Мое обнаженное сердце - Шарль Бодлер

т. д. Однако он был также наделен присущим только ему трудно определимым, но определяющим качеством, чем-то совершенно новым – умением выразить печали и страсти века, что сделало его единственным в своем роде художником, у которого не было предшественника, а возможно, не будет и преемника. Делакруа столь драгоценное звено, что его ничем нельзя заменить; и, если было бы возможно изъять его, исчез бы целый мир идей и ощущений, образовав слишком большой разрыв в исторической цепи.

Офорт нынче в моде

Решительно, офорт входит в моду. Конечно, мы не надеемся, что этот жанр сподобится такой же благосклонности публики, какой он достиг несколько лет назад в Лондоне, где для прославления офорта был основан клуб и даже светские дамы кичились тем, что царапают гравировальной иглой по лаку. По правде сказать, во всем этом было слишком уж много увлечения.

Совсем недавно один молодой американский художник, г-н Уистлер1, выставлял в галерее Мартине серию офортов, изображающих берега Темзы, – легких, оживленных, словно импровизация или вдохновение – восхитительный беспорядок такелажа, рей и канатов; хаос туманов и закрученных винтом дымов из топок; глубокая и замысловатая поэзия обширной столицы.

А незадолго до этого два раза подряд с промежутком всего в несколько дней распродавалась с торгов коллекция г-на Мериона2 – в три раза выше первоначальной цены.

По-видимому, в подобных событиях проявляется некий симптом: ценность офорта возрастает. Но все же мы бы не хотели утверждать, что в ближайшем будущем ему уготована всеобщая популярность. Это слишком индивидуальный жанр, а следовательно, слишком аристократичный, чтобы очаровать кого-то еще, кроме образованных людей и артистических натур, людей, слишком влюбленных во всякую яркую личность. Офорт не только создан для восхваления индивидуальности художника, но художнику даже невозможно не вписать в свою гравюру самую сокровенную часть собственной личности. Также можно утверждать, что со времени изобретения этого жанра графики появилось столько же манер заниматься им, сколько было художников-офортистов. Отнюдь не то же самое при работе с резцом: по крайней мере, там доля самовыражения гораздо меньше.

Известны смелые и большие офорты г-на Легро3: церковные церемонии, процессии, ночные богослужения, величавость духовенства, суровость монастырской жизни и т. д. и т. п.

Г-н Бонвен4 недавно выставил на продажу у г-на Кадара (издателя произведений Бракемона5, Фламана6, Шиффара7) тетрадь офортов, столь же трудоемких, крепких и кропотливых, как и его живопись.

У того же издателя Йонкинд8, очаровательный и простодушный голландский художник, поместил несколько эстампов, которым доверил тайну своей мечтательности, – своеобразные сокращения собственной живописи, наброски, которые сумеют прочитать все любители, привыкшие отыскивать душу художника в самой торопливой его пачкотне (этим выражением – пачкотня — несколько легкомысленно воспользовался милейший Дидро, характеризуя офорты Рембранта).

Гг. Андре Жанрон9, Рибо10, Мане11 тоже недавно сделали несколько опытов в технике офорта, которые г-н Кадар приютил в своей витрине на улице Ришелье.

Наконец, мы узнаем, что и Джон-Льюис Браун12 хочет пуститься в пляс. Г-н Браун, наш соотечественник несмотря на свое английское происхождение, в ком все знатоки уже угадывают более смелого и более утонченного продолжателя Альфреда де Дре13 и, быть может, соперника Эжена Лами14, очевидно, сумеет внести во тьму эстампа всю ясность и элегантность своей англо-французской живописи.

Среди различных способов выражения в изобразительном искусстве офорт ближе всего к литературному и лучше всего приспособлен для того, чтобы раскрыть непосредственного человека. Стало быть, да здравствует офорт!

Продажа коллекции г-на Эжена Пио

Мне всегда было трудно понять, как коллекционеры могут расстаться со своими коллекциями иначе, нежели из-за смерти. Разумеется, я не говорю о спекулянтах-любителях, за показным вкусом которых прячется просто желание наживы. Я говорю о тех, кто медленно и страстно собирал предметы искусства в согласии с собственной натурой. Каждому из них его коллекция должна видеться семьей, которую он сам выбрал. Но, к несчастью, случаются в этом мире и другие крайности помимо смерти, почти столь же требовательные, и лишь они одни могут объяснить трагедию разлуки и прощания навек. Тем не менее надо добавить: тот, кто на протяжении многих лет любовался, постоянно видел и анализировал произведения искусства или диковины, сохраняет об этом в памяти некий утешительный образ.

