Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко

Судья разжалобился и сообщил Домингосу Ботельо обо всем, что узнал. Домингос Ботельо приехал в Вила-Реал и остановился в доме у городского судьи, куда сеньора была вызвана вторично; командующий военным округом тем временем отдал приказ об аресте кадета, дезертировавшего из шестого кавалерийского полка.

В доме городского судьи беглянка увидела не самого судью, а весьма некрасивого человека с хмурой физиономией, не сулившей ничего доброго.

— Я отец Мануэла, — сказал Домингос Ботельо. — Ваша история, сеньора, мне известна. Мой сын — мерзавец. Вы, сеньора, — его жертва. Ваше наказание началось с той минуты, когда совесть ваша сказала вам, что вы совершили недостойный поступок. Если доныне ваша совесть молчала, она заговорит. Откуда вы?

— С острова Файал, — проговорила сеньора, дрожавшая от страха.

— Родные есть?

— Мать и сестры.

— Мать примет вас к себе, если вы попросите пристанища?

— Думаю, да.

— Известно вам, что Мануэл — дезертир и в данный момент либо в заключении, либо в бегах?

— Я не знала...

— А, стало быть, вы, сеньора, остались без всякого покровителя...

Бедная женщина рыдала, задыхаясь от волнения и обливаясь слезами.

— Почему бы вам не вернуться к вашей матери?

— У меня нет никаких средств, — отвечала беглянка.

— Хотите уехать нынче же? В ближайшем времени у дверей гостиницы остановится литейра, я также пришлю служанку, которая проводит вас до Порто. Вот вам письмо, тот, кому вы его вручите, позаботится о том, чтобы вы доехали до Лиссабона. В Лиссабоне другой человек посадит вас на борт первого же судна, держащего путь к Азорским островам. Договорились? Вы согласны?

— И целую руки вашей милости... Такая несчастная женщина, как я, не могла и уповать на подобное милосердие.

Через несколько часов супруга будущего медика...

— Который, может статься, умер от любви и от позора! — восклицает чувствительная читательница.

— Нет, моя сеньора; студент продолжал заниматься в университете, и поскольку успел весьма поднатореть в патологии, избежал и смерти от позора, каковую изобрел виконт Алмейда Гарретт[45] в драме «Брат Луис де Соуза», и смерти от любви, каковую изобрели влюбленные в письмах, писанных в приступе досады; ни та, ни другая смерть не грозит мужьям, которых наш век наделил смутными представлениями о философии, философии римской и греческой, ибо им известно, что философы древности из любезности уступали жен своим друзьям, если только те не уводили их сами из милосердия. А уж в наши дни сия философия...[46]

Итак, медик не скончался и даже не исхудал и не провалился на экзаменах из-за душевного расстройства, неподвластного приятностям медицинских наук.

Супруга его, бесспорно, куда более измученная и надломленная, чем супруг, вся в слезах, полуживая от тоски, лишенная будущего, надежд, голоса, который сказал бы ей слова утешения, села в литейру и добралась до Порто. Там она нашла однокашника Домингоса Ботельо и вручила ему письмо, один из абзацев оного гласил:

«Ты писал мне о дочери, которой я не знал и знать не желаю. Матушка этой особы проживает на Файале, куда и направляется дочь. Позаботься либо распорядись позаботиться, чтобы ее доставили в Лиссабон, и попроси кого-нибудь из лиссабонских знакомых посадить ее на первое же судно, идущее на Азорские острова. Все счета пришлешь мне. У моего сына Мануэла, по крайней мере, хватило добродетельности обзавестись любовницей, никого при этом не прикончив. В такие времена, как наши, добродетельным почитается юнец, который не убивает мужа любимой женщины. Попробуй выхлопотать у командующего военным округом, который сейчас в Порто, прощение для Мануэла: он дезертировал из шестого кавалерийского и сейчас, как я выяснил, скрывается в доме у одного родича. Что до Симана, боюсь, его никак не избавить от ссылки длительностью в несколько лет. Пришлось поломать немало копий, чтобы спасти его от виселицы. В Лиссабоне против бедняги весьма влиятельные люди, а я в немилости у главы высшей инстанции, ибо отбыл из Вила-Реал... и т. д.»

Беглянка уехала в Лиссабон, а оттуда к себе на родину, к матери, которая уже не чаяла увидеть ее живою и дала ей возможность вести жизнь если и не счастливую, то хотя бы спокойную и уже не подвластную химерам.

Мануэл Ботельо, помилованный благодаря заступничеству влиятельного отцовского друга, перевелся в лиссабонский полк и прослужил там до смерти отца; после его смерти он уволился в отставку и вернулся в родную провинцию.

XVII

Жоан да Круз 4 августа 1805 года сел завтракать с печальным лицом и без малейшего аппетита.

— Что не ешь, Жоан? — спросила невестка.

— Кусок вот тут застревает, — отвечал кузнец, ткнув себя пальцем в глотку.

— Что с тобою?

— Скучаю по девчонке... Все бы отдал, лишь бы она была здесь, глаза у нее такие — когда на душе неладно, от одного ее взгляда легче становилось. Будь они неладны, беды, что приключились в моей жизни, из-за них пришлось мне с дочкой разлучиться, и одному богу ведомо, на недолгий срок или навсегда! Не прихлопнул бы я того погонщика, не остался бы в долгу перед коррежидором, и плевать мне было бы, жив его сын или нет...

— Но коли ты заскучал по ней, — перебила сеньора Жозефа, — вызови девочку, поживет здесь, а потом воротится к сеньору Симану.

— Не к лицу эдакая слабость мужчине, привыкшему к бритве, Жозефа. Юнец, ежели не будет при нем Марианы, сгинет от тоски в оковах. Просто нынче напал на меня такой стих... А знаешь что? Всех денег не заработаешь, махну-ка завтра в Порто.

— Правильно сделаешь.

— Решено. Деньги — дело наживное, были бы руки. Покуда удавалось мне на все своими трудами зарабатывать. Ну, чуток поменьше девчонке достанется, как-нибудь устроится. Сама захотела, вот и получай.

Кузнец повеселел, и, покуда он обдумывал поездку в Порто, ком в горле рассосался.

Но после еды местре Жоан не встал из-за стола: сидел, опершись локтем о столешницу и задумавшись.

— Все маешься?! — воскликнула Жозефа.

— Прямо наваждение, женщина!.. А что, как девушка захворала либо померла?

— Пресвятая Троица! — всплеснула руками невестка. — Что ты такое говоришь, Жоан!

— Чернота