ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

– Проклятие! Но я не смог еще перепилить ни одного из прутьев!

– Это и ни к чему! Я сейчас поднимусь к тебе. Спускай лестницу!

Д'Артаньяну никогда не приходилось повторять дважды.

Он тотчас же бросился к своему жесткому тюремному ложу и извлек сверток, хранимый им между кроватью и стеной.

Не прошло и двух минут, как веревочная лестница была спущена. Портос не мешкая принялся подниматься по ней.

Арамис, напрягавший зрение, понял, что штурм Базиньеры начался и ему лучше воздержаться от дальнейшего использования арбалета, если он не хочет рисковать жизнью друзей.

– Я иду, д'Артаньян! – бормотал Портос, неуклонно взбиравшийся по раскачивающейся лестнице.

И в этот момент появился часовой. Он действительно нес в руке фонарь, что позволило ему заметить спущенную веревочную лестницу. Он наткнулся на ее конец, висевший на уровне его груди, прежде чем понял, что это такое.

Наверное, солдат тут же поднял бы крик, если бы не посмотрел вверх, задрав голову и подсвечивая себе фонарем.

Вид человека, взбирающегося по лестнице вверх, вместо того, чтобы спускаться вниз, так поразил стражника, что его умственные способности, видно, и без того не слишком выдающиеся, пришли на некоторое время в совершенное расстройство. Только этим обстоятельством можно объяснить последующие действия часового, видимо, только что сменившего своего товарища в карауле, а потому еще и как следует не проснувшегося.

Солдат дернул за конец лестницы и окликнул Портоса, который был уже на полпути к окну камеры д'Артаньяна. Не получив от первого никакого ответа, бедняга полез следом за ним.

Оставшиеся в тылу Жемблу и Арамис были свидетелями всей этой сцены. Жемблу понял, что настала пора действовать.

Лассо просвистело в воздухе. Упражнения с затяжной петлей в Новом Свете действительно дали поразительный эффект.

Петля с потрясающей точностью захлестнула часового. Но тот, ошалев от страха свалиться вниз, мертвой хваткой вцепился в качающуюся, словно под порывами урагана, лестницу, и, похоже, никакая сила не смогла бы заставить его отпустить ее веревочных перекладин.

Портос, изрыгая проклятия, пытался достигнуть окна, чтобы выломать своими могучими руками решетку на окне д'Артаньяна. Д'Артаньян отчаянно орудовал пилкой, одновременно налегая плечом на железные прутья. Жемблу, удерживаемый Арамисом за талию, сидя на стене, из последних сил тянул лассо. Полузадушенный солдат, действуя скорее бессознательно, испускал нечленораздельные звуки и не выпускал лестницы из рук.

Не приходится сомневаться, что бедняга был бы неминуемо удушен затяжной петлей Жемблу, но судьбе было угодно распорядиться иначе. В то самое мгновение, когда Планше, мечущийся в неразберихе ночной сумятицы, начал опасаться, что скоро составит компанию своему господину, в то самое мгновение, когда легко раненный Атос, видя, что его бывшие однополчане рискуют свободой и жизнью, так как спектакль вот-вот будет разгадан и фарс превратится в трагедию, велел им скакать прочь, а сам продолжал оставаться на месте, в то самое мгновение веревочная лестница издала натужный скрип и, не выдержав выпавшей на ее долю тройной нагрузки, оборвалась.

Д'Артаньян увидел, как его друг стремительно удаляется от него, устремляясь к земле и исчезая в темноте ночи. Неумолимая сила притяжения, которой не мог противиться даже гигант Портос, подхватила его, грозя разбить о земную твердь. Однако судьба в ту ночь была не до такой степени не благосклонна к друзьям. Она вложила все силы в отчаянный рывок Жемблу, и оба повисших на падающей лестнице чело" века с громким всплеском обрушились в ров. Повезло и часовому. Упади он наземь с той небольшой высоты, на которой он находился, он мог бы отделаться поломанным ребром, но сверху на него неотвратимо летел Портос. Солдат быстро пришел в себя, его привела в чувство холодная ванна. И тут ему повезло вторично. Он не попался на пути рассекающего волны Портоса. Настроение последнего было таково, что часовой был бы утоплен в течение нескольких секунд.

Повезло также Планше и Атосу – в ту ночь им удалось целыми и относительно невредимыми избежать рук бастильских стражников. Не повезло одному д'Артаньяну – его положение не переменилось.

Глава двадцать восьмая

Кардинал сверяется со списком

Вечером, сидя у растопленного, несмотря на относительно теплую погоду, камина, Ришелье перелистывал страницы красной записной книжки. Буковые поленья рассыпались на краснеющие в полутьме кабинета угли и грели ровным, мягким теплом. Высокие стрельчатые окна замутились из-за наступивших сумерек и теперь отливали синевой, поблескивая, словно зеркала. За окнами капли дождя шелестели по листьям.

Его высокопреосвященство только что отпустил утомленных писцов, оставивших после себя множество бумаг на просторном столе. Лакей неслышно зажег свечи и удалился, бесшумно ступая.

– Шарль де Гиз, – повторил Ришелье, словно пытаясь вызвать образ герцога, и перелистнул страничку. – Господин де Гиз предложил сослать меня в Рим. Не Бог весть какая кара, принимая во внимание, что Папа – человек умный и благоволит ко мне. Такая снисходительность к моей скромной особе делает вам честь, герцог Лотарингский. Я меряю той же мерой.

Кардинал взял в руки перо. Потеребил клинообразную бородку. Перо коснулось бумаги. Против имени де Гиза появилось короткое слово «ссылка».

…И герцог де Гиз был сослан…

Покончив с этим пунктом, Ришелье отправился к королю.

– На следующего я напущу моего незаменимого мерзавца Партичелли, – бормотал он по пути.

– Что это за бумагу вы принесли мне, господин кардинал? – вскинул бровь король.

– Я подумал, что вашему величеству пригодился бы дельный министр финансов, а так как именно сейчас у нас открылась вакансия…

– В самом деле. И насколько мне известно, этот мошенник Партичелли, сын известного лионского банкира и негодяя, уже домогается этого места. Надеюсь, вы не за него просите, герцог?

– Что вы, ваше величество! Я бы рекомендовал господина д'Эмери. Он живет не в Лионе, а в Париже.

– А-а, это другое дело! И вы ручаетесь за него? Ну что же, по крайней мере это француз, а не мошенник Партичелли, за которого, как меня уверяли, вы будете хлопотать.

– Не стоит беспокоиться, ваше величество. Партичелли уже повешен, – отвечал его высокопреосвященство, не моргнув глазом.

– Надо полагать – поделом! Тем лучше, – беспечно согласился король, с легким сердцем подписывая приказ.

Людовик XIII не знал, что сын лионского банкира после смерти своего папаши перебрался в Париж, приняв новую фамилию. Он стал называться д'Эмери.