахал старухе, чтобы стояла смирно, но она смело шагнула за ним, аккуратно прикрыв дверь. Они пошли по коридору, трогая все попадавшиеся двери. Все заперто, тогда Сергей наугад открыл отмычкой одну, самую последнюю. В маленькой комнатке темно. Сергей пошарил по стене и нашел выключатель. Нельзя сказать, чтобы в комнате стало светло, потому что загорелась лампочка в сорок ватт, но в ее тусклом свете Сергей увидел, что в углу, где сложены старые картонные папки, на этих папках что-то лежит, прикрытое больничной простыней.

— Стой, где стоишь! — крикнул он Устиновне и бросился в угол.

Из-под простыни высунулась женская рука. Сердце у Сергея екнуло.

«Убил, убил он Надежду! Неужели я опять опоздал?!»

Он рванул на себя простыню. Женщина лежала на спине, уставившись в потолок остекленевшими глазами. В груди у нее торчал нож, а пониже ножа, на животе, лежала темно-красная роза, и капельки неизвестно откуда взявшейся воды блестели на ней, как бриллианты.

В первую минуту Сергей ощутил подлую радость, потому что это не Надежда.

— Святые угодники! — ахнула неслышно подошедшая любопытная Устиновна. — Да это же наша Раиса! Из справочного!

— Телефон тут есть?

— Не знаю, должен быть…

— Вот что, бабушка, бегите в главный корпус, вызывайте оттуда милицию, вот телефон, скажите от капитана Гусева, это я. А потом врача зовите. А я тут пока…

Устиновна хотела что-то сказать, но Сергея уже не было. Услышав подобие женского крика, он выбежал в коридор.

Одна из дверей поддалась легко — Сергей просто дернул посильнее и выломал ее вместе с куском косяка, оказавшись в зале с архивными стеллажами. Теперь женский крик слышался более отчетливо. Сергей пролетел сквозь помещение архива и остановился перед последней дверью. Эта дверь оказалась крепче, чем первая, и устояла перед натиском. Женский визг за дверью переходил уже в ультразвук, тогда Сергей отступил назад и с разбегу ударил дверь ногой. Он сам удивился произведенному эффекту: дверь, на вид такая крепкая, рухнула, и Сергей влетел в маленькую полутемную комнату с криком: «Стоять! Милиция!»

Перед ним возникла сцена из фильма ужасов: в огромном старом зубоврачебном кресле сидела связанная по рукам и ногам Надежда Лебедева и истошно визжала. К ней подкрадывался невысокого роста немолодой противный мужичонка с проводом в руке. Услышав за спиной топот и крик вбежавшего Сергея, злоумышленник шарахнулся в сторону, оглянувшись, споткнулся о лежавший на полу белый больничный табурет и упал. Тут же послышался треск электрического разряда. Сергей, проследив за проводом, выдернул вилку из розетки и склонился над павшим злодеем. Конечно, окончательный диагноз должен поставить милицейский врач, но на первый взгляд неизвестный был мертв.

Сергей поднял на Надежду изумленный взгляд и растерянно спросил:

— Теть Надя, а что это вы тут делали?

— Ничего поумнее спросить не мог? — разозлилась Надежда. — Ты бы еще попозже пришел, тогда бы мой труп сейчас рассматривал. А что с ним случилось-то?

— Поражение электрическим током, — авторитетно ответил Сергей. — Схватился за оголенные концы проводов, когда упал. А это и есть доктор Трегубович?

— Собственной персоной. Он мне тут два часа рассказывал, как всех теток убивал. Оказывается, еще и пятая где-то есть.

— Тут она, за стенкой, — вздохнул Сергей.

— Такая блондинка, полная? — догадалась Надежда.

— Ну, тетя Надя, ты, как Шерлок Холмс, все заранее знаешь!

— Ну, давай, развязывай меня и вези домой. Я у вас теперь самый главный свидетель, вы должны с меня пылинки сдувать. Но если Саше проболтаешься, как все было, слова от меня не дождетесь!