В субботу 23 апреля и в воскресенье 24-го будет открыта выставка1 коллекции г-на Эжена Пио2, основателя журнала «Кабине де ль’Аматер». Очень хорошие коллекции, которым присуща серьезность и искренность, редки. Эта, вполне известная всем истинным ценителям, – результат наилучшего отбора, квинтэссенция многих коллекций, уже собранных г-ном Пио. Я редко видел собрание бронзы, столь интересное с двойной точки зрения: искусства и истории. Итальянская бронзовая скульптура эпохи Возрождения; терракотовые статуэтки; глазурованная терракота; Микеланджело, Донателло3, Джамболонья4, Лука делла Роббиа5; фаянсовые изделия различного

производства – всё первоклассные вещи, особенно испано-арабские; восточные бронзовые вазы – резные, гравированные и чеканные; ковры и ткани азиатского стиля; несколько полотен, среди которых голова св. Елизаветы кисти Рафаэля, написанная на холсте темперой; два прелестных портрета кисти Розальбы6; один рисунок Микеланджело и любопытные зарисовки г-на Мессонье7 с драгоценнейших доспехов из Артиллерийского музея; венецианские миниатюры, миниатюры из рукописей; мрамор античный, греческий, эпохи Возрождения; древние гончарные изделия и стекло; наконец, триста шестьдесят медалей эпохи Возрождения из разных стран, образующих настоящую историческую энциклопедию в бронзе, – таков, или почти, краткий обзор этого великолепного каталога. Такие богатства, разобранные или, вернее, незамысловато нагроможденные подобно сокровищам покойного Соважо8 в четырех-пяти мансардах, через два дня будут предоставлены алчности тех, кто испытывает благородную страсть к старине. Но наверняка самое прекрасное и любопытное в этой коллекции – три бронзовые работы Микеланджело. Г-н Пио в посвященной им сопроводительной заметке избежал с более чем редкой для любителя скромностью высказывать собственное утвердительное суждение, видимо желая позволить знатокам узнать очевидную и неоспоримую руку мастера. И из этих трех одинаково прекрасных произведений больше других врезается в память бронзовая маска самого Микеланджело, так глубоко запечатлевшая печаль этого блистательного гения.

Заметки о философском искусстве

Назидательная живопись

Замечание об утопии Шенавара1 

I

В Шенаваре два человека – утопист и художник. Он хочет добиться похвалы за свои утопии, но порой вопреки утопиям в нем преобладает художник.

Живопись родилась в Храме. Она происходит от Святости. Современный Храм, современная Святость – это Революция. Значит, создадим Храм Революции, а живопись сделаем революционной. То есть в современном Пантеоне будет содержаться история Человечества.

Пан должен убить Бога. Пан – это народ. Химерическая эстетика, то есть a postriori, индивидуальная, искусственная, заменяется стихийной, неизбежной, жизненно насущной эстетикой народа.

Так Вагнер преобразовал греческую трагедию, стихийно возникшую в Греции2.

Революция – это не религия, потому что у нее нет ни пророков, ни святых, ни чудес, и ее цель – отвергнуть все это.

Есть кое-что хорошее в тезисе Шенавара – это попросту презрение к безделушкам и убеждение, что великая живопись опирается на великие идеи.

Впрочем, он очень наивен, как и все утописты. Предполагает у всех людей равную любовь к праведности (святость) и равное смирение. Честный человек, превосходный человек!

Одинокий гордец, чуждый жизни.

II

Шенавар – это карикатура на античную мудрость, нарисованная современной фантазией.

Мыслящие росписи.

Риторика моря.

Ложная риторика.

Истинная риторика.

Головокружение, которое чувствуется в больших городах, подобно головокружению на лоне природы. Наслаждение хаосом и безмерностью. Ощущения чувствительного человека, попавшего в большой незнакомый город.

Человек со скорпионом. Пытка искусством иллюзиониста. Парадокс подаяния.