Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль

Прием в городе Юки

Прошли годы, причем годы весьма неблагоприятные для Мицусигэ, отсиживавшегося в Камакуре. Сёгуну Ёсимоти в нашей легенде отводится совсем незначительная роль, но со своим характером этот человек оказал громадное влияние на судьбу Мицусигэ и остальных участников мятежа во главе с Удзинори. Приведем пример из жизни обитателей двора в Киото. На протяжении девятого месяца 27 года периода Оэй (октября 1420 года) наш Дайдзю (Великая тройка = Ёсимоти) необычно крепко занедужил. В наши дни ему прописали бы курс «водных процедур» с пахнущими отвратно солями. В его же времена и в его случае соли не использовали, а призывали духов для лечения подобного подобным. Итак, на пятнадцатый день (22 октября) жрецы Урабэ-но Канэнобу и Синто провели специальную службу во дворце перед специальным алтарем, подобающим образом устроенным и украшенным перед изваянием Семи Будд Якуси Сэйзу. Перед алтарем из сандалового дерева в самой искусной манере расставили жреческую мебель, чаши, цветы диковинной формы, зеркала, флаги и т. п. Курильницы благовоний украсили изображениями птиц, воробьев, черепах и других зверей (за исключением кошек), при этом в них сжигали без ограничений дорогостоящие и редкие ароматические составы. Намечалось помолиться семи Нёраи, а также кугэ и букэ, наряженным в белые хитатарэ (одежды) и выстроенным в длинные коленопреклоненные шеренги, помолиться богам за дарование их господину здоровой головы и печени. Уважительно Канэнобу взывал к Семи Буддам Сингона. Стояла совершенно тихая, безветренная погода, однако флаги развевались и хлопали, как на сильном ветру. К ноздрям поднимался дым; мимолетное благоухание заметили все присутствовавшие люди. Потом Оммиё Хакасэ (профессор астрологии) Садамунэ в обморочном состоянии как-то неловко споткнулся. Его неудачному примеру последовали здесь же Сирохаси Дайнагон Канэнобу Кё, Урамацу Санги Ёсисукэ, Хино Санги Аримацу, Касюдзи Сатюбэн Цунэоки и врач-целитель Мия Ути-но Сёсукэ Котэн. Теперь здесь находятся как минимум три посвященных советника дворца (Санги и Дайнагон), способные уклониться от этого представления сёгуна под предлогом того, что они задыхаются, страдают головокружением и готовы упасть в обморок. Среди букэ и кугэ возникло большое смятение и страх. Лишившихся чувств участников вынесли наружу, а по залу, подвергшемуся очищению Канэнобу, разнесли тонизирующие средства, чтобы побороть проявления зла, как он сказал, поразившие участников моления. После этого никто не осмелился проявить свою слабину. Императорского лекаря Тэняку-но Ками Садамунэ арестовали и подвергли пытке, чтобы избавить его от поразившего недуга. В конечном счете под длительным воздействием такого эффективного средства он признал свои прегрешения. Предсказание (урабэ) получило подтверждение, а нашего лекаря сослали в Сануки. Остальных грешников выявить оказалось проще. С позором их поручили заботам Кампаку Мицунори K°, и на долгое время им запретили появляться при дворе, но все-таки разрешили жить в Киото. Тем временем Канэнобу молился и плясал на протяжении пяти дней; сёгун Ёсимоти воздерживался от крепких напитков; от головной боли удалось избавиться. Велико было милосердие богов!