Миссис Левински поставила стакан с ледяным дайкири на столик и поудобнее устроилась в шезлонге, приготовившись к долгому и скучному разговору. Ее соседка, рыхлая и белокожая супруга крупного виноторговца из Таганрога, выяснив, что миссис Левински не имеет никакого отношения к скандально известной Монике, утратила излишний блеск в глазах, но не обошла ее своим вниманием.

Здесь, на Сейшелах, русский язык можно услышать не так часто, как на Кипре или Канарах, поэтому на ближайшую неделю постоянный собеседник миссис Левински обеспечен. Виолетта передвинулась вслед за тенью — ее белая веснушчатая кожа очень боялась солнца, и даже роскошное парэо в ярких тропических цветах не вполне спасало ее от ожогов, — и продолжила монолог, который она искренне считала разговором:

— Поэтому, Нелечка, у меня ни одна прислуга не задерживается больше месяца! У вас в Израиле наверняка с этим проще — эмигранты держатся за работу и стараются изо всех сил, а у нас в России люди совершенно разучились работать!

Виолетта щелкнула пальцами, подзывая официанта. Тоненький темнокожий юноша подошел к их столику ленивой развинченной походкой, облапал бесстыжими маслянистыми глазами рыхлые Виолеттины телеса, принял заказ еще на одну клубничную «Маргариту» и удалился неторопливо. Мимо столика русских дам пробежала юная загорелая нимфа без лифчика и, тоненько взвизгнув, прыгнула в бассейн, обдав терракотовые плитки градом сверкающих брызг.

Виолетта проводила ее неодобрительным взглядом и продолжала:

— Вы не представляете, Нелечка, до чего они стали ленивы! И абсолютно ничего не умеют! Так трудно найти подходящую кандидатуру! И ведь нужно еще искать такую, чтобы мой благоверный не положил на нее глаз! Он у меня такой… — Виолетта округлила глаза и выдохнула трудное красивое слово: — Всеядный! Я так боюсь его увлечений! Вам-то, Нелечка, хорошо — вы вдова, и слава богу, у вас есть собственные средства, — ой, только не обижайтесь! — а мне нужно быть все время на страже своих интересов. Если он уйдет к другой, я просто не знаю, что я буду делать… Вот вы, Нелечка… Если бы ваш муж был жив и ушел к другой… Что бы вы сделали? Ах, простите меня, болтушку!

— Я и сделала, — спокойно ответила миссис Левински, — я ее убила.

— Как? — воскликнула Виолетта, округлив блекло-голубые глаза в наигранном ужасе.

— Ножом, — ответила миссис Левински, — ножом лазерной заточки.

— Ах-ха-ха! — залилась Виолетта истерическим смехом. — Ну вы меня просто уморили, Нелечка! У вас такое чувство юмора! Я с вами совершенно не буду скучать эти две недели!

Бассейн резал глаза нестерпимым бирюзовым блеском. Невдалеке тихо и ласково вздыхал океан. Миссис Левински прикрыла глаза, вполуха слушая болтовню соседки. Ей казалось, что вся прежняя жизнь ей приснилась — холод, болезнь, одиночество, отчаяние, толкнувшее ее на роковой шаг…

Жили две девочки, учились в школе, сидели за одной партой. Одна была громкоголосая организаторша школьных мероприятий, а другая — умница и скромница, отличница Анечка. В первом классе их посадили за одну парту, и с тех пор они так и дружили, по инерции, как бы дополняя друг друга. Анины родители не очень одобряли Марианну, они считали ее простоватой. Но дружба продолжалась все десять лет, а потом, как только прозвенел последний звонок, подруги разбежались в разные стороны, не ссорясь и не обижая друг друга. Они виделись все реже, но как-то на студенческой вечеринке, куда пришли обе, они познакомились с Семеном. Непонятно, чем он мог понравиться Марианне — невысокий, даже щуплый молодой человек в очках. Она положила на него глаз, а он просто шарахался от такой крупной, всегда ярко одетой девахи с толстыми икрами и громким голосом. Разумеется, умница Анечка, интеллигентная и воспитанная, с тонкой талией и черными глазами в пол-лица, настолько отличалась от подруги, что Семен просто не мог этого не отметить. Они убежали с вечеринки вдвоем, роман продолжался всего два месяца, родители были не против женитьбы. С Марианной они окончательно расстались.