Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

преуспеянии России. Скоро стало известно, что парижский банкир Альфонс Ротшильд отказался от участия в реализации полумиллиардного русского займа. Этот пер­вый протест финансового короля против юдофобской политики рус­ского царя произвел тем большее впечатление, что он совпал с при­готовлениями к торжеству русско-французской антанты в обеих стра­нах. В это время и Соединенные Штаты, ввиду крайнего усиления еврейской иммиграции из России, послали туда двух комиссаров, Ве­бера и Кемпстера, которые посетили Москву в разгар гонений, по­бывали в центрах «черты оседлости» и затем рассказали в своем от­чете о том, что творилось в стране исхода.

Перед этими эксцессами сверху как-то стушевался уличный по­гром, вспыхнувший 29 сентября 1891 г. в городе Стародубе (Чер­ниговской губернии). Здесь погром, вызванный экономическими при­чинами, получил религиозную окраску. В Стародубе русские купцы, преимущественно старообрядцы, давно уже точили зубы на своих еврейских конкурентов. Главарь их, купец Гладков, провел через го­родскую думу обязательное постановление, запрещавшее евреям тор­говать в воскресные дни и христианские праздники. Вынужденные праздновать вдвое больше дней, чем христиане, еврейские купцы возбудили перед губернатором ходатайство об отмене этого поста­новления. Просьба была отчасти удовлетворена: в христианские праз­дники было разрешено евреям открывать лавки от полудня до 6 ча­сов вечера. Тогда купцы-юдофобы подготовили погром. В воскресе­нье, накануне Иом-Кипура, когда евреи на несколько часов открыли свои лавки, русская городская чернь ворвалась туда и стала уничто­жать и грабить находившиеся там товары; затем погромщики про­никли в дома евреев, разрушали имущество и наполняли улицы об­ломками мебели и пухом от разорванных подушек. На подмогу гра­бителям прибыли крестьяне из окрестных деревень. Вечером пьяная толпа подожгла на базаре много еврейских магазинов и домов. То было в святой вечер Иом-Кипура. Бежавшие из своих домов евреи провели эту ночь на поле, за городом, и издали видели зарево пожа­ра, истреблявшего все их достояние. На другой день погром прекра­тился, так как дело было уже сделано: евреи были разорены. Судеб­ное следствие выяснило вскоре, что погром был организован Глад­ковым, о чем местные власти не могли не знать. Гладков бежал из города, но впоследствии вернулся и получил очень легкое наказание от суда за свое преступление.

Правительство было недовольно появлением страшной тени 1881 года, которая придавала еще более зловещую окраску политике легального погрома, тревожившей Западную Европу. В октябре официозному «Гражданину» пришлось напечатать сообщение из Берлина: «Вчера (15 октября) на бирже господствовало угнетен­ное настроение, и наши ценности были в понижении, вследствие вновь появившихся слухов о готовящихся будто бы мерах против евреев». Газета объясняла, что эти слухи совершенно ложны, ибо «в настоя­щее время на шее наших правительственных ведомств висят такие неотложные вопросы первостепенной государственной важности (неурожай и голод в большей части России), что им едва ли есть вре­мя заниматься такими вопросами, как еврейский, требующий зрело­го обсуждения и постепенности в действиях». В действительности пра­вительство продолжало заниматься еврейским вопросом, но к обыч­ным способам его решения оно теперь прибавило новый: поощре­ние эмиграции. Скоро изумленный мир узнал, что русское правитель­ство ведет переговоры с еврейским филантропом о выводе из России трех миллионов евреев.

§ 20 Эмиграция, подталкиваемая репрессиями (1891-1894)

Оставленная со времени ухода графа Игнатьева мысль о поощ­рении эмиграции евреев из России вновь привлекла внимание пра­вительства в конце 80-х годов. В Петербурге с удовольствием читали доклады губернаторов «черты оседлости» о постепенном увеличении числа еврейских эмигрантов (с 15 000 ежегодно в середине 80-х годов оно к концу их дошло до 30 000). Но для российских фараонов этот темп исхода все-таки казался слишком медленным: они мечтали о такой эмиграции, которая отняла бы не только естественный при­рост, но и заметно уменьшила бы абсолютное число еврейского на­селения. Эта приятная перспектива улыбнулась им в 1891 году, когда с одной стороны административный террор и московский эдикт выгнали из страны до ста тысяч человек, а с другой барон Мориц Гирш предложил организовать такую эмиграцию, которая в течение 25 лет сократила бы на две трети численность евреев в России. Этот немецко-еврейский филантроп сначала попытался употребить свои капиталы на улучшение хозяйственного положе­ния евреев в самой России. В 1888 г. он ассигновал 50 миллионов франков на устройство в «черте оседлости» профессиональных школ, ремесленных мастерских и земледельческих ферм для евре­ев. Но в Петербурге, где вовсе не заботились о привлечении евре­ев к производительному труду, уполномоченным барона Гирша поставили неприемлемое условие: чтобы деньги были переданы не еврейским учреждениям, а правительству для употребления по своему усмотрению. По дурному совету официальных ходатаев была сделана попытка добиться согласия через Победоносцева, которому из фонда Гирша поднесли пожертвование в миллион фран­ков в пользу его излюбленных церковно-приходских школ; дар был принят, но гиршевское предложение все-таки было отклонено. Таким образом, русские евреи лишились возможности готовить своих де­тей к производительному труду в образцовых школах, а миллион еврейских денег пошел на умножение поповских школ, рассадников православного фанатизма.

Щедрому филантропу стало ясно, что его помощь русским ев­реям может выразиться в устройстве их не на родине, а вне ее — в организации переселения. Гирш обратил внимание на начавшееся в 1889 г. переселение некоторых групп русско-еврейских эмигрантов в Аргентину, где им после неимоверных бедствий удалось основать пару земледельческих колоний. Барон послал в Аргентину экспеди­цию под руководством швейцарского профессора-гигиениста Левен­таля для исследования страны и приискания пунктов колонизации. Экспедиция вернулась в марте 1891 г., и Гирш решил приступить к закупке намеченных в Аргентине участков. Но раньше нужно было урегулировать дело в России: составлять группы колонистов и пла­номерно переселять их при поддержке правительства. Для этой цели Гирш послал в Петербург своего уполномоченного, англичанина Арнольда Уайта (White), члена парламента, принадлежавшего к груп­пе антиалионистов, т. е. противников чужестранной иммиграции в Англию, вредящей интересам туземных рабочих. В мае Уайт прибыл в Петербург и был принят Победоносцевым и некоторыми министра­ми. Это было в разгар московского выселения, когда в Европе и Америке раздавались негодующие крики по адресу русского прави­тельства, а последнее было раздражено и этими протестами, и отка­зом Ротшильда от участия в займе. Всю свою досаду петербургские сановники излили в беседах с делегатом барона Гирша. Уайт рас­сказывал, что в этих кругах ему рисовали тип русского еврея как «смесь мошенника и ростовщика»; в беседе с Уайтом Победонос­цев злобно заметил: «Еврей — паразит; удалите его из живого орга­низма, внутри которого и на счет которого он живет, и пересади­те его на скалу — и он погибнет». Оправдав таким образом перед знатным иностранцем свою систему измора пяти миллионов «пара­зитов», русские министры охотно изъявили готовность содейство­вать их удалению из России, но не