Беглая - Лика Семенова

грудь, пытаясь оттолкнуть. Знала, что бесполезно, но это было жестом отчаяния. Вся моя бравада испарялась от его касаний. Он будто насмехался надо мной, давая понять, насколько я не права.

Я вновь со всей силой толкнула его в грудь:

— Не трогай меня!

Его горячая рука скользнула по бедру, задирая кружевной халат. Я хотела скрестить ноги, но он не позволил. Пальцы уже касались нестерпимо ноющей точки, заставляя меня судорожно вздохнуть. Несколько одуряющих движений — и преступное бездействие, от которого я на мгновения впала в непостижимую растерянность. Он уловил это. И я тут же почувствовала, как в меня толкается палец. Еще и еще. Медленно и мучительно, запуская по телу томительные волны.

Саркар склонился к моим губам:

— Ты мокрая, как ни одна из моих Теней. Ты хочешь меня так, что еще пара движений — и ты кончишь. И ты все еще пытаешься меня оттолкнуть, дикарка?

Я собрала последние силы и вновь толкнула его в грудь, но жест вышел настолько жалким, что он его даже не почувствовал. Палец во мне заходил интенсивнее, другой помогал сверху… И я готова была умереть.

Саркар был прав: еще несколько движений — и я уже судорожно ловила ртом воздух и хваталась за его рубашку. Стиснула зубы, чтобы только не застонать.

— Что ты сделал? Скажи! Чем меня отравили? Я хочу знать!

Он казался искренне удивленным. Даже отстранился:

— Что?

— Будь хотя бы честен! Или асторский наследник не знает, что это такое? Чем ты отравил меня? Пища? Вода? Воздух? — Я тронула свой халат: — Или эта одежда? Что ты приказал отравить?

Он поднял бровь:

— Отравить? Зачем? Я не собираюсь избавляться от тебя.

— Издеваешься?

Он качнул головой:

— Не понимаю, что ты имеешь в виду. И хочу объяснений.

Я не знала, как сказать. Потому что, озвучив, я невольно признаюсь. Но это озвучание было лишь формальностью. Он прекрасно видел, как реагировало мое тело. Видел… И это уже не изменить. Так пусть имеет смелость признаться!

Я сцепила зубы:

— Чем ты отравил меня, чтобы мое тело так реагировало?

Он усмехнулся, глаза кольнули искрой.

— Как «так»?

Я молчала.

Он всем корпусом прижал меня к стене, и я чувствовала, как каменная плоть упирается в мой живот. И внутри преступно ухнуло от предвкушения. В горле пересохло. Я мучительно хотела, чтобы он скорее вошел в меня. Между ног вновь запекло, в животе скрутило узлом. Может, все же это его одежда? Его духи или что-то еще?

Он коснулся моей груди, сжал твердый сосок и покрутил:

— Как «так»? Говори!

Тело прошило острым разрядом. Саркар стащил с моих плеч халат и приподнял меня, разведя ноги. Обхватил сосок губами и ощутимо прикусил.

— Говори! Ты хочешь меня и не находишь этому объяснения? Так?

Я сглотнула:

— Так.

Я горела. А от этого признания меня бросило в пот.

Саркар не выпустил меня. Я лишь услышала, что он расстегнул штаны, и долгожданный член уже терся между ног. Наконец, толкнулся внутрь, медленно заполняя. И я почувствовала что-то вроде сиюминутного ликования. Секунда ненормального абсолютного счастья.

Он перехватил меня под колени и медленно толкнулся. Я шумно вдохнула, чувствуя, как по телу разливается едва уловимая сладость. Еще и еще. Но, вдруг, он остановился. Смотрел прямо в глаза. А я не могла отвести взгляд от его потемневших глаз, в которых блуждали лихорадочные острые искры.

— Ты думаешь, что тебя отравили?

Он ухватил меня за подбородок, говорил прямо в губы. Не дождался ответа. Его язык жадно скользнул мне в рот, щекотал нёбо. Я невольно отвечала, и все мысли превратились в пыль. Он вновь ускорил движения, и я захлебывалась от чувств. Я была оголенным нервом, сплошной чувствительной зоной. Тело взяло верх над разумом, и я понимала, что проиграла. Но Саркар играл нечестно. Это меня оправдывало.

Я с трудом нашла силы для ответа, когда он оторвался от моих губ:

— Да.

Саркар ухватил меня за шею. Его лицо стало сосредоточенным, взгляд отрешенным. Он вколачивался в меня с такой одержимостью, что я невольно хваталась за его плечи, а каждый толчок срывал с моих губ судорожный вздох. Не было ни мыслей, ни ощущения в пространстве. Оставалось лишь неистовое движение, запах чужого тела, который сводил с ума, чужое дыхание, чужие руки. И нарастающее блаженство, которое набухало, словно губка, чтобы разорваться фонтаном, нестерпимо-сладостной волной, которая прокатила по каждой клеточке моего тела. До корней волос, до кончиков ногтей. Меня бесконтрольно трясло, и я бы рухнула на пол, если бы он не держал меня.

Саркар тяжело дышал. Я чувствовала, что он обмяк, но, как и тогда, не спешил выходить из меня. И я понимала, что все это закончится не скоро. Очень не скоро.

Он прикусил мою губу:

— Мне нет нужды травить своих женщин. Ни мне, ни остальным. Любая женщина сочтет за честь, что на нее обратили внимание. Может, это методы дикарей, но не наши. Клянусь своим именем, если тебе недостаточно простых слов. — Он вновь коснулся губами моей груди, прикусил сосок, тут же зализывая. — Я не применял к тебе никакого воздействия. Никогда. Ты хочешь меня, потому что ты моя женщина. Так предопределила сама вселенная. И ты сама это признаешь, всем своим существом. Образумься. И встанешь для меня выше Теней. Выше моей жены.

Я смотрела в его безумные глаза, и каким-то внутренним чутьем понимала, что это чудовище не лжет. Нет никакого воздействия. Но что тогда? Меня ошпарило паникой, потому что не было ответа.

Саркар вновь завладел моими губами:

— Ты моя. Я никогда тебя не отпущу. И ты смиришься. Ты научишься любить меня. Не как Тень. И не как жена. Ты станешь для меня чем-то иным. Особенным. Бесценным.

Его рука метнулась куда-то вниз, и через мгновение я почувствовала, как что-то холодное легло на шею. Остро щелкнуло. Я инстинктивно дотронулась. Крупные камни — я безошибочно различила их на ощупь. Он надел на меня ошейник.

— Что это?

Саркар положил руку мне на затылок, коснулся губами взмокшего виска:

— Знак того, что ты принадлежишь мне. Не пытайся снять. Его никто не снимет, кроме меня. Ты сможешь передвигаться по женской половине. И сможешь выйти в сад, как тебе и хотелось. — Он легко коснулся губами моих губ: — Видишь, я умею уважать чужие просьбы.

32

— Не тяни! — Я заглянул в широкое лицо Креса. Уже знал, что он что-то накопал. По взгляду, по едва уловимой мимике. — Ну же!

Мы сидели