Человек с Железным оленем - Александр Харитановский

В Русском Устье пятнадцать «дымов», окнами все на юг. Вокруг срубов сделаны в сугробе ходы-траншеи. Имелась здесь и школа, в которой занимались двенадцать мальчиков и девочек. Глеб даже преподал им несколько уроков географии – учитель был в отъезде. И не исключено, что кто-то из этих малышей, наслушавшись тогда о стране вулканов – Камчатке, о тайнах озера Байкал, о полуспящих пустынях и тундрах, сейчас сам учит ребятишек увлекательной науке географии.

Письмо с пером

В ту пору на Индигирке не было ни одного медицинского пункта, а ближайшая больница находилась в Средне-Колымске, то есть в десяти – пятнадцати сутках езды на оленях. Глебу приходилось пользоваться мастерством местных костоправов. Но с рукой ничего опасного и не произошло. Заживала она довольно быстро. Хуже с ногами. Снова пришлось ампутировать обмороженные участки пальцев, пользуясь вместо скальпеля бритвой. Хорошо и то, что в селе нашлась аптечка.

Всегда веселый, общительный, путешественник привлекал к себе окружавших людей с самыми различными интересами и характерами. Особенно он подружился с метеорологами. Аэрогидрометеорологическая станция, как она полностью называлась, открылась в Русском Устье всего месяц назад в связи с подготовкой ко Второму Полярному году. По международному соглашению его намечалось провести в 1932-1933 годах. Было решено создать в Арктике дополнительно 17 метеостанций. Устройство девяти из них взял на себя Советский Союз.

Начальником станции прислали Максима Матвеева, а наблюдателем – Иннокентия Старикова. Оба только что закончили двухгодичные курсы в Якутске. До Русского Устья они добирались на нартах два месяца и шесть дней.

Как раз по приезде их в село началась коллективизация. Русско-устьинцы одними из первых на побережье объединились в артель «Комсомолец». Председателем выбрали незаурядного следопыта, бывалого и умного Егора Щелканова. Хозяйство немалое. Пасти, принадлежавшие артели, раскинулись по обе стороны побережья от Индигирки на шестьсот километров. На восток они тянулись чуть не до самой Колымы. При выезде на осмотр ловушек охотник собирался на месяц, а то и больше. В нарту клал мороженую сельдь в расчете по две штуки на каждую собаку в день и чуть больше себе. Месяц трудился в пургу, в мороз, в темень, а привозил иногда всего две-три шкурки.

Летом рыбалка и гусевание – отстрел гусей. Их заготавливали тысячами в период линьки, загоняя бескрылых, как рыбу, в сети и охотясь… палками. Добывали и Мамонтову кость, но мало. Обработкой ее не занимались, употребляли лишь на грузила: клык тяжел…

Вскоре в село приехал еще заведующий Средне-Колымской метеостанцией Молокиенко. Его прислали на помощь молодым коллегам.

Для Иннокентия Старикова, которому было всего девятнадцать лет, путешественник казался человеком совершенно необыкновенным. Матвеев держался несколько ровнее – и постарше, и отслужил в армии.

Как-то вечером Глеб, Матвеев и Молокиенко сидели и разговаривали. В комнату влетел Иннокентий. Он положил на стол необычное письмо: в центре конверта краснела огромная сургучная печать с белым гусиным пером!

Иннокентий занимал еще должность секретаря Совета, это была его общественная нагрузка. Председатель отбыл на охоту. И вот, получив с нарочным пакет, секретарь прибежал посоветоваться с друзьями.

– Распечатывай, мы свидетели, – сказал Матвеев. – Возможно, для нас.

Стариков прочитал:

«Со стороны Казачьего к Русскому Устью движется вооруженная банда в составе до 40 человек. Предупреждаем о необходимости сохранения ценностей, особенно пушнины, оружия и патронов.Аллаихский РИК»

– Да. Вопрос не совсем метеорологический, – заметил Матвеев.

Глебу сразу припомнился шаман. Казачье – это на Яне, немного ниже Усть-Янска. «Русский шаман», видно, из той же компании», – подумал он и сказал:

– Надо актив созвать, и сейчас же. Дело серьезное.

Но кого записать в актив?

Через десяток минут в помещении сельсовета собрались Матвеев, Травин. Стариков, Молокиенко. Пригласили заведующего местной факторией Николая Ивановича Санникова и Егора Щелканова. Снова прочитали письмо и стали решать, что делать в случае нападения. Травину и Матвееву, служившим в армии, поручались военные вопросы. Щелканову и Савинкову – поговорить с жителями и спрятать пушнину.

Поселок притих и готовился встретить белобандитов. Возле цсркви устроили пост. Дежурили по очереди.

Заведующий факторией Санников – он любил называть себя потомком известного купца-морехода Санникова – в последнюю минуту струсил. Пришел в штаб, то есть на метеостанцию, и слезно просил не привлекать его к активным действиям. «Нейтралитет» ему казался более надежным делом.

Две недели Русское Устье находилось на военном положении, пока не пришло новое письмо, и опять с пером. Райисполком сообщал, что тревогу можно отменить, так как банда разбита милицией. Как узнали позже, отряд состоял из офицеров-колчаковцев, бежавших на север Якутии и скрывавшихся до тридцатого года.

Но почему к письму прикладывалось птичье перо?

Глеб спросил об этом деда Георгия. Тот рассказал. Сообщение между Якутском и индигирскими селами только зимой на нартовом транспорте, и нечасто. Но если к конверту сургучом припечатано перо, то письмо везут спешно, при какой угодно погоде, в любое время года. Когда необходимо, наряжают даже пешехода-курьера. Письмо идет как эстафета. Перо значит «срочно, важно!»…

Глеб быстро поправлялся. Он опять взялся за подготовку к дальнейшему переходу. Починил велосипед, обновил одежду. Вместо палатки на этот раз сшил чум – меховой дорожный мешок, испытанное снаряжение для далекого пути.

От сытой, спокойной жизни Глеб даже пополнел. Правда, с завозными продуктами трудновато. Что-то стряслось с транспортом. Поэтому питались продуктами местной заготовки, «подножным кормом»: мясом диких оленей, рыбой, гусятиной.

Болезненно переносилось только отсутствие табака. Заядлые курильщики, прежде чем окончательно отказаться от курения, испробовали мох в смеси с табаком, потом искурили деревянные мундштуки, трубки, кисеты. И наконец… брючные карманы и предметы, к которым когда-либо прикасался табак. Именно все в такой последовательности и испробовал начальник станции Матвеев – отчаянный трубокур.

Трудно было отвыкать и от соли. Заменяли ее пресно-соленой водой, которую возили из устья реки. Чистую морскую воду нельзя употреблять для ухи – неприятная горечь. Рыба была всякая: нельма, чир, муксун, ряпушка, налим и щука. Ели ее в вареном, жареном виде и молотую, перемешанную с жиром.