Таким был человек, к помощи которого пришлось обратиться Мицусигэ. Между тем трудности для него возникали из-за вздорного языка и происков Фудзинами. Сукэсигэ все еще оставался живым. Прошло несколько месяцев, и она узнала, что он находится в Хитати. Никакой пользы от преследования его О-доно не видел. На самом деле к ней теперь относились с недоверием; однако в конечном-то счете она все-таки родила Мантё. Фудзинами решила усилить свое влияние при дворе. Вызвав к себе одного Кадзигути Дзиро, служившего начальником сэндо (лодочников) дома Огури, числившегося ее собственным родственником и считавшегося глуповатым болтливым стариком, она начала рассказывать ему сказки о поведении Сукэсигэ. С группой разбойников он нашел прибежище в Хитати, и люди такого сорта тянулись к нему, как к своему по нравственным стандартам человеку. Говорили, что на самом деле он нацеливался на свержение самого князя, претендовал на второе место при дворе и собирался сменить Майру Масакадо на его посту, да к тому же с его неукротимой яростью и спесью он бы не постеснялся напасть на своего сюзерена, которому по этой причине постоянно угрожала опасность. Этот старый глупец вполне оправдал ее ожидания. Все ее сказки очень скоро стали предметом обсуждения во всех парикмахерских и купальнях Камакуры, кэраи Иссики радостно принес эти выдумки своему господину Акихидэ. Можно предположить, что их только он и ждал. Акихидэ занялся сбором таких рассказов, и скоро тонко сработанной лжи накопилось достаточно много. Потом он отправился во дворец, чтобы представить всеобъемлющий отчет князю Мотиудзи. Причем добавлять от себя ему не пришлось, так как с таким обилием слухов в этом не виделось ни малейшей необходимости и могло бы выглядеть как-то совсем бестактно. Тем более что его коллеги советники, разумеется, сами были в курсе тех же разговоров в городе. Иссики сказал: «Сын не позволит себе таких действий без согласия и поддержки своего отца. Этот непонятный спор, причин которого никто не знает, выглядит просто отговоркой». Мотиудзи приказал привести к нему старого даймё. Зная о предубеждении Иссики, он не слишком поверил во все эти рассказы, но они послужили причиной усиления его гнева и веры в успех намеченного дела. Он сказал: «Ты, его отец, безусловно, не можешь ничего не знать. Верится в это с трудом. Все дело в разговорах, занимающих жителей города. В чем якобы состоит различие между Сукэсигэ и тобой?» Ответ Мицусигэ прозвучал незатейливо. Его собственная укрепляющаяся уверенность в том, что его обманули, не позволяла ему справедливости ради упоминание истинной причины. Его отставку сформулировали совсем коротко. Теперь ему грозило бесчестье.

Он покинул дворец огорченным и в глубокой задумчивости. «Причиной всех наших бед следует считать злой язык Фудзинами. Настолько сильно она на самом деле ненавидит Сукэсигэ, да к тому же не понимает скрытых настроений, влияющих на положение дел во дворце. Женщина своим языком разрушила все». Складывалась серьезная ситуация. Но с тех пор как сёгун снизошел до Сатакэ Хикигаяцу, прошло уже несколько дней. После битвы, проигранной вождями того клана, все вспороли свои животы, а их самураев разогнали кого куда. Просто Мотиудзи сводил счеты с наиболее заметными строптивцами, замешанными в деле Удзинори. «Ах! Вот если бы Сукэсигэ находился под рукой, чтобы заняться всеми этими проблемами!» Его рассудок уже давно освободился от заблуждений. Теперь он это признал и поэтому обратился к своему родному сыну за поддержкой. На самом деле Сукэсигэ потом поскакал во весь опор к городу Камакуре по вызову старого Хэйты, которому очень не нравилась сложность развивавшихся отношений. Несколько дней спустя сёгун Мотиудзи замкнул кольцо окружения. Теперь он находился в готовности предпринять активные действия против этого старого изменника Мицусигэ. «Раз уж он так любит Киото, пусть он туда вернется и там сложит свою голову. Но он должен поделиться своими пристрастиями с нашим советом». Последнюю сцену действия подготовили со всей тщательностью. Обсуждение открыли по поводу отношений с самим сёгуном. Князь Мотиудзи храбро разнес в пух и прах Ёсимоти – самого «Кубо Сама»! Именно он стоял у истока мятежа под руководством Удзинори. Именно он постоянно настраивал Канто против своего господина. В первый месяц (23 января – 22 февраля 1422 года) текущего года он демонстративно посетил своего брата Гиэна, возглавлявшего секту Тэндай на Хиэйсане, и жрецов, обитающих на этой горе. Он грозил уйти в отставку, а также назначить вместо себя вечно пьяного и ни на что не годного сыта Ёсиказу. Это грозило позором и сокращением богатства правящего клана. Заниматься его судьбой не имели права ни жрец, ни горький пьяница. Надо было собирать вооруженные отряды Канто и незамедлительно выступать в поход на Киото.